Записки на ёлке - Кэтрин Вэйн

провожала в первый класс вся семья, я помню. Мама, бабушка, отец, дед, тётя, брат двоюродный. Твой папа ходил по классу и всех снимал на камеру, – с воодушевлением говорила Таня о своей памяти, как будто это было вчера. Новенькая, только выстроенная школа – парты пахли свежим лаком, местами деревянный пол оставлял на себе следы от детской обуви.

– У меня собралось три коробки папиных съёмок. Три кассеты он потратил на первое сентября. Одна кассета ушла на нарезание торта в классе.

Они оба тихо засмеялись. Таня вспомнила как Лёва сидел смирно только на природоведении.

– Математику не любил, а вот ты наоборот. На математике тебя не трогай, а то убьёт. Жаловалась, шипела на меня, что я мешаю.

Таня неосознанно покраснела, отводя от мужчины взгляд. О, как она ругала Лёвчика каждый урок, но всё равно давала списывать. Напрасно играла в дурочку.

– И в самом деле, ты ни разу мне не мешал.

Лениво двигалась очередь. Совсем не спеша. Пока одна бабуля пробивала две корзинки с продуктами, два школьника Таня и Лёвчик вспомнили зиму в первом классе. Когда отключили отопление. И Лёвка сидел в бабушкином платке, его все за это дразнили. А Таня как истинная модница сидела в лёгкой блузочке и юбке.

– Ангина у тебя потом была, да? – с задором замечал мужчина, ощущая какое-то прекрасное единение в этой очереди. Он вёз подарки своей дочке, пока бывшая жена и тёща ещё позволяли это. Видеться с ней. И настроение его до этой очереди было паршивым. Развод, она ушла к другому, с работы не уйти на обед – сплошные задания начальства. Какой тут, в задницу, праздник? Песни на весь магазин про "имя любимое твоё" и "пьяное солнце" жутко раздражали его. Ещё минут десять назад. Теперь Лёва улыбался, толкая вперёд тележку своей одноклассницы Тани. А он ведь, кажется, влюбился в неё. Тогда, восемнадцать лет назад в сентябре. Она что-то странное вызывала в нём. Красивая девочка с голубыми бантиками, в серой юбочке-солнце. Лёвчик ещё не знал, что это такое. Девочка, косички, её смех. А теперь он смотрел на неё, ужаленный сотню раз тем неизвестным чувством, и знал. Всё ещё в тонкостях помнит, как она убирает назад эти тонкие две косички и смеётся в ладошку на первой парте. Она это делает так же сейчас. Убирает за ухо длинные пряди волос и от его историй посмеивается в ладошку очень тихо.

– А ты замужем? – вырвалось с губ Лёвчика, когда до кассы оставалось всего два человека.

Вмиг лицо Тани перестало источать веселье, и появилась грусть, которую она так тщательно старалась скрыть. Больно. Когда и он решил задать этот ненавидимый ею вопрос. Она усердно учила себя говорить легко и просто о неприятном. Приглушить рефлексию и забыть, что всё очень непросто и ужасно. Замуж не зовут, дочка не знает что такое "папа" или "хороший дядя в гости приходит". Не знает и Таня этого. Она опустила голову, желая, чтобы волосы скрыли её неровное дыхание.

– Доча у меня. Четыре года, – вместо "нет" ответила девушка, уже не глядя на одноклассника. Наверняка у него иначе. Ждёт семья, двое детей. Почему-то ей пришло в голову, что у похожего на успешного мужчину Лёвы должно быть именно двое детей. И квартира где-то неподалёку. Большая, с высокими потолками для пушистой ёлки и танцев всей семьей до утра.

Подошла очередь. Быстро, неожиданно. И здесь, у кассы, один вопрос развеял всё праздное состояние души. И ответ. Ожидаемый для мужчины, но лишавший всякой надежды. На радость, что она как и он одинока.

– Пакет брать будете? – усталый голос за кассой заставил окончательно Таню вернуться на землю.

– С наступающим. Можно большой?

На миг потерявшись, Лёва стал выгружать на ленту продукты.

– Моей дочке пять лет. С женой в разводе. Полгода назад подали заявление. Не думал никогда, что это может быть так быстро.

Он быстро говорил, смотря на её профиль и даже подумать не мог, что сквозь общий шум Таня всего этого не слышит. Но ему нужно было сказать. Ещё кому-нибудь рассказать это горе. Что во взрослой жизни предновогодние дни это заваленные рабочие будние, развод и дочь без отца. Как бедняк с протянутой рукой он искал понимание и сожаление. Пустил отчаяние впереди себя. Да нет, он и не ждал, что она пожалеет, поймёт. Он говорил, чтобы вырвать из себя загнивающий кусочек души. А за ней немая просьба, чтобы они не разбежались сейчас в разные стороны. Ещё не все восемнадцать лет рассказали друг другу. Не всё вспомнили друг о друге.

А на кассе без потери друг друга нельзя. Замешкаешься на минуту, и вот уже гневно кто-то дышит в затылок. И пока Лёва выкладывал на ленту свои покупки, Таня быстро приобняла его и сказала:

– Я так рада была встретить тебя. Давай, счастливо!

Он хотел схватить её за руку, остановить, просить подождать у входа, но за кассой сиреной орала продавщица:

– Мужчина, очередь не задерживайте! Пакет нужен, сколько вам?

Беспощадная касса. Беспощадные сложности в мыслях друг друга. Должны ли они продолжить общение? Зачем оно им теперь? Одна искра и всего десять минут ли причина? Три четверти первого класса причина? Таня вышла быстрым шагом из магазина и стала часто дышать. Все эти годы она хотела встретить его. В каждой сложной ситуации обратиться к нему, к Лёвчику. Как будто он единственный мог понять и принять её. Но сейчас, в вопросе, в своём ответе она как подросток решила, что не для него она. Простая воспитательница в детском саду. Растрёпанная, заполошенная проблемами. Нет, не нужно это всё. Забыть. Слева, в каких-то ста метрах уже стоял для неё нужный автобус. Он долго держал двери открытыми и как будто ждал только её. Надо уехать. Времени мало. Её любимые старички ждать не будут.

Не будет ждать и он. Лёвчик.

– Таня, подожди, – он выбежал с покупками спустя минуту и на скользком тротуаре, пошатываясь, подбежал к ней. Одиночество. Друг без друга. Это большая причина, чтобы продолжить. Общение, – давай я тебя подвезу.

Девушка подняла взгляд на Лёвчика и, в конце концов, первый раз за неожиданную встречу заволновалась так, что в горле воздух превращался в лёд. За спиной на остановке хлопнули заиндевевшие двери автобуса, и он отчалил бодро по своему маршруту. Остался стоять рядом только Лёва, взяв все покупки на себя. Он задержал дыхание в ожидании ответа. Их обходили стороной люди с опущенными головами, поддерживая общий высокий городской