Записки на ёлке - Кэтрин Вэйн

Поэтому она и бежит. От паники.

– Стой, дура, стрелять буду! – между двумя хрущёвками разлетелся мужской крик, и со смехом девочка-студентка побежала дальше ещё быстрее, сбросив с головы чёрного цвета парик. Для неё это такая привычная забава – сбегать зимой дворами от мужиков в фуражке. Но раньше она бежала для того, чтобы догнали, а теперь должна убежать. От него, от себя. Легавые, сука. Догонят и Новый год опять пройдёт в комнатушке с решёткой, старыми ржавыми трубами. Нет, только не в этот год. Она прибавила скорость бега. По заледеневшему нечищеному тротуару скрипели её тонкие каблуки как нож по стеклу. Каждую секунду девочка с растрёпанным пучком волос резко тормозила и думала, что любимые ботинки увидели конец в конце года. Но они всё ещё скрипели и бежали, бежали и скрипели, пока за спиной, далеко в начале проспекта доносился до неё крик – "да остановись ты!".

Наконец в одном из дворов она услышала тишину и вбирая в грудь как можно больше холодного воздуха забежала туда. Темень, тишина и только две пары кроссовок болтаются на старых проводах высоко, под самым небом. А оно как большая простынь чернильного цвета натянута в раму между крышами. Совсем узкий дворик. Голубые глаза с блестящими веками всматривались в эту черноту. Увидеть бы звёзды. Хотя бы одну яркую. Убедиться, что она смогла. Убежала, наконец-то. Девочка-студентка закрыла глаза и с облегчением вздохнула, улыбаясь тому как на щеках тают две снежинки. Откроет глаза, а перед глазами небо, стены, деревянные рамы смешивались в одно сплошное пятно. Голова кругом. Неосторожный шаг и она оступилась, с громким визгом повалившись спиной прямо в огромный грязный сугроб. Закрыв мокрыми от снега ладонями лицо она громко захохотала. Под аркой замерла фигура с широкими плечами. Тень от фуражки падала совсем рядом с сугробом. Не убежала, сука.

– Что, гражданин начальник, догнали да? Я вас поздравляю, – сквозь смех задыхаясь девушка тихо говорила и руками размазывала косметику по лицу. Дешёвка, зараза.

Парень в милицейской куртке опустил пистолет, медленно двигаясь вдоль стенки к сугробу. Он почти не дышал, только приоткрыл рот выдохнуть пар и не спускал с беглянки глаз.

– Оля, ну-ка быстро поднимайся! – скомандовал парень, махнув рукой на выход из двора.

– И руки вверх, да? – громко девочка-студентка воскликнула и подняла вверх две руки, где красовались десять холодных орудий – длинные как острие ножа розовые накладные ногти. Она загнула по очереди холодные пальцы и сменила радость на привычное состояние обороны, – какая ж я Оля, Эльвира я, товарищ милиционер.

Парень сглотнул и снова направил на неё дуло пистолета, нервно дыша. Вот идиотка, совсем ничего не понимает. Вынуждает на злость, выворачивает душу.

– Я по-человечески с тобой, а ты…

– Ой, когда легавые стали человеками, а?

Она снова засмеялась сжимая в кулак горстки снега. Этот придурок мент единственный, кого всегда отправляют на задержание. Проспект, ночь и фонарь освещает силуэты у гостиницы. Яркие синие глаза, ярко-красные губы и неизменно леопардовая шуба на плечах. В другом виде зимой Эльвира редко выходила на точку. И младший лейтенант Анатолий вот уже три года и пять месяцев её ловил. А она улетала. Прекрасная, яркая бабочка.

Она вынула из чёрной маленькой сумочки железное зеркальце и стёрла чёрные дорожки со своих щёк.

– Ну чего ты молчишь, Толя? Давай, доставай свои наручники, тащи меня в отделение. Чего как в первый раз?

Парень закатил глаза.

– Оля…

– Да что ты заладил, Оля да Оля? Задерживай и хрен с ним.

Она смотрела в небо и не дышала, когда чувствовала, что почти в висок направлено дуло пистолета. Гад, знает как усмирить. Непокорную, лютую. Но может ещё есть шанс убежать? Нет. Ноги в тонких капроновых колготках сковывал холод, и желание бежать замерзало каждую секунду на коже. Четыре года назад празднуя с родителями в последний раз Новый год она не думала и представить, что вскоре между сессиями будет бегать от милиции, стоять и зябнуть на улице, красить веки в разные цвета в общественном туалете, ловить авто клиентов и радоваться, что Новый год проводит в тёплой сауне. Жизнь, собака. Но такая жизнь даёт деньги на учёбу, маме на сапоги, брату на шапку и отцу на дублёнку. И в Новый год они боятся позвать дочь в гости. Странно звучат от неё слова – "я на работе". Всё усложнилось, когда маленький провинциальный городок Оля решила поменять на большие возможности в городе на большой воде.

Милиционер Толя спрятал пистолет в кобуру и поправил фуражку, стоя в пяти шагах от Эльвиры. Нет, Оли. Первое имя он ненавидел с самого первого задержания. Она тогда с переломом кисти ему попалась. Тонкая ручка в гипсе, усталые глаза и сапоги на овечьей шерсти в руках. Пожалел.

– Оль, никакие наручники я не надену. Давай просто пойдём.

Он говорил с ней всегда по-доброму, тихонько. Как это было непривычно. Для неё. Никогда не просил ни о чём в отделении. Как это шокировало. Кормил пирожками, какие мама давала с собой и книги из дома приносил. Чтобы Оле было чем себя занять за решёткой. Иногда она штопала его рубашки, зашивала воротник кителя и подшивала брюки, а он ей приносил тёплое одеяло из дома и на ночь, если в отделении не было никого, укладывал спать в тёплой комнатушке. Когда с ней оставался майор Анатолий, они говорили обо всём на свете. Ели за одним столом, шутили и смотрели чёрно-белый маленький телевизор. В Новый год Оля никогда не оставалась в отделении. Просила – "Толенька, мне деньги нужны, ты отпусти меня, а это будет в последний раз". А он, слабенький до её жалостливых глаз, отпускал. И через три месяца они снова встречались в одном и том же участке. Подобно ребёнку на утреннике Толя у неё всегда просил лишь одно – "ты не ходи больше на панель, Оль. Ты же умная, не надо". А она улыбалась себе под нос, не смотрела ему в глаза и натянув леопардовую шубу шла всё туда же всё за тем же.

Теперь он стоял возле сугроба и ждал, когда же она поднимется. Чтобы, в конце концов, поговорить. Серьёзно.

– Я не на сутки тебя задержать хочу.

Оля молчала, сунув холодные руки в карманы. Не такую жизнь она хотела. Выучиться на бухгалтера, устроиться в крупную компанию. И чтобы всё. И чтобы сразу. Рестораны, красивая одежда, тусовки, люди с Рублёвки. Банально, но это же и есть настоящая жизнь. Глянцевая, обложечная, вкусная.