Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

горячее, им подали сладости и фрукты: гранаты, инжир, и розовые яблоки, покрытые нежным пушком. Эти яблоки были необыкновенно сочными, сладкими и отлично утоляли жажду, но внутри у них была твердая косточка, о которую Клейдемос чуть не сломал зуб, вызвав тем самым смех окружающих. Яблоки эти росли в дворцовом саду, но деревья привезли из далекой Персии, и поэтому их называли «персидскими яблоками» или просто «персиками».

Настало время ночного отдыха. Дворцовый евнух проводил Клейдемоса в отведенные ему покои – прекрасную просторную комнату, украшенную красочными изразцами с изображениями цветов, деревьев, разноцветных птиц и диких зверей. Более всего гостя поразило ложе: оно было столь велико, что на нем могли бы свободно разместиться по меньшей мере четверо человек; стояло ложе на позолоченных бронзовых ножках, выполненных в виде крылатых человеческих фигур.

В постели лежала прекрасная темнокожая девушка, тело которой было едва прикрыто милетской прозрачной сорочкой. Евнух пробормотал на ломаном греческом языке, что надеется, что девушка придется гостю по вкусу, и сообщил, что она из северного племени моссинойков. Народ этот славился тем, что пренебрегал всякой сдержанностью в обычаях, а их мужчины и женщины открыто совокуплялись на глазах у всех. При помощи неприличных жестов евнух попытался объяснить гостю, какими радостями ему предстояло насладиться. Затем добавил, что есть и другие девы – вифинки, каппадокийки, ликийки и даже египтянки. Все девушки полностью обучены обрядам Афродиты.

Клейдемос поблагодарил, сказав, что девушка вполне подходит и что, в случае необходимости, он попросит поменять ее к следующей ночи. Евнух ушел, лукаво пожелав счастливой ночи, и закрыл за собой дверь из ароматного кедрового дерева. Клейдемос взглянул на девушку. Она, в свою очередь, с интересом осматривала его с головы до ног. Он подошел к одному из балконов, чтобы насладиться открывающимся видом. Вид действительно был превосходен. Город, раскинувшийся внизу, был залит розовым светом вечернего солнца. На юг от него расстилалась бесконечная равнина, на которой виднелись белые облачка пыли. При прикосновении к ним лучей заходящего солнца они вспыхивали, искрились мягким золотым сиянием и при постепенном угасании света медленно исчезали в тени. Эти облачка были отарами овец, которых пастухи торопливо гнали в долину на ночлег, боясь не успеть до темноты, быстро спускавшейся с далеких гор Армении.

Вдруг Клейдемос услышал блеяние овец. Или ему показалось? Он увидел себя идущим с посохом среди овечек и ягнят, а за ним шел большой баран – вожак отары… Это было так давно… Клейдемос не мог вспомнить, когда именно это было. Темнота окутала долину, и черная тень накрыла равнину, коснувшись подножия гор. На горных вершинах покоился небесный свод, голубой и ясный, словно полотно тончайшего виссона. В то время как солнце клонилось к закату, на противоположной стороне неба появилась бело-блестящая луна, которая, казалось, давно уже поднялась из вод океана, откуда она, по древним преданиям, восходила.

Клейдемос ощутил легкое прикосновение к своему плечу и обернулся, взглянув на девушку. Та стояла позади него, обнаженная и освещенная лишь мягким лунным светом. Она отвела его в постель, раздела и долго ласкала, время от времени заглядывая в лицо, улыбаясь и шепча неведомые слова. Ее голос был так сладок, а руки такими мягкими и нежными, что Клейдемос едва ощущал их прикосновение. Когда она целовала его влажными и прохладными губами, похожими на фиалковые лепестки, и прижималась упругой грудью к его груди, Клейдемос думал о том, что именно такими должны быть тела богинь: не изнуренные, не тронутые болью. Он подумал об Антинее, единственной женщине, которую любил за всю свою жизнь. Руки ее, конечно, огрубели от тяжелого труда, кожа потемнела от солнца, но, быть может, глаза… глаза все так же сияли свежей зеленью, как луга на склонах Тайгета.

Глава 6. Медный дом

Клейдемос и Лахгал выехали из Келайная с ответом сатрапа Артабаза царю Павсанию. К концу лета, спустя примерно месяц непрерывной езды, они подъехали к Сардам. Когда они только отправились в путь, пшеница стояла еще зеленая, а теперь повсюду шла молотьба. Крестьяне провеивали ее, подбрасывая лопатами вверх, чтобы ветер уносил мякину. Клейдемос спешился около одной фермы и привязал коня у столба возле ограды. Затем подозвал Лахгала и, взяв за руку, повел юношу к тополиной роще.

– Лахгал, – сказал Клейдемос. – Пора нам прощаться, в Сардах тебя могут узнать. Я доложу Павсанию, что выполнил приказ, но ты должен исчезнуть навсегда.

– Так я и сделаю, Двуименный, – ответил юноша, – спасибо за то, что спас мою жизнь. Я никогда этого не забуду.

– Куда ты поедешь? – спросил Клейдемос.

– Не знаю. Беглому рабу трудно найти безопасное место. Может быть, на юг, в Патару, а там постараюсь найти судно, которое плывет на запад. Говорят, Сицилия – красивая и богатая земля. Думаю, твоих денег хватит на дорогу.

– Кажется, это хорошее решение. Там тебя никто не найдет, но тебе придется придумать себе новое имя.

– Да. Второе имя, как у тебя. Знаешь, Павсаний дал мне греческое имя, потому что мое настоящее имя ему трудно произносить. Слышал, как он зовет меня?

– Кажется, что-то было, но сейчас не припомню…

– Аргейлос. Он зовет меня Аргейлосом, но мне не нравится. Я выберу себе другое имя.

Между ними воцарилась тишина.

– Это горькая минута для меня, – сказал Клейдемос. – Я обрел друга, а теперь вновь теряю его, на этот раз навсегда… Мне грустно.

– Не говори так, Двуименный. Мог ли ты себе представить, покидая Кипр, что серым дождливым утром в пустынной долине во Фракии ты встретишь этого мальчика под тенью одинокого дуба и мальчик предстанет перед тобой уже взрослым мужчиной? Кто знает, Двуименный. Судьба смертных лежит на коленях всемогущего Зевса. Может быть, когда-нибудь мы еще встретимся.

– Может быть, – пробормотал Клейдемос.

– Тогда… прощай, – сказал Лахгал с легкой дрожью в голосе. – Не обнимешь старого друга перед прощанием? – Они крепко обнялись. – Да хранят тебя боги, Двуименный. Твоя жизнь была не легче моей, – сказал он, не отпуская друга, – должно же быть что-то хорошее впереди.

– Да будет так угодно богам, – сказал Клейдемос и высвободился из объятий. – Теперь иди.

Лахгал, вскочив на осла, ударил его пятками и понесся по зеленой равнине. И вот он уже исчез в облаке мякины, которую подбрасывали вверх крестьяне, а Клейдемос все стоял и смотрел ему вслед, пока не поднялся ветер, взметнув золотую соломенную пыль. Тогда он отвязал коня, чтобы ехать дальше. Но, едва он вскочил в седло, ему послышался далекий звук, принесенный ветром. Клейдемос обернулся и сквозь пелену на освещенном солнцем холме увидел маленькую черную фигурку, махавшую руками. До него донесся крик:

– Двуименный!

Затем ветер сменил направление, и фигурка исчезла в облаке пыли, окутавшем склоны холма.

Павсаний гнал коня вверх по крутой дороге. Он торопился