Собрание старых и новых песен Японии - Антология

и помимо него были еще многие, не прерывалась чреда тех, кто делом жизни своей избрал японскую песню-вака[82].

Когда настали времена упадка нравов[83] и люди предались похоти, в песнях слова фривольные заклубились, словно облака, праздные изыски хлынули потоком. Словно все плоды опали с деревьев, одни лишь цветы пышно цвели на ветвях. В домах иных сластолюбцев служили песни «посланцами цветов и птиц»[84], неимущие же гости, нахлебники, ими добывали себе пропитание. Оттого стали песни наполовину подобны женскому рукоделию, кое не пристало и показывать среди мужей.

В новое время было всего лишь двое-трое таких, что знали толк в старинном складе песен. Однако присущи им были различные достоинства и недостатки, в чем надлежит нам отдавать себе отчет. Архиепископ Хэндзё с «Цветочной горы» Кадзан[85] весьма славится красотою формы песен, но слова его подобны цветам, плодов же дают мало[86]. Так портрет возлюбленной лишь всуе волнует человека. В песнях советника среднего ранга Аривары[87] – избыток сердечных чувств, но выразительности его словам не хватает. Они подобны увядшим цветам, что уже утратили свежесть красок, но еще струят аромат. Бунрин[88] искусен в стихах на заданную тему, но форма песен его близка к вульгарной. Так торговец рядится в роскошные одежды. У инока Кисэна с «горы Печалей» Удзи[89] словеса многокрасочны, но во всех его стихах чувствуется какая-то смутность и вялость. Будто любуешься осенней луной сквозь предрассветные облака. Оно-но Комати[90] своими песнями напоминает поэтессу древних времен принцессу Сотори. Много в них чувственности, а истинной силы духа нет. Словно больная хочет приукрасить себя пудрой и румянами. Отомо-но Куронуси[91] в песнях следует за великим мужем древности Сарумару[92]. Многие его сочинения необычны и своеобразны, но по форме скверны. Словно крестьянин, развалившийся в поле среди цветов. Не стоит и перечислять прочих стихотворцев, чьи имена снискали известность. Из них большинство полагали чувственность за основу стиха, но не разумели при том сущности японской поэзии.

Людям недостойным и низким, что гонятся лишь за почестями и богатством, нет нужды в сложении песен. Прискорбно! Прискорбно! Ведь пусть даже превозносят тебя как государственного мужа и полководца, пусть владеешь ты несметным богатством, множеством золотых монет – не успеет еще прах твой истлеть в земле, как уже улетучится из мира твоя слава. Останутся в памяти потомков лишь те, кто слагал песни. Почему? Да потому, что слова тех песен достигают слуха людей, а значение наполнено божественным смыслом.

В стародавние годы Государь Хэйдзэй призвал своих приближенных и повелел составить поэтический изборник «Собрание мириад листьев»[93]. С тех времен сменилось уже десять периодов правления, минуло более ста лет. Запущена была поэзия вака, никто не занимался ее подбором. Даже те, чьи песни отличались особой изысканностью формы, как у министра двора Оно[94], или утонченностью чувств, как у советника Аривары[95], – все они снискали славу иными талантами, отнюдь не на поэтической стезе.

Повергнувшись ниц в благоговении, осмелюсь засвидетельствовать, что за девять лет, кои Государь[96] наш правит Поднебесной, милости его изливаются далеко за пределы края Акицу[97] земли Ямато, а благодеяния столь многочисленны, что сенью своею затмили тень от горы Цукуба. Умолкли голоса, повторявшие грустные песни о «глубокой заводи, что превращается в отмель»[98], слух полнится повсеместно лишь славословиями, поминающими о «камушке, что станет скалою»[99].

Государь наш продолжил обычай, уже было преданный забвению, и возжелал возродить путь, заброшенный на протяжении долгих лет. Для того повелел Государь старшему секретарю Двора Ки-но Томонори, начальнику дворцовой Книжной палаты Ки-но Цураюки, бывшему младшему чиновнику управы в провинции Каи Осикоти-но Мицунэ и офицеру дворцовой стражи Правого крыла Мибу-но Тадаминэ, дабы каждый представил свое собрание стихов совокупно с древними песнями, а названо то было «Продолжение Собрания мириад листьев»[100]. И велено было те представленные сочинения разобрать и записать в надлежащем порядке. Так были составлены двадцать свитков, название же было им дано «Собрание старых и новых песен Японии»[101].

В словах покорных ваших слуг, быть может, меньше очарования, нежели в вешних цветах, но слава наша будет дольше «бесконечной осенней ночи». Надо ли говорить, как опасаемся мы упреков в вульгарности и насмешек света, как стыдимся малости талантов наших, устраняясь по окончании труда! Ежели суждено будет возродиться японской поэзии, возрадуемся мы тому, что вновь обретен сей путь. Увы, уж нет на свете Хитомаро, но разве книга наша не вобрала в себя искусство японской песни!

В пятнадцатый день четвертой луны пятого года правления Энги[102], когда звезда нынешнего года[103] стоит под знаком Малого Дерева и Быка, верноподданный Цураюки[104] и иже с ним почтительно преподносят сие Предисловие.

Комментарии

Свиток I, II. Весенние песни

1. Новый год по лунному календарю приходится на конец февраля – начало марта по солнечному.

2. Аллюзия на китайскую классическую «Книгу Ритуалов» («Ли цзи»), где сказано: «В первый месяц весны восточный ветер растапливает лед».

3. Ёсино – горы в Центральной Японии в префектуре Нара. Славятся красотой пейзажей.

4. Государыня Нидзё – Фудзивара Такаико, супруга императора Сэйва, ум. в 898 году.

Японский соловей, угуису – камышовка короткохвостая (Horeites cantans cantans Temm. Et Schl.), чьи песни символизируют приход весны (однако поет и летом).

8. Государыня Нидзё (Такаико) была матерью императора Ёдзэй (в ту пору еще наследного принца); в стихотворении содержится аллюзия на название его «Весеннего дворца».

12. Речь идет о знаменитом поэтическом турнире – утаавасэ, состоявшемся в 893 году в покоях матери царствующего императора.

14. Стихотворение содержит аллюзию на песню из китайской антологии «Книга песен» («Ши цзин»).

17. Луг Касуга, который находился в пределах современного города Нара, исстари славился красотой весенних трав.

Эта вака есть также в «Исэ-моногатари» (№ 12) с изменением топонима «Касуга» на «Мусаси».

18. «Молодые травы» – вакана, семь или, в другом наборе, одиннадцать видов полевых злаков, которые употребляли в пищу зимой и ранней весной. Принято было преподносить в подарок друзьям молодые травы, собранные в седьмой день первой луны.

19. В 712 году на лугу Касуга в районе современного города Нара был отведен участок для зажигания сигнальных костров в случае опасности – поле Тобухи («Взлетающие огни»).

21. Нинна – см. Указатель.

22. Предположительно повеление сложить эту вака исходило от императора Дайго. Стихотворение, возможно, навеяно