Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин

то революцией это назвать нельзя и у правителей появляется шанс выжить, урегулировав тем или иным образом конфликты. Так было, скажем, во времена Жакерии, когда выступило крестьянство и с ним удалось расправиться. Так было во время Фронды, когда выступила аристократия и с ней удалось в конечном счете достичь компромисса.

В принципе «социологический подход» (как можно, наверное, его назвать) Мартина Малиа в этой части анализа похож на политологический подход Теды Скочпол. Хотя по большому счету революция – это важное явление, возникающее в процессе модернизации и зависящее от состояния доходов и умов широких масс населения, непосредственным толчком к революционному кризису является распад государства, то есть неуклюжая политика властей, умудряющихся своими действиями настроить против себя все серьезные силы общества и, таким образом, теряющих поддержку тех, кто в иной ситуации готов был бы их защитить.

Высшие слои нечасто готовы выступать против власти одновременно с низшими. Малиа приводит в своей книге как конкретные исторические примеры успешных революций, сплотивших различные группы интересов, так и примеры революций, провалившихся по причине раздробленности революционных сил. Яркий пример провала – это, в частности, германская реформация XVI века, когда крестьяне под руководством Томаса Мюнцера поднялись на борьбу, но не были поддержаны другими группами, поднятыми на реформацию Мартином Лютером. Взбунтовавшихся крестьян консервативные силы опасались даже больше, чем католических имперских властей, с которыми боролись. А, скажем, в русской революции ХХ века было все совсем по-другому: «кадеты придерживались гибельной политики „слева нет врагов“ в отношении революционеров-террористов» [Там же: 311]. В конечном счете самые разные группы интересов легко отказались от самодержавия в 1917 году, и дальше революцию было уже не остановить. Радикалы смогли уничтожить всех соперников, не нашедших возможности объединиться, и рвались вперед до тех пор, пока сталинизм не нашел возможности уничтожить их самих.

Сад, нефть или озеро?

Чарльз Тилли размышляет о том, что такое демократия

Суть проблемы, которой посвящена книга американского социолога Чарльза Тилли «Борьба и демократия в Европе, 1650–2000 гг.» (М.: Изд. дом ВШЭ, 2010) можно, наверное, выразить одной краткой фразой из первой главы. «Пока Франция давала уроки революции, Англия давала уроки демократии» [Тилли 2010: 8]. И впрямь, с конца XVIII по конец XIX века французы сотворили четыре разрушительных революции. А у англичан в эту же эпоху осуществлялось постепенное расширение избирательных прав населения.

От альянсов к расширению прав

Наши отечественные авторы часто смотрят на Запад как на единое целое, стеная по поводу безнадежного отставания России от Европы. Подобный подход хорош только для ламентаций, но не для серьезного анализа и не для размышлений о том, как нам из отставания выбираться. Историческая социология в США и ряде ведущих европейских государств работает принципиально по-другому. Специалисты там хорошо знают, насколько исторический путь одних стран, ставших ныне успешными, был непохож на путь других стран, столь же преуспевающих. У одних он был довольно тернист, у других – сравнительно гладок. Задача науки состоит в том, чтобы понять, в чем причины различий и можно ли использовать исторический опыт для содействия сравнительно гладкому пути модернизации у нас.

Демократия, согласно мнению Тилли, возникает в результате борьбы. Различные борющиеся стороны, скорее всего, даже не ставят себе задачи демократизации. Они стремятся усилиться, а для этого вступают в альянсы. Например, различные представители элиты могут искать поддержки в борющихся за свои права низах. В известном смысле можно сказать, что демократия возникает случайно. Не потому, что ее хотели, а потому, что логика альянсов заставляла сильных мира сего предоставлять права широким народным массам.

Однако альянсы эти возникали по-разному в зависимости от конкретных условий, сложившихся в той или иной стране в то или иное время. Поэтому не существует какого-то единого закона или единого рецепта всеобщей демократизации. К ней могут вести разные пути.

Благоприятствующие демократизации обстоятельства существенно меняются от эпохи к эпохе и от региона к региону, являясь производными от предшествующей истории, международной обстановки, моделей политической организации и господствующих социальных отношений [Там же: 15].

Демократия – не месторождение нефти, которое может сформироваться только в очень специфических условиях за века или даже за тысячелетия. Но демократия – и не сад, который опытные садоводы создают за короткое время в любой среде. Скорее она напоминает озеро, крупный водный объект, окруженный сушей. Озера образуются по-разному – в результате заполнения оставленных ледником впадин или вулканических кратеров, возникновения преград на реках, целенаправленных человеческих действий и т. д. [Там же: 55].

Этот вывод Тилли весьма благоприятен для России, поскольку показывает, что демократия – это вовсе не какое-то уникальное западноевропейское сочетание обстоятельств, непригодное к воспроизводству в иной среде. И этот вывод одновременно неблагоприятен для сторонников экспорта демократии (вроде людей из команды Джорджа Буша младшего), поскольку показывает, что по стандартной схеме ее не сварганишь. К демократии должен подвести исторический путь страны.

Французский путь

То, что к демократии могут вести разные пути, обычно признается наукой. Но вот в чем Тилли подчеркивает свое «особое мнение», так это в признании важнейшей роли народной борьбы. Восстания, революции, широкое давление снизу иногда рассматриваются специалистами как помеха демократизации, как обстоятельство, вносящее хаос и порождающее кровь. Тилли же утверждает, что без борьбы нигде в Европе после 1650 года демократия не рождалась на свет. Другое дело, что постепенно произошел переход от жестоких расправ низов над верхами к таким цивилизованным формам протеста, как митинги, демонстрации, забастовки [Там же: 46–47].

Тилли начинает свой анализ с 1650 года, поскольку считает, что в тот момент еще «не существовало ни одного национального режима, который можно было считать демократическим» [Там же: 105]. Зародыш демократии мог быть среди олигархии купеческих городов и в крестьянских общинах, но не в государствах.

С 1653 года французский политический режим становится все более авторитарным. «Корона весьма преуспела в разоружении потенциальной оппозиции, наращивая свои возможности принуждения и регулируя изъятие ресурсов у подданных» [Там же: 163]. Но бесконечно изымать и растрачивать ресурсы невозможно. К концу XVIII века французская монархия оказалась истощена долгами, коррупцией и неспособностью осуществить реформы. Вновь возникла оппозиция. А за ней пришла революция.

Раньше у нас считалось, что революция приносит демократию. Но это неверно. Серьезное изучение хода революционных событий во Франции показывает, что демократии после падения монархии больше не стало. Скорее, дела ухудшились, режим якобинцев стал предельно жестоким и репрессивным. Поэтому в наше время многие полагают, что лишь подавление революции приносит демократию. По мнению Тилли, и это неверно. Демократию порождает борьба. То есть, если вы хотите, чтобы эта борьба не шла постоянно, вам надо договариваться с противниками. Не прошло и ста лет с момента первой революции, как Франция решила эту проблему. С 1870 года возврата от республики к монархиям и империям уже не было.

«Опыт Франции решительно противоречит обычным объяснениям демократизации и дедемократизации, – отмечает Тилли в другой своей книге с лаконичным названием «Демократия». – Он категорически опровергает представления о демократизации как о постепенном, продуманном и необратимом процессе, как о готовом наборе политических изобретений, которые народ просто применяет там и тогда, где и когда он к этому готов. Напротив, опыт Франции демонстрирует, что необходимы борьба и толчок как для построения демократии, так и для отхода от нее» [Тилли 2007: 51]. В общем, надо сначала ввязаться в битву за демократию, а там посмотрим, сказал бы, наверное, какой-нибудь демократ, желающий перефразировать Наполеона.

Британский путь

В Британии, на первый взгляд, дела обстояли похожим образом. Тилли весьма критически замечает: «несмотря на то, что британцы всегда гордились своей способностью к компромиссам и урегулированиям, демократизация на Британских островах, как и повсюду, была результатом ожесточенной борьбы» [Тилли 2010: 219]. Движение к демократии началось в XVII веке с конфликтов, еще более жестких, чем те, которые в дореволюционную эпоху были во Франции.

С одной стороны, Славная революция 1688 года способствовала установлению новых институтов (правил игры), при которых собственность была защищена лучше, чем раньше, и бизнес получил возможность для развития. В конечном счете это развитие обеспечило технический переворот и промышленную революцию. Но демократической ту систему, которая установилась в XVIII веке, назвать было нельзя. Правом голоса обладало лишь ничтожное меньшинство населения, а католики страдали от притеснений со стороны господствующей англиканской церкви.

Борьба католиков за свои права положила, согласно мнению Тилли, начало демократизации. А после эмансипации католиков в борьбу вступили широкие массы населения, лишенные права голоса. Новой революции, однако, не случилось. Логика утвердившейся в Британии парламентской борьбы привела к тому, что некоторые