Оттенки серого - Джаспер Ффорде

я.

Но оказалось, я разговариваю сам с собой: Джейн исчезла в толпе, сделав свое дело. Я снова поглядел на стихотворение – лучшее из всех, что я видел. Как я хотел бы, чтобы оно было написано для меня, а не за меня!

Я отправился на телеграф, чтобы отправить Констанс послание со стихами Джейн. Госпожа Алокрово сильно впечатлилась и похвалила меня за прекрасный стиль.

– Вы умнее, чем кажетесь, молодой человек. Не буду заходить слишком далеко и утверждать, что ваша Констанс – счастливая женщина, но ей могло бы повезти куда меньше.

– Очень тронут, – ответил я. – Надо было только поймать вдохновение.

И, несмотря на совет Джейн, все же приписал после стихотворения: «В это воскресенье я прохожу тест Исихары. Всего наилучшего, Эдвард».

– Вот, – сказал я, протягивая заполненный бланк и отыскивая монеты. – Роджер Каштан устранен, раз и навсегда.

В соседнем доме располагалась бакалейная лавка. Я зашел туда за рисовым пудингом и увидел, как Томмо за стойкой отвешивает чечевицу Карлосу Фанданго.

– Привет, Эдвард, – поздоровался смотритель, ставя на стойку жестянку для крема-концентрата, чтобы Томмо ее наполнил. – Как тебе досье на Имогену?

– Очень впечатляюще, особенно что касается унициклов.

– Так ты свяжешься со своим другом?

– Это первое дело в моем списке.

– Отлично!

Он повернулся к Томмо.

– Запиши на мой счет, ладно, ложечник?

Томмо обещал записать, и, как только Карлос ушел, Томмо открыл свою книгу с записями и достал из-за уха карандаш.

– Одна банка крема-концентрата… сто двадцать фунтов сала… нога ягненка… две лакричные палочки… – Он захлопнул книгу, протянул мне одну лакричную палочку, а другую взял себе. – Надо будет разобраться с ним. Сколько он тебе предложил комиссии? Один процент?

– Два.

– Ты, должно быть, ему понравился. Если бы Северус был по-прежнему сиреневым и имел шесть кусков, все могло бы закончиться хорошо. Но он – серый с тридцатью баллами, и все закончится плохо. У тебя есть конкретный пурпурный на примете для Имогены?

– Только Берти Маджента у нас в Нефрите.

– Парень, который изображал слона?

– Именно. Но я не собираюсь помогать Фанданго. Он намекнул, что потенциальный покупатель сможет поиметь Имогену на складе шерсти – или что-то в этом духе.

– На что только не идут люди, чтобы продать товар, – восхищенно сказал Томмо. – Когда я слышу такое, то радуюсь, что занят в торговле.

– А я думаю, это просто гнусно. Ты бы хотел этого для своей дочери?

– Строго говоря, она не его дочь. Если бы я двадцать лет воспитывал дочь постороннего человека, то, пожалуй, захотел бы получить что-то в обмен на свои вложения.

Я понял, что спорить с Томмо по этому вопросу бессмысленно.

– Все равно это неправильно.

– Что правильно, а что неправильно, выясняется только из Книги правил. Хочешь банан?

– Нет.

– Не спеши с ответом, сейчас увидишь.

Он порылся за стойкой и вытащил банан обычного вида – но прелестного темно-желтого оттенка, восхитительно нестандартного. То был один из тех хроматически независимых бананов, рекламу которых я видел в гранатском магазине красок.

– О-о. Где взял?

– Получил от региональной плодоовощной ассоциации за одну услугу. Я сначала хотел оставить его себе, но потом решил продать какому-нибудь чурбану, который разинет рот при виде него.

– Вроде меня?

– Вроде тебя.

Я стал рассматривать фрукт под разными углами, подумал, а не послать ли его Констанс в знак любви, но тут же отмел эту идею: посылка банана юной леди могла означать только одно и обычно каралась пощечиной. В случае Констанс – шестью.

– Сколько?

– Для тебя – тридцать.

– Ты что? Бесцветный стоит пять.

– Это исключительно из моего к тебе расположения. Для остальных – сорок.

– Пятнадцать.

– Идет.

Звякнул дверной колокольчик, и в лавку вошла Виолетта де Мальва. Мы оба невольно согнулись в почтительном поклоне, она же чуть заметно наклонила голову.

– А! – сказала она. – Новые бананы! Я как раз за ними и пришла.

И Виолетта открыла кошелек.

– Сколько? И, Томмо, если ты сдерешь с меня лишнего, я ткну тебя в глаз, очень больно!

– Извините, госпожа Виолетта, – сказал Томмо, наслаждаясь возможностью досадить ей, – но я только что продал его мастеру Эдварду.

– Ну, тогда, – она повернулась ко мне, – я куплю его у тебя. Я готова проявить щедрость и накинуть два цент-балла сверх того, что запросил Томмо.

– Он не продается, – сказал я.

Томмо отошел в сторону, изображая, что он занят.

– Как смешно! – воскликнула Виолетта, часто моргая. – Мне послышалось было, что ты сказал: «Он не продается». Так сколько?

– Простите, госпожа Виолетта, но я оставлю его себе.

Лицо ее приняло недоверчивое выражение, потом она улыбнулась – через одну-две секунды.

– Это опять твои шуточки? Как за ланчем? – Она прижала ладонь к моей щеке. – Ты такой сладкий… но я страшно тороплюсь, и если я не вернусь сейчас же, папа – главный префект – может рассердиться. Хочешь, чтобы главный префект рассердился?

– Вообще-то, нет.

– Правильный ответ. Так сколько?

– Он не…

– Томмо! – сказала она, подзывая его рукой – так подзывают продавца в чайном магазине, желая сообщить ему, что в заварочном чайнике найдена мертвая мышь. – С Бурым что-то не так? Кажется, он не понимает.

Томмо не двинулся с места, замерев у стенда с открытками.

– Такие уж они, Бурые, госпожа Виолетта, – донесся его голос, – упрямцы.

– Полбалла, – сказал я.

– Что?

– То, что слышали.

Она снова уставилась на меня, достала из кошелька полубалльную монетку, сунула мне в руку и с разгневанным видом покинула лавку. Я стоял в прежней позе, пока она не вернулась, не схватила банан и не вышла снова.

– Надо же, – произнес Томмо, показываясь из-за стенда. – Ты мне нравишься. Позже она тебе отплатит, но всякий, кто пытается насолить де Мальва, – мой друг. Чем могу служить?

– Полфунта рисового пудинга, – сказал я, – персиков, крем для обуви, одну айву, один большой турнепс, банку сардин и пакет обсыпки.

Томмо взял блокнот и стал записывать.

– Что-то не так?

– Все в порядке, – ответил он, – но если ты берешь такой набор, я никогда не сяду обедать с тобой вместе.

Я направился домой через площадь, намереваясь приготовить пудинг, принять ванну и привести себя в порядок к заседанию Дискуссионного клуба. Заглянув в ванную, я отметил, что занавеска снова отдернута, – от таинственного жильца не осталось и следа. Хотя нет: на моей кровати лежал доявленческий «снежный шар» – из тех, что можно выменять на сотни баллов. Я потряс его: белые крупинки закружились над высокими зданиями и женщиной, держащей в руке факел. Шар был не мой, и я раньше не видел его. Но я был уверен, что его сюда