Оттенки серого - Джаспер Ффорде

порядок и обработать самые старые бумаги в последнюю очередь? Ученики узнают о своих результатах быстрее. И это, насколько я понимаю, не против правил: они не предписывают установленного порядка.

Учительница изумленно поглядела на меня, потом мягко улыбнулась, явно не придав этому значения.

– Отличная идея. Но поскольку все результаты выше среднего, вносить улучшения не столь обязательно.

– Зачем тогда ставить оценки? – спросил я, осмелев после ее отказа.

– Так мы будем уверены, что образовательная система работает, вот для чего, – пояснила она так, словно я был дурачком. – При напряженной работе я смогу к выходу на пенсию проверить работы пятидесятилетней давности. И мы выясним, насколько хорошо мы трудились полвека назад. Если все отдадут себя этой задаче, через двадцать лет мы будем знать, насколько хорошо мы трудимся сейчас.

– У вас, должно быть, остается мало времени на учеников.

– Совсем не остается, – беззаботно сказала она, – и вот почему те, кто выполняет полезную работу, как, например, вы, необходимы для нормального функционирования школы. Тут уже триста лет не было учителя, который учил бы чему-нибудь.

Она повела меня в класс, где я дал послеполуденный урок. Манселл постарался сделать мир познаваемым для каждого, просто сократив количество фактов, а потому учить было особенно нечему. Но я старался изо всех сил: мы попрактиковались в делении столбиком, затем поговорили о моем родном городе, после чего я задал загадку: сколько Прежних существовало в былые времена, если отталкиваться от цифры продаж овалтина в 2083 году? Затем мы поговорили о том, почему Прежние были такими высокими, благодаря каким продуктам они пережили Явление и по каким причинам отрицали (вероятно) будущее – ведь они обозначали годы без четырех нулей в начале. После этого начались ответы на вопросы: меня спрашивали, едят ли бандиты детей и почему Прежние делали столы на четырех ножках – ведь с тремя, как у нас, они гораздо устойчивей? Я отвечал как мог, потом научил их основам чтения штрихкодов, а закончилось все болтовней о кролике. Как хорошо, что мне когда-то попалась статья очевидца в «Спектре» шестилетней давности! Я выглядел почти экспертом. Время близилось к четырем. Мы пропели хвалебную песнь Манселлу. Как только я попрощался, разом загрохотали крышки парт, и класс мгновенно опустел.

Я был весьма доволен собой. Задвинув на место стулья и выкинув домашние задания в мусорную корзину, я отправился к госпоже Синешейке. Она спросила, как все прошло, – без особого интереса, выписала мне положительный отзыв и дала десять баллов.

– Ну что, научил их чему-нибудь полезному? – Джейн ждала меня у школы и, казалось, почти обрадовалась встрече. Меня тут же охватила подозрительность.

– Мне… хотелось бы так думать, – осторожно ответил я, ища глазами каких-нибудь свидетелей – вдруг она что-то задумала?

Она поняла, что я нервничаю, и подняла брови.

– Ты чем-то обеспокоен?

– Последний раз, когда ты мне улыбалась, я оказался под ятевео.

Джейн рассмеялась приятным смехом, что было совсем не в ее духе. Это было так же необычно, как услышать чиханье рыбы.

– И что, ты теперь будешь вспоминать об этом каждый раз, когда видишь меня? Да, я угрожала тебя убить. Это же фигня!

– Ничего себе «фигня»!

– Я покажу тебе. Скажи, что убьешь меня.

– Я не собираюсь.

– Смелей, красный, не будь ребенком.

– Хорошо. Я убью тебя.

– Надо, чтоб было убедительно.

– Я УБЬЮ ТЕБЯ!

Она дала мне в глаз.

– Больно! И это тоже не фигня, по-твоему?

– Да, у тебя там что-то болит, – задумчиво сказала она. – Да, я поступила несколько грубо. Но если посмотреть, ты, в общем-то, бесполезен, мир обойдется без тебя.

Я потер глаз.

– Ты и правда очень обаятельна.

– Полегче, – сказала она с легкой улыбкой. – Скорее, я склонна к издевке.

– Что, ради Манселла, тут происходит? – Из дверей школы с большой кипой бумаг вышла госпожа Синешейка. Похоже, она не могла поверить своим глазам. – Что я слышала? Угроза убийством? Оскорбление более высокоцветного?

Надо было срочно выдумать что-то убедительное. Но оказалось, что в этом Джейн превосходит даже Томмо.

– Совсем не так, – с невинным видом ответила она. – Мы с мастером Эдвардом говорили о том, как лучше всего играть драку в «Редсайдской истории».

– Мы оба ожидаем прослушивания, – добавил я, – так, Джейн?

Она скорчила на мгновение гримасу, но кивнула.

– Это было в высшей степени правдоподобно, – восхищенно отозвалась госпожа Синешейка. – Я как раз сегодня заседаю в жюри. Может быть, вы продемонстрируете нам всем свое искусство?

– Сколько угодно, – весело ответила Джейн.

– Чудесно! – воскликнула Синешейка. – Тогда увидимся.

Как только она удалилась на почтенное расстояние, Джейн обернулась ко мне и тихо прорычала:

– Мы не идем на прослушивание.

Пришлось согласиться – мне совсем не хотелось все время получать в глаз. Лучше всего было бы лишиться одной брови – и покончить со всем этим.

– Мы будем идти, – продолжала Джейн, – пока это не станет вызывать подозрения. Если кто-то подойдет достаточно близко, чтобы слышать нас, говори о том, что приготовить на обед и как ты недоволен плохо накрахмаленным воротником.

Мы зашагали дальше молча. Через некоторое время я спросил.

– Ты ждала меня. Тебе что-то нужно?

– Нет, а вот тебе кое-чего нужно. По Серой зоне пошел слух, что одному красному, унылому тугодуму без воображения и с зудом между ног, нужна помощь, чтобы покрыть одну альфа-пышечку у себя дома.

– Ничего не могу понять, кроме хорошо замаскированного «терпеть тебя не могу».

– Говорят, тебе нужно написать стих.

– Ты – лучший поэт в городе?

– Лучший из лучших.

Передо мной забрезжила слабая возможность – я попытался ею воспользоваться и предложил обсудить все это в «Упавшем человеке» за вазочкой печенья.

– Скорее, я проткну себе язык шилом.

– Ты меня и вправду терпеть не можешь?

– Не тебя конкретно. Я, можно сказать, беспристрастна в том, что касается политики Цветократии. И ненавижу всех хроматиков одинаково.

– Есть ли смысл спрашивать тебя, что происходит в Ржавом Холме? И какое вы с Зейном имеете отношение к Охристому и продаже городских карточек?

– Нет никакого смысла.

– Я думал, ты скажешь… а в среду пусть будет баранина, – сказал я, завидев Смородини, глубоко погруженного в беседу с цветчиком насчет цветопровода, – и салат, а не овощи.

Смородини, заметив меня, просто кивнул, а что касается цветчика, он учтиво поприветствовал меня: «Эдвард».

– Мэтью, – ответил я, чем, очевидно, впечатлил префекта.

– Да, так вот, – сказала Джейн, когда они удалились, – о поэзии. Что там у тебя за киска?

Я глубоко вздохнул.

– Киску, как ты невежливо ее называешь, зовут Марена, Констанс Марена. Ее отец владеет веревочными фабриками в Нефрите. Мы встречаемся уже несколько лет, и