Оттенки серого - Джаспер Ффорде

более того…

– Думаешь, мне интересно?

– Не думаю.

– Правильно. Выслушивать в подробностях о твоих отчаянных попытках принести свою личность в жертву хроматическому улучшению для меня так же занимательно, как снимать слизняков с одежды детей. Вы любите друг друга?

– Уверен, что со временем мы станем относиться друг к другу с…

– То есть не любите.

– Верно, – вздохнул я. – Ей нужен красный, а моей семье – социальное положение.

– Чудовищно романтично! Ты ей говорил обо всем этом? Тогда между вами все пойдет на деловой лад. Можно сэкономить на цветах, шоколадках и стихах.

– Она все знает. Это лишь игра. Кроме того, у Роджера Каштана больше шансов, хотя ему не хватает красного цвета, ума, обаяния и внешней привлекательности. Вот это, – я протянул ей письмо, которое набросал, – можно использовать как черновик.

– Какой бред, – сказала Джейн, быстро просматривая мое послание. – И ты действительно собирался это отправить?

– Кусок про Караваджо вышел неплохо, – глупо ответил я, – и, пожалуй, важно упомянуть про систему очередей. Может, вычеркнуть абзац про кролика?

– Тут вообще нет никакого смысла, – отрезала она и начала писать на обороте листка бумаги, прямо на ходу, зачеркивая и начиная снова, точно художник, стремящийся поймать сходство.

Она выглядела просто прелестно, и не только из-за носа. Волосы, не завязанные в хвостик, время от времени падали ей на глаза, и она откидывала их за ухо, секунд на двадцать, – затем все повторялось. Я смотрел на Джейн, горячо надеясь, что она сочиняет медленно и мы обойдем город несколько раз. Увы, это оказалось не так.

– Вот, – сказала она через минуту, вручая мне готовый продукт.

Любимая, ты всех румянее и краше,

Алее, чем любой закат.

Да не порвется нить судьбы взаимной нашей,

Да будет прочной, как канат.

– Это… прекрасно, – пробормотал я.

Вероятно, не каждый мог оценить этот стих с первого раза, но, казалось, все слова подобраны правильно. К тому же они звучали умно, и метафоры имели отношение к веревкам, что не могло не понравиться матери Констанс. Еще важнее было то, что я так написать не мог.

– А где это поместить – в начале или в конце письма?

– Это и есть письмо, дубина. Поставь в конце «Тим», «Питер», или как тебя там, – и все. Никаких «целую», никаких «Мое сердце истосковалось по тебе, пупсик».

– Медвежонок.

– Не поняла.

– Неважно. Сколько я тебе должен?

– Можешь натравить на меня Констанс. Мне нужна от тебя услуга.

Я искоса поглядел на нее.

– Чувствую, речь не о том, чтобы почесать тебе спину или повесить пару полок.

– Нет. Что ты знаешь о Мэтью Глянце?

– О его цветейшестве? Немного.

– Но он твой родственник, живет в вашем доме, ты называешь его Мэтью при всех. Значит, он тебе это позволяет.

– Мы неплохо ладим, – согласился я.

– Мне надо знать, зачем он здесь.

– Ликвидирует утечку мадженты из трубы, он сам мне говорил.

– Я это слышала. Но мы не подключены к сети. Его пригласили, чтобы провести тест Исихары, но это не занимает три дня. Я хочу знать, зачем он здесь на самом деле.

– Ты хочешь, чтобы я шпионил за сотрудником НСЦ? За цветейшим?

– Надо же, сразу дошло. Я-то думала, придется объяснять куда дольше.

– Я не могу шпионить за своим родственником в четвертом колене!

– Нет, ты можешь. И будешь.

– Как-то ты слишком уверена.

Она склонилась ко мне.

– Ты сделаешь это для меня, красный. Несмотря на Констанс, ты влюблен в меня.

Так и было. Она произнесла это. Если я хотел опровергнуть сказанное, у меня было полсекунды. Но я сделал слишком длинную паузу, и вся надежда на то, что мои слова прозвучат правдоподобно, исчезла.

– Ну конечно, – начал я неубедительным тоном, – я полуобручен с девушкой из семейства Марена – и вдруг влюбляюсь в серую, которая меня презирает и к тому же через несколько дней отправится на перезагрузку. Как по-твоему, это хоть сколько-то разумно?

– А любовь неразумна, красный. Вот в чем, по-моему, дело.

Я запустил пятерню в волосы и крепко задумался.

– Ты хочешь знать, зачем здесь цветчик?

Джейн кивнула.

– Ладно, посмотрим, что удастся сделать. Но только перестань угрожать мне убийством, давать мне в глаз и все такое.

– Я буду совсем другой, – сказала она и вновь улыбнулась мне.

Меня использовали, но какая разница? К тому же я мог и не выполнять ее просьбу – все равно в течение недели ее ждет перезагрузка.

Мы завернули за угол и оказались на главной площади. Перед ратушей собралась небольшая толпа. Похоже, здесь проходила церемония присуждения кода, и мы подошли ближе, чтобы должным образом выразить свои наилучшие пожелания.

Мне присудили код в девять лет, а до того я носил другой, ни о чем не говорящий, БСЗ – из набора временных кодов, имевшихся у префектов. Поскольку значение семьи и наследства возрастало, придумали уловку, чтобы обеспечить передачу кода от какого-нибудь родственника младшему из членов семейства. Код РГ6 7ГД, который красовался на моей груди, принадлежал моему деду. Я бы хотел передать кому-либо из своих детей код моей матери, но его отдали некоему Холланду Кларету, за что я его не любил. У Марена было множество старших родственников, так что каждый ребенок Констанс почти гарантированно получал СВЗ – код передавался из поколения в поколение.

Перед нами стояло с полсотни человек. Церемонию проводил де Мальва. Видимо, юная Пенелопа Гуммигут получала код в последний разрешенный для этого день – ей исполнялось двенадцать. Итак, праздник был двойным. Старик Маджента считал присуждение кода пустой формальностью, каковой оно и было, но де Мальва изображал торжественность. Все Гуммигуты – восемь человек, насколько я мог видеть, – лучились от счастья и порой даже пускали слезу: никогда не замечал такого за желтыми.

– Замечательно, – прошептала Джейн. – Новая жизнь старого почтового кода. Связь с прошлым и будущим.

– Иногда твой голос звучит исключительно издевательски.

– Не «иногда», а намного чаще.

– Как ты добралась до Ржавого Холма сегодня утром?

Вопрос был дерзкий, но ведь Джейн обещала не наносить мне увечий. Ответ ее звучал прозаично и загадочно в то же время:

– Шоссе повинуется моим желаниям.

– Как это?

Но она не стала рассказывать, а церемония меж тем закончилась.

– Ты не хочешь сделать пожертвование?

Я не собирался, но сказал, что сделаю, не желая показаться скрягой. Я опустил самую мелкую монетку, которая нашлась, в кувшин с надписью ПЕНЕЛОПА НАРЦИССА ГУММИГУТ, ТО3 4РФ. Кувшин уже наполовину был полон монет невысокого достоинства, лежало там и несколько пуговиц.

– Ну что, счастлива? – спросил