Доверие - Димитр Ганев

незваный гражданин. — Ты поешь, поешь, рубец силу дает человеку.

Незнакомец второй раз обходит пустые коробки своего будущего дома, заглядывает туда-сюда, довольно хмыкает:

— Шапку перед тобой сниму. Чтобы строил, создавал приют людям, это самое важное. Правда ведь, а?

Вспыхнула электросварка. Цаго закрыл ладонью глава, невольно сощурился от ослепительного света. Сварщик уже не видел и не слышал его. Летели искры, шумело пламя, соединяя намертво арматуру антисейсмического пояса. И вдруг он почувствовал, что не только этот неизвестный Цаго, мастер мебельных колесиков, но и многие другие люди следят за его работой. Может быть, сотни детей наблюдают с невидимых балконов, как его руки создают безопасность, уют и радость.

Пять дней отпуска — это немало. До отхода автобуса, которым Данаил должен был отправляться в свой речной городок, было еще много времени. Он мог побродить по центру города и посмотреть афиши. В этом городе он окончил политехническую гимназию. Одетый в парадную форму, Данаил шагал по тротуару. Он чувствовал необыкновенную легкость, которая, казалось, выходила из самого сердца. Никогда ему не было так хорошо и ясно, он наслаждался прелестью жизни и свободы. Магазины были закрыты. Стены театров и специальные витрины пестрели афишами о новых спектаклях. Вот очень интересное объявление: гастроли известной японской скрипачки. До службы в армии Данаил не пропускал ни одного концерта, ни одного спектакля.

В тот день они были наказаны капитаном Чилевым. Трое из них были в самовольной отлучке, другие жаловались на тяготы службы. Тех, что были в самоволке, искали двое суток. Задержали их в одной корчме. После этого случая капитан Чилев сказал:

— А знаете ли вы, сколько квартир построили солдаты за время моей службы в строительных войсках? Более пяти тысяч. Пятью четыре — будет двадцать; значит, двадцать тысяч человек получили кров. И все это сделано не такими, которые бегают, а теми, кто добросовестно служат.

Машина поравнялась с Данаилом и остановилась. Он шел по обочине дороги, ведущей к городу. Капитан пригласил его в машину. До первой автобусной остановки было не более полукилометра, но Данаил принял приглашение. Он удобно расположился на правом переднем сиденье. «Жигули» рванулись вперед так, словно им предстоял долгий путь. Чилев, как всегда выбритый до синевы, управлял машиной уверенно и спокойно. Данаил не представлял его заросшим щетиной и утомленным. Их командир был общительным человеком, он никогда не пытался отделить себя от своих солдат.

«Кто не видит в молодом солдате юношу, тот ничего не видит, — рассуждал иногда про себя капитан. — Переход из одного качества в другое — самое важное во всей службе. Успех переноса тяжелого груза зависит от того, как сделаешь первый шаг». Этому искусству он учил своих подчиненных — строить, начиная с нулевого цикла и кончая кровлей.

— Ты чего хмуришься? — спросил Данаила капитан, положив ему на плечо руку. — Тебе нужно петь.

— Да я и пою, только про себя, — ответил Данаил. — Мама мне сообщила, что протекает в доме крыша, нужно перебрать черепицу.

— Значит, они тебя считают строителем. Оправдаешь ли ты их надежды? Сумеешь ли перебрать?

— Вероятно, справлюсь, — утвердительно кивнул Данаил. — Около остановки высадите меня.

— Если есть время, зайдем ко мне домой?

— Благодарю, не могу. Через час мой автобус.

— Ну, как хочешь. В нашей деревне был бай Ходжиев. Он очень любил повторять: «Знаете ли вы, что является самым главным? Это — когда ты едешь домой».

Данаил взял свою сумку, перекинул ее через плечо и зашагал по тротуару. Синие «Жигули» капитана Чилева скрылись и затерялись в потоке автомашин.

Он глубоко вдыхал чистый воздух городского парка, настоянный на изумительных запахах тюльпанов, фиалок и различных трав. В пруду плавал лебедь, спокойный и мудрый. На скамейке за декоративными кустами паренек с усиками целовал девушку. Впереди над холмом возвышалась гранитная статуя воина в накинутой на плечи шинели и с автоматом в руке — символ непоколебимой стойкости и безопасности. Слева на площадке на каруселях катались дети, а их матери спокойно разгуливали вдоль ограды.

«Самое главное — когда едешь домой. Когда едешь или когда приедешь и займешь единственное, полагающееся тебе место?» — подумал Данаил.

Данаил остановился, раскинув руки, словно собирался падать: перед ним стоял сутулый пожилой человек. Ваклинов, учитель математики! В руке у него была сетка со спанаком и парниковыми огурцами — молоденькими, с колючками.

— Данчо, каким же ты красавцем воином стал!

Данаил понял, что скрывается за этим восклицанием. Не успел он подумать, как последовал острый, словно чарбаджийский перец, вопрос:

— Тебя не приняли в университет? Ты — наш первый, лучший ученик. Аут нашей педагогической системе, аут нашему педагогическому мастерству. — Учитель, тяжело вздохнул: — Э, да ты не падай духом. Уясни себе одно: чем выше поднимается препятствие, тем сильнее, увереннее должен быть толчок.

Данаил колебался. Что сказать своему бывшему учителю?

— Мама настаивала, чтобы поступал на юридический, ведь она слабое существо, и ей хочется в лице сына видеть защитника всех, попавших в беду. Отец мой решительно возражал: «Нет, на экономический». Я же хотел на инженерно-строительный. Явился, даже не прочитав правил для абитуриентов. Не выдержал.

— Не падай духом! Попытаешься еще раз, — сочувственно говорил Ваклинов.

Данаил удивленно подумал: почему старшие воображают, что все, что бы они ни сказали младшим, является в высшей степени верным?

Данаил почувствовал, что преисполнен твердости и решительности.

— Разве плохо, товарищ Ваклинов, когда человек поднимается на вышку, которую сам для себя воздвиг?

Ваклинов, ушедший на пенсию и обретший бесконтрольную свободу, не слышал его. Он схватил его правую руку и начал усердно трясти:

— Мужайся, Данчо! Мужество есть альфа и омега бытия.

Быстрые, чеканные шаги Данаила звонко раздавались в тишине. Бульвар по-воскресному был пуст. В больших городах люди толпятся на главной торговой улице, а здесь было почти безлюдно. Данаил прикрыл глаза: те бульвары комплекса, который строят, едва-едва просматриваются среди недостроенных домов. Тот город будет сильным, как созревшая молодость, просторным, впитавшим в себя смех и свет их глав вместе со сплавом бетона. Будут простираться бесконечные, залитые солнцем аллеи и скверы с астрами и гладиолусами, в зеленом наряде трав будут щебетать птички. Данаил замедлил шаг: пожилой человек, опираясь на трость, смотрел на него сощуренными слезящимися глазами: ах, солдатик, как ты красиво идешь!

Он снова представил себе старого учителя. Весь седой — усы, брови, поредевшие волосы. Данаил удивился, отчего глаза у него зеленые, а не красные. Его бывший учитель смотрел на него с безразличием и нескрываемым огорчением. Как увлекался он перед доской, решая сложные уравнения и стирая рукавом уже написанное. Он рассказывал новый урок, постукивая мелом по доске, как вдруг