Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева - Зинаида Александровна Миркина

предназначения любимой. А Федра не может справиться со своей страстью, хотя любимому ненавистна, счастье ему дать не может. Тезей возвысился над стихией, а Федра бьется в ней, как птица в силке, погибает, но выбраться из тенет не может.

Вакх – бог вдохновения – стал смыслом жизни для Тезея. А у Федры нет другого смысла, кроме Афродиты. Без Афродиты жизнь ей – склеп. И выбор для нее – между преступной жизнью и праведной смертью; ибо жизнь с Тезеем – не жизнь, смерть. Третьего не дано. Федра накладывает на себя руки, а потрясенный Тезей произносит свое знаменитое: «нет виновного, все невинные».

Никакой выбор не дает спасения. Выбрав Вакха, Тезей оскорбляет Афродиту. Выбрав Афродиту (вернее, выбранная Афродитой), Федра становится орудием ее мести. Не спасается никто. Сама же Марина Цветаева пишет Тесковой:

«Гений рода (у греков демон и гений – одно). Гений нашего рода, женского; моей матери рода – был гений ранней смерти и несчастной любви (разве такая есть?) – нет, не то, брака с не тем. Моя мать с 13 лет любит одного… < >

Мой дед, узнав, что он разведенный, запрещает ей выходить за него замуж, а по ее совершеннолетии разрешает с предупреждением, что она и дети, если будут, – да, ее же муж – никогда не будет для него существовать. Моя мать не выходит, выходит год спустя за моего отца: вдовца, только что потерявшего обожаемую жену, с двумя детьми. Выходит, любя того, выходит, чтобы помочь. Мой отец, (44 года – 22 года) – женится, чтобы дать мать детям. Любит – ту. Моя мать умирает 35 лет от туберкулеза.

Ее мать, Мария Лукинична Бернацкая, моя бабушка, выходит замуж за ее отца (моего деда, того, кто не разрешил), любя другого, и умирает 24 лет, оставляя полугодовалую дочь – мою мать. < >

Мать моей польской бабушки – графиня Мария Ледоховская – умирает 24 л., оставив семь детей (вышла замуж 16 лет). Не сомневаюсь, что любила другого.

Я – четвертая в роду и в ряду и, несмотря на то, что вышла замуж по любви и уже пережила их всех – тот гений рода на мне»[38].

Выйдя замуж по любви и, может быть, по-своему всю жизнь любя Сергея Яковлевича Эфрона, чувствовала на себе трагический гений рода – что-то и может быть главное в их совместной жизни не состоялось, какие-то просторы души оказались пустыми. И вместе с тем, разрыв тоже не был выходом. Может быть, выхода просто не было. Так чувствовала Марина Цветаева.

В 17-м году, в октябре, безумно боясь за жизнь Сергея Яковлевича, чувствуя, что без него ни дня жить не будет (несмотря на двух маленьких детей), Цветаева дала клятву: если только будет жив, всю жизнь буду с ним, пойду за ним всюду, как собака…

Клятву эту ни нарушить, ни исполнить по-настоящему – не могла. Приходило нечто, что было больше нее и больше ее любви – к Сергею Яковлевичу. Противиться этому большему она не могла. Но и отдаться совсем тоже не могла. На пути человека с его намерениями, клятвами, представлениями и чаяниями вставала – Гора:

Вздрогнешь – и горы с плеч,И душа – горе́.Дай мне о го́ре спеть:О моей горе!Черной ни днесь ни впредьНе заткну дыры.Дай мне о го́ре спетьНаверху горы.(«Поэма Горы»)

Гора эта перечеркивает все клятвы, как Вакх, явившийся ночью Тезею, смял и перечеркнул клятву Афродите. Гора эта была чем-то высшим, чем человек. И человек должен был внимать Высшему. И внимал:

Гора говорила. Мы были немы.Предоставляли судить горе.

Гора была огромной. Любовь была горой. И любящие слушались своей Горы и отвечали перед ней:

Та гора хотела губДевственных, обряда свадебногоТребовала та гора.– Океан в ушную раковинуВдруг-ворвавшимся ура! –Та гора гнала и ратовала.………………………………………Та гора была – миры!Бог за мир взымает дорого!………………………………………Горе началось с горы.Та гора была над городом.

Гора открыла разницу между простолюдинами и небожителями любви. Простолюдины любви верят минуте и слушаются ее. Для них:

Не обман – страсть, и не вымысел!И не лжет, – только не дли!

Небожители любви слушаются не минуты, не прихоти, а Вечности:

О, когда б здраво и по́просту:Просто – холм, просто – бугор…Говорят – тягою к пропастиИзмеряют уровень гор.В ворохах вереска бурого,В островах страждущих хвой…(Высота бреда – над уровнемЖизни).– На́ же меня! Твой…Но семьи тихие милости,Но птенцов лепет – увы!Оттого, что в сей мир явились мы –Небожителями любви!

Но почему же? Если небожители, то любовь нерасторжима. Тогда ведь нельзя врозь!

Гора не человек. У горы нет ясных, внятных слов. Гора говорит на своем языке – на языке невнятицы и молчания, который всю жизнь учит Душа… Душе ясно одно:

Гора горевала.

Как? Почему? О чем?..

(а горы глинойГорькой горюют в часы разлук),Гора горевала о голубинойНежности наших безвестных утр.

О, гора горевала тяжко!

Гора была раем, миром, счастьем. И гора – горевала. Горевала о тех, страстных, которые «не быть упорствуют». Гора была бытием. И гора не разрешала БЫТЬ.

Та гора была – миры!Боги мстят своим подобиям.………………………………………….Горе началось с горы.Та гора на мне – надгробием.

Да, Гора была всем сразу – и жизнью, и надгробьем. И громадой страсти, не знающей никаких заповедей, и седьмой заповедью, «непомерной и громадной»!

Гора эта была и непреложным правом на счастье, и невозможностью построить счастье на чьих-то слезах. Гора была велением жить и запретом жить одновременно. Гора была сфинксом, великим вопросом, на который душа должна была, призвана была ответить. И гора грозила всем тем, кто не замечают этого Вопроса, этой великой задачи, кто считают все задачи решенными и разрешенными, кто просто обживают Гору как дачное место, как некую окраину, на которой «воздух лучше и легче жить», всем тем, кто «нашу гору застроят дачами, палисадниками стеснят». Кто будет

Перевалы мои выструнивать,Все овраги мои вверх дном!Ибо надо ведь – хоть кому-нибудьДома – в счастье, и счастья в дом!Счастья в доме, любви без вымыслов,Без вытя-гивания жил!

Действительно, надо…

Любви, не скрашеннойНи разлукою, ни ножом…

Все это надо. Но надо не забывать, что этот город «мужей и жен» – на Везувии. Надо не забывать, что Везувий в любую минуту может заворочаться – и тогда!..

По упорствующим расселинамДачник, поздно хватясь, поймет:Не пригорок, поросший семьями,–Кратер, пущенный в оборот!Виноградниками – ВезувияНе сковать! Великана – льномНе связать! Одного безумияУст – достаточно, чтобы львомВиноградники за-ворочались,Лаву ненависти струя.Будут девками ваши дочериИ поэтами – сыновья!

Вот оно: поэт – проклятье… Да, ибо поэт прежде всего сын стихии. И поэт беззащитен перед стихией. Он первый, в чью грудь она стучится. Его дом стоит в самом центре сейсмической зоны. Дом этот опрокидывается ежеминутно. Может быть, у поэта вообще нет