Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

устроенным торжеством, на котором Семен Зыбелин{30}, профессор анатомии и хирургии медицинского факультета, выступил с речью под названием «Преимущества оспы привитой над натуральной, с нравственными и физическими доказательствами для заблуждающихся»[314].

Прививочный принцип вполне прочно утвердился в городе, и все пациенты Томаса полностью восстановились, так что он уже готовился к возвращению в Петербург. Но тут он столкнулся с новым и довольно тревожным препятствием. После месяцев, полных напряжения, поездок, тяжелой работы в суровом климате, он заболел плевритом – серьезным по тем временам недугом, который мог даже угрожать жизни. Он страдал от «весьма опасной лихорадки плевритного типа, изрядно подорвавшей мои силы»; его терзали боли в груди, и ему трудно было дышать[315]. Димсдейлу повезло, что его лечил один из самых выдающихся докторов тогдашней России – барон Георг фон Аш, учредитель и член Санкт-Петербургской медицинской коллегии, начальник всей армейской медицинской службы. В отчете, посланном Екатерине, Томас рассыпался в похвалах Ашу и его коллеге, родившемуся в Эстонии доктору Конраду фон Далю, «которые ухаживали за мною с такой прилежностью и которых я должен от души поблагодарить за искусность и усердие». Новости о его опасном положении достигли Петербурга, откуда леди Кэткарт, жена британского посла, переправляла сообщения о состоянии Томаса его семье в Англию. Его жена Энн, глубоко опечаленная происходящим, писала в ответ:

Если Господу угодно будет вернуть его мне целым и невредимым, поверьте, ничто не искусит меня согласиться на еще одну столь же долгую разлуку, ибо, хотя и имеются самые веские причины для довольства и благодарности касательно его великого успеха и дарованных ему наград, те тревоги и страхи, что с неизбежностию сопутствуют столь долгому пребыванию его в отдаленных краях, оказались сильнее, чем я ожидала, и я едва ли сумею вновь перенести нечто подобное[316].

Еще больной, но уже вне опасности, Томас наконец сумел выбраться из Москвы. Маленькая кавалькада экипажей собралась снова. На сей раз вместо колес поставили полозья. Натаниэль, не пожелавший оставаться в древней столице без отца, ехал с Аннушкой, а Томасу выделили отдельные сани, достаточно просторные, чтобы там разместился его матрас. За плотно закрытыми дверцами, чтобы внутри было как можно теплее, он мог лежа вытянуться под меховыми покрывалами, пока экипаж мчался вперед. Днем в окошки проникал свет, но по ночам, когда свечку в небольшом подвесном фонаре задувал ветер от резких поворотов, совершаемых санями, Томас, по-прежнему испытывавший жар, лежал в полной темноте. Дороги теперь уже блестели укатанным снегом, и путники двигались гораздо быстрее, чем по пути в Москву, хотя февральские морозы были еще суровее декабрьских. Бутылка венгерского, которую князь Петр Салтыков, московский губернатор, дал Томасу с собой в качестве бодрящего средства, накрепко замерзла в футе от его головы[317]. Наконец на четвертый день путешественники с облегчением прибыли в Петербург.

Благополучно возвратившись в свои покои на Миллионной, Томас вынул перо и бумагу и завершил работу над описанием прививки Екатерины и ее сына (она требовала, чтобы он представил ей эти «истории болезни»), не утаивая никаких медицинских подробностей. Императрица сообщила ему, что ее цель – «напечатать сии заметки, дабы они способствовали развенчанию предубеждений и развитию практики, которую она весьма желает поощрять»[318]. Следуя ее распоряжению, он включил в эти записи и собственный анализ влияния оспы на русский народ, а также проект распространения прививочной практики на всю империю.

Он отмечал, что в местах незнакомых с должным лечением и мерами профилактики оспы ее воздействие «едва ли менее распространено и смертоносно, чем обычные эффекты сего недуга как такового», однако предостерегал, что подобное воздействие часто недооценивают. В России он не мог полагаться на надежные статистические данные, и у него не было здесь личного опыта борьбы с оспой за пределами двух крупнейших городов, поэтому он провел экстраполяцию на основе показателей по Англии, анализируя «Лондонские ведомости смертности» точно так же, как проделал это Джемс Джурин из Королевского научного общества больше 40 лет назад.

Сведя в таблицы более свежие показатели за 1734–1767 гг., Томас обнаружил, что его новые находки отлично соотносятся с наблюдениями Джурина. Если отбросить цифры для всех лиц младше двухлетнего возраста (тогдашние младенцы умирали от огромного количества разнообразных болезней), получалось, что оспа в ответе за каждую восьмую из лондонских смертей. Каждый пятый из тех, кто заражался натуральной оспой, умирал от нее, даже в городе, который находился в умеренном климате и располагал опытными врачами. Томас пришел к выводу: в России, где эта болезнь «необычайно фатальна», соотношение может оказаться гораздо выше – в среднем одна смерть на каждые два случая натуральной оспы. Исходя из этого, он предположил, что от оспы в России умирает в среднем около 2 млн человек в год. Позже он признал, что это завышенная оценка, на которую повлияла вирулентность тех случаев, которые он сам наблюдал. Однако недуг все-таки продолжал оказывать опустошающее действие. Согласно расчетам, сделанным в 1807 г., Россия (при тогдашнем населении в 33 млн) ежегодно теряла из-за оспы около 440 000 жизней, то есть примерно 1,3 %[319]. Хотя Димсдейл не мог выдать точные цифры, его выводы были вполне ясны: «По моему твердому мнению, публика должна быть совершенно убеждена фактами и демонстрацией, что прививка – единственное средство предотвращения несчастий, вызываемых оспой»[320].

Екатерине же это виделось так: чем убедительнее статистика в пользу прививки, тем лучше для затеянной ею кампании. Помимо гуманного желания спасти своих подданных от смерти и страданий у нее имелись и неотложные соображения экономического порядка, разделяемые властями множества европейских стран: если население государства составляет основу его богатства, значит, это население следует защищать и увеличивать. «По-видимому, едва ли необходимо лишний раз указывать, насколько богатство и сила государств зависит от количества их жителей, – писал Томас. – Но, вероятно, нет иной страны, где неоспоримость сей позиции являлась бы более незыблемой, чем в России»[321].

Императрица, правившая гигантской редконаселенной империей, целиком и полностью согласилась с ним. «Россия не только не имеет довольно жителей, но обладает еще чрезмерным пространством земель, которые ни населены, ниже обработаны. Итак, не можно сыскать довольно ободрений к размножению народа в государстве», – писала она еще в «Наказе»{31}. По сути, в своих рассуждениях Томас ломился в открытую дверь – вскоре после восшествия на престол Екатерина сделала улучшение общественного здоровья одним из важнейших элементов своих социальных реформ и с тех пор неизменно придерживалась этой позиции. Она уже начала претворять в жизнь амбициозные планы, направленные на распространение системы должного медицинского ухода не только в армии, но и среди гражданского населения всей России, на то, чтобы готовить больше российских врачей, вместо того чтобы приглашать медиков из-за границы, а также на то, чтобы учреждать лаборатории и аптеки по всей империи. Томас лично наблюдал, как действуют новые правила, введенные Медицинской коллегией: они призваны были контролировать цены на лекарства, а кроме того, требовали, чтобы все врачи и хирурги проходили экзамен, прежде чем им позволят практиковать[322].

Сама прививочная практика еще до царской прививки завоевала в России доверие: здешние медицинские элиты (часто их представляли люди, родившиеся и учившиеся за границей) имели тесные связи с научными сообществами Западной Европы. Доктор Шулениус, руководивший больницей в доме Вольфа, перед этим более 20 лет занимался прививками в Ливонии. Некоторые другие врачи практиковали прививочное дело в Петербурге, пусть и в небольших масштабах. Теперь же благодаря примеру самых высоких лиц, императрицы и ее сына, процедура наконец получила тот импульс, который был ей необходим для распространения по всей империи.

Составляя рекомендации, Томас мог опираться лишь на собственный опыт. Описанные в его «маленьком трактате… несовершенном и поспешном наброске» зеленые деревни Хартфордшира могли послужить образцом для всеобщей прививки бедных в России[323]. В Литл-Беркхамстеде он некогда привил всех желающих жителей в один день, принимая меры предосторожности, чтобы не заразились те, кто не может или не хочет подвергнуться процедуре, и побуждая тех, кто показывал меньше симптомов, помогать