Написать президента - Лев Горький

приглядывать, я бы хотел с ней встретиться еще разок, дайте номерок»?

«Право имею» слилось в причудливом симбиозе с «тварью дрожащей», и они целиком вытеснили из меня гордого независимого творца.

— Что делать, что делать? — бормотал я, нервно подергиваясь на пассажирском сидении.

— Телефон не скажу, — отозвалась Вика после паузы, что показалась мне вечностью. — Но в фамилии ничего секретного нет.

От обиды я забыл про сонливость и усталость, про мемуары и роман.

— Только она ничем тебе не поможет. — Вика вздохнула. — В соцсетях меня все равно нет. Не положено.

Разочарование упало на меня черным тяжелым одеялом, но я героически отпихнул его. И тут меня накрыла отчаянная храбрость:

— А можно тебя хотя бы поцеловать? — спросил я, сам балдея от собственной наглости. — А то вообще ничего. А?

— Цветов не дарил, в кино не водил, а целовать собрался? С ума сошел, похоже. — Говорила она это вроде бы сердито, но глаза смеялись. — Ну что же, целуй, если осмелишься.

И она наклонилась ко мне.

Сердце превратилось в беспокойный электрон на орбите, в виртуальную частицу, вибрирующую рядом с горизонтом событий черной дыры. Я ощутил вкус ее губ, сладких и прохладных, уловил ее запах, очень легкий, ванильно-сливочный, неожиданно мягкий для такой суровой девушки.

Очень хотелось протянуть руки и заграбастать Вику в объятия, но я знал, что нельзя, что это все испортит.

— Ну вот, доволен? — спросила она, когда после небольшой вечности мы отклеились друг от друга.

— Счастлив, — ответил я охрипшим голосом. — Буду скучать.

Вика не сказала «я тоже», но в глазах ее мелькнуло странное выражение — грусть, тревога, сомнение?

— Иди. — Она толкнула меня в плечо. — Я посмотрю, как тебя пустят. Вдруг мест нет.

Сайт пансионата не дал нам собой воспользоваться, ушел в глухую несознанку с подвисаниями и торможениями. Даже не показал, сволочь интернетная, виртуальная, есть ли в наличии свободные номера, и если да, то какие.

Ощущая себя овощем, который отрывается от родной грядки, я выбрался из машины. Извлеченная из недр багажника сумка оттянула плечо, на другом повис рюкзак, под ногами захлюпали свежие лужи.

Эх, как же без Вики тоскливо!

Из будки навстречу мне выдвинулся могучий дядя в бронзовом шлеме и кожаном панцире, в усеянном бляхами запоне на чреслах, которые носили вавилонские вояки, с коротким мечом у пояса.

— Э, хм… — ошарашенно выдавил я и потряс башкой.

Дядя преобразился, шлем стал бейсболкой, панцирь обратился черной курткой, запон — штанами того же цвета, а меч сделался дубиновой резинкой.

— Добрый вечер. Вы бронировали? — спросил ее обладатель на чистом русском, хотя я не удивился бы, породи его уста звуки аккадской, арамейской или шумерской речи.

— Добрый вечер. Нет, — ответил я. — Но ведь есть места?

Охранник смотрел на меня с сомнением, и я догадывался, что он видит: рожа не просто измятая, а скомканная, вытаращенные красные глаза, круги вокруг них, всклокоченные черные кудри, в общем, типичный наркоман, явившийся сюда нюхать, колоть и втирать в анус разные запрещенные вещества.

Неужели придется ехать дальше?

— А вы не писатель? — неожиданно спросил охранник. — Что-то лицо у вас знакомое.

— Да, писатель, — обрадовался я. — Я у вас уже бывал. Моя фамилия Горький.

— Сейчас посмотрю в списках, — буркнул он, чем привел меня в полное замешательство. — Знакомая фамилия, хе-хе.

Какие списки? Неужели есть перечень тружеников пера, которым неведомые властные органы, чуть ли не ФСБ, дали позволение селиться в своем пансионате в любое время дня и ночи? Так на первом месте там должен быть Фрол Посконный, на втором — Лукьянченков, а дальше прочие фантасты-ватники, поклонники Сталина, Ивана Грозного и прочих тиранов.

Охранник скрылся в будке, но быстро вернулся с папочкой, и принялся шуршать бумажками.

— Что там у вас? — донесся из-за моей спины голос Вики, которая приоткрыла дверцу и выглянула из машины.

— Все нормально, — отозвался я с фальшивой бодростью.

— Горький? Лев Николаевич? — уточнил охранник. — Есть такой. Паспорт покажите.

Ура, всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими, и явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Божие!

Охранник изучил мой паспорт и вернул с возгласом «проходите».

Я махнул Вике, она спряталась в автомобиль, словно улитка в раковину, и ожил мотор. Ворота остались позади, я свернул на асфальтовую дорожку в окружении могучих елей, ведущую к главному корпусу, зашагал мимо цепочки фонарей и лавочек.

Голова закружилась, меня шатнуло, и показалось, что я иду по узкой, кривой улице меж кирпичных домиков с плоскими крышами, а впереди исполинским прыщом вспух тот же зиккурат: каждый ярус выкрашен в свой цвет, из-за громадного здания поднимается беспощадное солнце. В легкие вместо сентябрьской лесной прохлады хлынул летний жар пустыни, настоянный на песке и пыли, так что я закашлялся и едва не задохнулся.

Я затряс головой, и видение исчезло, я снова оказался в «Лесной сказке», и впереди за ветвями гостеприимно светились окна главного корпуса.

— Зараза, — пробормотал я, вытирая мокрый от пота лоб.

Галлюцинации, да такие живые и яркие, что хоть сам отдавайся в нежные руки психиатров! Проси смирительной рубашки покрепче да таблеток позабористей, дабы оставила тебя сия хворь ужасная, чтобы стал ты вновь разумным-преразумным, как раньше.

Ничего, осталось менее двух суток, там я сдам мемуары и все вернется на круги своя.

Я свожу Вику на норм-свидание, с кино, кафе, цветами и прогулками, мы поболтаем просто так, а не по делу, и если она не убьет меня в процессе — что возможно — тогда мы встретимся еще раз. А еще я получу много денег, и для начала рвану куда-нибудь в тропики, где белоснежный песок, лазурное море и кокосовое молоко прямо из ореха.

Эх, мечты, надежды, стремления, иллюзии — то углеводородное топливо, на котором работает машина безнадежно-убогого существования человека, воздух, которым дышит всякий, обладающий разумом, делающий вид, что он значим, нужен, интересен, а не пустое место без палочки, случайный ком слипшейся материи, наделенный страшным и бессмысленным даром осознания!

***

На ресепшене меня встретили без малейшего удивления, словно номер для меня был забронирован.

— Двести тридцать пять, второй этаж, — сообщила мне круглосуточная девушка за стойкой, выдав карточку-ключ.

— Сколько с меня? — спросил я.

— Вы собираетесь продлевать? — На безупречно-макияжном лице девушки появилось сомнение. — До воскресенья ваш номер оплачен с питанием, но если хотите остаться дальше, то с вас будет…

— Нет-нет, не собираюсь, — перебил я ее. — Спасибо.

Оплачен? Как так? Может быть, сайт все же заработал и Вика все сделала из машины? Пока я брел от