Написать президента - Лев Горький

и птичка, ковыряющая червяков из гнилых пней.

Гастарбайтеры могли прямо тут резать баранов и варить плов, орать друг на друга, играть свадьбу на двести гостей, заниматься гражданской войной или геноцидом, взрывать атомные бомбы, я бы все равно ничего не заметил. Я бы не обратил внимания, если бы Вселенная схлопнулась в элементарную частицу или пала жертвой нового Большого Взрыва.

Но при всем при этом я помнил, что обязан сохранять бдительность, что внизу Вика, она не должна меня застукать, и ближе к утру придется свершить акт обратной замены ноутов. Я цеплялся за эту мысль, и напоминал себе канатоходца, что мчится по качающейся веревке под дождем, среди вспышек молний, жонглирует острыми кинжалами… и пытается решать в уме арифметические задачи.

Мозги буквально хрустели от напряжения, от непрестанных попыток удержаться на грани осознания, не свалиться целиком в творческий поток. В общаго-ангаре царила прохлада, но я обливался потом, в подмышках буквально хлюпало, все тело чесалось и ныло.

Но я сумел!

Помогли местные, где-то примерно в пять утра начавшие вставать, болтать и занимать очередь в туалет. Когда моего сознания достиг голос Мухаммада, произнесший свое обычное «Э!», я вздрогнул и будто проснулся.

Так, хватит! Дальше рискованно, и вообще…

Мне хотелось писать, добить текст, до завершения которого осталось совсем немного. Но творческий зуд был уже не таким нестерпимым, как вечером, и я мог спокойно закрыть файл и скопировать его на флешку.

Молодой узбеко-таджик не спал, и при виде новой тысячи в моих пальцах он радостно заухмылялся. Операция «Феникс сносит яйцо в гнездо кукушки, задрав хвост сначала ей, а потом себе» заняла пять минут, а когда она завершилась и новый ноут оказался в лапках Вики, я облегченно вздохнул, откинулся на подушку и вырубился, словно меня ударили бревном в лоб.

***

Я был грязным бельем в стиральной машине, работавшей на максимальных оборотах, я был камнем в оползне, что устремился в долину с крутого склона, я был частицей газа в колоссальном потоке, извергнутом злобной пучеглазой звездой… Меня крутило и болтало, и соударяло, я ничего не понимал и не видел, я хотел только одного — вернуться обратно, в ту тьму, что родила меня, вернуться туда, где покой и неподвижность.

— Леев! Леев! — пробилось сквозь мрак и тряску, и я с отвращением понял, что я всего лишь человеческое существо, лежащее на чем-то условно мягком и кому-то очень нужное.

— Кто ты? — проплямкал я ватными губами. — Изыди, нечистый!

— Э, брат, да ты совсем смешной! — донеслось до меня, и я сумел открыть глаза.

На меня смотрели двое: восточный мужчина лет сорока и рыжая темноглазая девушка.

— И будет вместо благовония зловоние, и вместо пояса будет веревка, и вместо завитых волос — плешь, и вместо красоты — клеймо! — изрек я, сам не понимая, что говорю, и зачем. — Кто вы?

— С ума сошел? — предположил восточный.

— Притворяется, — возразила девушка. — Лев, ты помнишь, что вчера обещал жениться?

Это подействовало сильнее удара током.

— На ком?! — воскликнул я, резко садясь, и тут память обрушилась на меня, точно поток холодной радужной воды.

Вика, Мухаммад, общаго-ангар, новый день странствий и трудов…

— Слезай, пора завтракать, — распорядилась она. — Работа не ждет.

Кормили нас в столовке при общаге горячими лепешками прямо из тандыра, кизиловым вареньем и прочим восточным колоритом.

Кофе у гастарбайтеров не было, а чай, которого я выдул две чашки, вообще не помог. Так что я заснул ровно через три минуты после того, как мы вернулись в опустевший зал и я взял в руки серебристый нетбук.

Не успел вчитаться во вчерашний кусок, как упал в темноту и ощутил болезненный удар по лбу, затем в бок и плечо.

— Лев! Ты что?! — голос Вики звучал испуганно. — Что с тобой?

— Норм… — Я ворочался на полу, точно решившая освоить прямохождение морская звезда, в голове все плыло, спина болела, в ушах звенело и стучало, видел я довольно плохо. — Сейчас я встану… только вот… вот только…

На миг я завис, пытаясь сообразить, что хотел сказать, но фраза разлохматилась, распалась на раскоряченные, расколотые фрагменты. Затем я обнаружил, что сижу на койке, Вика склонилась надо мной, а мимо нас преспокойно шествует смуглый чувак, облаченный в набедренную повязку и ошейник.

Именно так наряжали домашних рабов в Вавилоне.

Я изумленно моргнул, и чувак исчез, вместо него появился обычный молодой узбеко-таджик в майке и джинсах.

— Ты соображаешь чего-нибудь, эй? Нет, похоже. — Вика щелкнула пальцами у меня перед носом.

Я попытался заговорить, и получилось у меня не сразу:

— Желтая таблетка. Давай. — И после паузы. — Надо.

— Стимулятор? Да ты не понимаешь, чем платишь! Он ядовитый как не знаю что! — воскликнула она гневно и несколько мгновений смотрела на меня, сжав губы в прямую линию, а потом, видимо, решила, что ничего не поделаешь. — Ладно, будет тебе таблетка. Писааатель!

Стимулятор я запил все тем же чаем, хотя внутренности и сведенные судорогой мозговые извилины молили о кофе. Мир почти тут же посвежел, налился красками, с меня будто сдернули мешок из толстого полиэтилена, так что я смог дышать, двигаться, думать, действовать.

Вика что-то ворчала насчет «проклятых наркоманов», но я не слушал.

Сегодня текст пел под пальцами, складывался из отдельных нот, словно мелодия. Аккуратно и последовательно я вводил партии разных инструментов, чередовал их, чтобы получить мощную, полноводную симфонию, и чуть не впервые в жизни ощущал себя композитором. Я слышал голоса разных персонажей, и мог напеть любую главу, каждый эпизод, от рождения своего героя в Ленинграде много лет назад до его беспрерывных трудовых подвигов в последние годы. Я вымарывал фальшь, правил и переформатировал. Оставалось не так много, и я понимал, что успею к сроку, без сомнений успею.

Вокруг жил своей жизнью общаго-ангар, почти пустой днем, но вовсе не мертвый. Появлялся и уходил Мухаммад, который был тут кем-то вроде старосты или коменданта, Вика постоянно находилась рядом, несколько раз я замечал, что она разговаривает по телефону.

Потом она добыла наконец кофе, и ноздри мои затрепетали, уловив его божественный запах.

— О, спасибо… — пробормотал я, вываливаясь из текстовой мелодии в мир обычных звуков, таких слабых и нелепых.

— Пей, — сказала Вика очень мрачно. — Ты мне нужен в полном сознании. Сечешь?

Она сидела на койке рядом со мной, такая красивая, такая неуместная в этом царстве, скорее ханстве тяжелых запахов и привыкших к работе на износ мужчин. Тянуло меня к ней неимоверно, хотелось увлечь ее в более комфортное и менее людное место, чтобы там, где мы