Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— А их–то как раз и нет, — перебил машиниста выбранный командиром крейсера Частник. — Я лишь кондуктор и не сумею наладить подвоз топлива, воды, продуктов из порта. А без них через несколько дней корабль превратится в металлический таз с остывшими котлами и неработающими приборами и механизмами. Потому и пришли просить вас взять команду над кораблём, — замолчав, выжидающе уставился на хоть и отставного, но офицера.

Стараясь не выказать радость, Шмидт задержал дыхание, чтоб не дрогнул голос, и после довольно длительной паузы произнёс:

— Дам согласие лишь при условии выдвижения политических требований, — сурово нахмурившись и постепенно входя в роль вождя, включил больное воображение и продолжил: — Здесь, на берегу, среди рабочих, у меня много сторонников. Они только и ждут сигнала, чтоб поднять восстание и взять власть в Севастополе в свои руки. Не только в свои, но и в ваши, — поправился он. — Но захват города с его арсеналами и складами — лишь первый шаг, — понесло его. — После этого надлежит идти к Перекопу и выставить там артиллерийские батареи, перекрыть ими дороги в Крым и тем самым отделить полуостров от России. Потом двинем весь флот, который обязательно поддержит нас, на Одессу, Николаев и Херсон. Возьмём их и образуем «Южнорусскую социалистическую республику», — торжественно замолчал, предлагая самим просчитать, кто станет во главе оной.

— Это всё правильно и хорошо, — подозрительно глянул на офицера артиллерист, — а по службе–то послабления будут?

— Каждому матросу по офицерскому окладу, — враз вдохновил делегатов Шмидт.

— Это дело другое, — воодушевились моряки. — Вот на это мы согласные, — дружно поднялись из–за стола. — На причале вас будет ждать катер, а мы к братве на крейсер, сказать, что вы согласны принять на себя командование кораблём.

— Флотом! — тоже поднявшись, просунул ладонь за борт кителя: «А кораблём за номером двести пятьдесят три я уже командовал».

Когда делегация покинула квартиру, достал парадный мундир и велел супруге пришить давно припасённые погоны капитана второго ранга: «Дядя не смог чинишку «продавить», сам себя повышу. К тому же, как отставнику, мне положен следующий чин», — мысленно подвёл законодательную базу под своё чинопроизводство.

На извозчике, любуясь новенькими погонами, подъехал к пристани, где отыскал катер крейсера «Очаков».

Ступив на борт крейсера, гордо выпятил впалую грудь и велел встретившему его Частнику собрать команду на шканцах.

Он полностью уже вошёл в роль флотского вождя.

— Товарищи моряки.., — недовольно оглядел стоящую «вольно» толпу: «Могли бы и во фрунт вытянуться перед своим командиром». — По вашей просьбе с этой минуты Я принимаю на себя командование всем Черноморским флотом, — скосив глаза, глянул на погон: «Орла контр–адмиральского следовало прикрепить», — расстроился он. — О чём приказываю немедленно известить срочной телеграммой императора.

Что и было исполнено. В Петербург отбили телеграмму: «Командую флотом. Шмидт».

— А теперь приказываю захватить портовые буксиры, посадить на них вооружённых матросов и объезжать находящиеся в бухте корабли, агитируя команды присоединяться к нам. Начните с эскадренного броненосца «Пантелеймон». Это бывший «Потёмкин». Думаю, они без раздумий перейдут на нашу сторону, а за ними и другие корабли.

— А что делать с офицерами? — задал вопрос Частник.

— Офицеров, Сергей Петрович, захватывайте по возможности в плен, и доставляйте на «Очаков». Станем их агитировать присоединиться к нам, — сплюнул за борт, с уверенностью зная, что не один из офицеров к мятежу не присоединится.

Поначалу «вождю карбонариев»[13], коим он мнил себя, сопутствовал успех. Под команду перешли два миноносца. Следом красные флаги взвились ещё на нескольких судах. Подняли бунт некоторые береговые подразделения.

Мятежники захватили несколько офицеров и привезли их на «Очаков».

Чтоб обезопасить крейсер, Шмидт приказал поставить между ним и верными адмиралу Чухнину батареями минный транспорт «Буг», на борту которого находилось более трёхсот морских мин.

Подумав, направил минный транспорт ближе к городу, и выдвинул властям ультиматум, требуя разоружиться, а не то он прикажет открыть стрельбу по минному транспорту и полгорода взлетит на воздух.

Струхнувшие моряки «Буга», узнав о решении Шмидта сделать их героями революции, немедленно открыли кингстоны и затопили корабль, вплавь добравшись до берега.

Главный «карбонарий», что, по его понятию, как раз равнялось чину контр–адмирала, шёл вдоль эскадры на контрминоносце «Свирепый». Стоя на палубе, он видел реющие на мачтах красные флаги. Но лишь на незначительной части кораблей.

«Первоначальный план не сработал, — растерялся он. — Следует переманить на свою сторону офицеров».

Прибыв на крейсер, прошёл в кают–компанию, где содержали захваченных офицеров, и держал перед ними революционную речь.

Однако его бывшие сослуживцы подняли лейтенанта на смех, попеняв к тому же, за самовольно присвоенный чин.

Со Шмидтом случился припадок, а после него — бабья истерика, как определил состояние вождя кондуктор Частник.

— Я требую немедленного созыва Учредительного собрания, — слал по всем инстанциям и даже царю, телеграммы. — Я создам республику… Я стану её президентом… В последнюю очередь направил телеграмму адмиралу Чухнину, что офицеры — его заложники и он станет их вешать, если не выполнят выдвинутые требования.

— Ему нужен врач… Психиатр, — покрутил у виска пальцем адмирал, обращаясь к назначенному Киевским штабом командующему сухопутными войсками генералу Меллер—Закомельскому. — Сил для подавления мятежа у нас достаточно. Прибыли войска из соседних губерний, — начали расстановку воинских частей и артиллерии для отпора бунтовщикам.

Для начала Чухнин приказал капитану канонерской лодки «Терец», которой командовал друг детства Шмидта и его однокашник по училищу, капитан второго ранга Ставраки, перехватывать и пускать на дно буксиры с очаковскими моряками.

Увидев это, Шмидт приказал открыть стрельбу по городу, но получил в ответ шквал огня. После нескольких попаданий крейсер загорелся.

Пётр Петрович героически погибать вместе с матросами, затеявшими эту бузу, не захотел.

— Товарищи, — обратился к приходившим к нему делегатам, — нам следует сохранить свои жизни и продолжить восстание на Балтийском флоте. Там меня знают и поддержат… Предлагаю перейти на миноносец и следовать в Турцию или Румынию.

Но отошедший от борта «Очакова» миноносец в минуту был подбит и захвачен. Находившегося на нём Шмидта, переодетого уже в матросскую робу, арестовали. Его помощников тоже.

Установленные на Малаховом кургане и Историческом бульваре батареи полевой артиллерии начали обстрел казарм флотской дивизии.

Рота Банникова, в составе батальона и других воинских частей, как только смолкла канонада, пошла на штурм казарм.

— Патронов не жалеть. При малейшем сопротивлении стрелять на поражение, — отдал он приказ подчинённым.

К вечеру 15 ноября, основной мятеж был подавлен. В плену оказалось две тысячи моряков. «Очаков» горел в течение двух суток, затем буксиры отвели его в глубь бухты, к устью Чёрной речки.

«Офицеры меня ещё не предавали… Этот первый, — размышлял о трагических событиях в Севастополе государь, читая записку Трепова. — И ведь его дядя, Владимир Петрович Шмидт, верный служака и неплохой человек, достигший всего, о чём может мечтать моряк. С 1898 года полный адмирал с тремя орлами на погонах и кавалер всех российских орденов. Теперь — сенатор. Но не сумел воспитать племянника… Другого–то правильно воспитал. Как пишет Трепов, сводный брат предателя, тоже лейтенант Шмидт, превосходно зарекомендовал себя в Порт—Артуре, заслужив орден Святой Анны 4‑й степени с надписью «За храбрость». Бог спас его при гибели «Петропавловска», но вскоре был ранен в штыковом бою на сухопутном фронте. Прекрасно воспитанный офицер, — оторвал взгляд от записки, убрав её в стол. — А всё оттого, что народ теряет веру в Бога. Вот от этого и идут беспорядки. Сейчас простые крестьяне более монархисты, чем отцы церкви. Подозреваю, что большинство членов Синода, в глубине своей души — либералы и тоже недовольны царской властью, забывая, что я не только император, но и Помазанник Божий… Особенно старается об этом забыть Санкт—Петербургский Антоний. Заклевал Московского митрополита Владимира за «Слово», которое произвело в Москве сильное впечатление. Либеральное духовенство подняло просто птичий гвалт, особенно профессора Духовной академии, обвиняя архипастыря в черносотенной агитации. А чем она плоха? Следует поддержать монархическое движение, — задумавшись, вновь достал из ящичка стола записку Трепова. — Вот. Синод вынес порицание московскому митрополиту. Как жаль, что Победоносцев постарел и не стал оказывать на Синод прежнего влияния. Иерархи церкви, какие бы взгляды не исповедовали, считают недопустимым вмешательство светской власти в церковные дела. Я для них — светская власть. Моё намерение сменить митрополита Санкт—Петербургского Антония, на епископа Житомирского, тоже Антония, но Храповицкого, образованного молодого проповедника монархических взглядов, вызвало глухое недовольство членов Синода. И сам Антоний Храповицкий заявил мне, что устранение законного иерарха светской властью является делом антиканоническим, и что по этой причине он не станет занимать столичной митрополии. Священники понимают служение России по–разному. Один, в столице, повёл народ на штурм самодержавия, другой, в Маньчжурии, повёл солдат на врага, защищая Россию… Главное желание членов Синода — созыв Поместного Собора Русской Церкви и восстановление Патриаршества. Как всегда «прогрессивная общественность» стала вести разговоры не только о конституции и парламенте, но и использовала чисто церковное желание, полагая, что Патриаршество послужит ограничению царской власти. Либералы даже не думают, что возрождение Патриаршества является и моим желанием. В этом вопросе я абсолютно разошёлся взглядами с Победоносцевым, считавшим, что Патриаршество вредно, а следует все усилия направить на укрепление православного самодержавия. На весенней сессии Синода высшие иерархи решили ходатайствовать о созыве первого за двести с лишним лет Поместного Собора и избрать Патриарха. Помню, сказал им, что сам много думаю об этом и пришёл к заключению, что время назрело: «И даже есть человек, которого хочу предложить вам для избрания…» «Кто же он?» — заинтересовались епископы и особенно Антоний Вадковский, примеряющий мантию на себя, — мысленно усмехнулся Николай: «Человек этот — я! — поразил церковных иерархов. — Оставляю престол сыну, а сам, по соглашению с императрицей, принимаю монашество и священный сан, учреждая регентство из государыни и брата моего, Михаила. По вашему желанию могу остаться до совершеннолетия Алексея регентом. Прецедент имеется… Отец первого царя Михаила Фёдоровича Романова — был патриарх Филарет. Официально два лица — отец и сын, считались великими государями Российскими, и государственные бумаги скреплялись подписями их обоих… Угоден ли я вам? Помню, поражённые столь неожиданным предложением члены Синода, переглядываясь, промолчали… А я, поклонившись, ушёл, понимая, что их мнение ещё не созрело… А давить на иерархов не имеет смысла, так как в этом случае не было бы свободной воли и желания самой Церкви. Остаётся только ждать, — поднявшись, стал в задумчивости ходить по кабинету, поправив носком сапога, задравшийся угол ковра. — Победоносцев потом сообщил, что Антоний Храповицкий воскликнул: «Нам надо было бы в ноги ему! А мы промолчали…» Время придёт — надумают… Но с марта и по настоящее время архиереи, словно напуганные, что стану Патриархом, молчат, обсуждая всё, что угодно, только не это предложение. И что совершенно неприемлемо, Синод демонстративно не поддерживает государство в борьбе с крамолой. Осуждая насилие, он не делает различия между революционерами и их противниками. Мои сторонники жалуются, что у них нет поддержки церкви. Лишь один Иоанн Кронштадский поддерживает державников. Представители патриотического движения пишут в Синод: давайте же что–то делать, необходимо поддержать монархию, защищать древние устои… Но иерархи заняли нейтральную позицию и не хотят её менять, несмотря на то, что революционеры выступают даже против церкви… Ошибочен тезис — любить всех. И Бога и дьявола. И своих врагов и врагов Церкви, — подошёл к шкафу и, поводив рукой у корешков книг с золотым тиснением, вытащил из плотного ряда одну. — Ещё в четвёртом веке святой преподобный Нил Синайский объяснил, что есть ложная любовь, которая даётся от беса, от сатаны, — раскрыл книгу, — и она отличается от любви истинной, спасительной, которая даётся от Бога. Видно иерархи подзабыли тезисы Нила Синайского, — поставил книгу на место, и в раздумье стал ходить по кабинету. — А ведь он объяснил разницу между двумя видами любви: погибельной и спасительной, от Бога и от дьявола. Оказывается, у божественной любви всегда есть оборотная сторона — это праведный гнев: «Ненавидь врагов Христа. Бей врагов Отечества, Люби врагов своих…»