Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— Для флигель–адьютанта Руднева русский моряк — святой человек. Государь это понял и уволил его контр–адмиралом.

— Георгиевский кавалер и контр–адмирал — не так уж плохо звучит, — позавидовал полковник Герасимов. — Это бы и я согласился, — выдавил из себя улыбку.

* * *

— Э-эх и увёртливые мы, — шёпотом поделился с Шотманом радостью Северьянов, сидя на жёсткой вагонной полке. — Снова выкрутились и жандармов облапошили… Теперь в Московском партийном комитете дело продолжим, — притворился спящим, увидев медленно бредущего по проходу жандармского чина.

— Ох, бяда, испужалси, — проинформировал старших товарищей о своём внутреннем состоянии молодой рабочий. — По ночам уже, аспиды усатые, снятся… А чё? — развеселился он. — У нас как на Ляксандровском заводе говорят: В лясу — ляшак, в воде — водяной, в доме — домовой, а в городе — городовой, — рассмешил несгибаемых борцов с самодержавием.

— Точняк — к нечисти относятся, — вытер рукавом зимнего пальто заслезившиеся от смеха глаза Северьянов. — А дружок наш, Гераська Дришенко, на флоте спрятался… Призвали по осени бедолагу на царёву службу.

— Он и мечтал тельник нацепить и в бушлат матросский вырядиться. Бог услышал и уважил парня, — глянул в тёмное окошко Шотман. — Братцы, давайте поспим немного. Не к тёще на блины едем.

В Москве питерских гостей ждали и сразу назначили руководить боевой дружиной из сорока восьми человек, оговорившись, что «боевой» её только предстоит сделать.

— Не беда. Нам не впервой с сырым материалом работать. Через неделю не узнаете своих рабочих. А теперь представьте нас дружинникам, — распорядился Шотман.

Будущие боевики ожидали питерцев в мастерской Миусского парка.

Представившись сам и представив собравшимся двух товарищей, Шотман записал фамилию каждого дружинника в записную книжку.

— Сегодня заучу, лист вырву и сожгу. Первая заповедь — не оставлять после себя следов. Мы не люди, мы волки. Запомните! В вас не должно быть жалости к врагам революции. Ко всем этим бурбонам в шинелях и, особенно, к казакам, — важно ходил перед сидевшими на лавках и стульях молодыми парнями. — В октябре наш вождь, Владимир Ильич Ленин в работе «Задачи отрядов революционной армии» изложил своё мнение по вопросам теории и практики использования боевых революционных групп. То есть — нас с вами. Главное, наладить дело так, чтоб в критическую минуту мы быстро могли собраться вместе. Даже без оружия отряды могут сыграть серьёзную роль: руководить толпой, при удобном случае напасть на городового, солдата и отнять оружие, спасти арестованного, когда полиции немного, осыпать с крыши солдат и полицию камнями или облить кипятком. Оружие у всех есть? Хорошо. Сейчас я разобью вас на три шашки по шестнадцать человек. Я и двое моих товарищей научим вас строю по четыре человека в ряд. Из этого строя по беззвучному сигналу вы должны будете мгновенно развернуться направо, налево, в каре, по двум сторонам улицы, и вести при этом огонь из револьверов.

— Вот, к примеру, наш товарищ. Николаем зовут. Недавно ещё пентюхом был. А ну–ка, попади вон в ту бутылочку, — с улыбкой приказал Северьянов.

И молодой боевик с одного выстрела разнёс далеко стоящий стодвадцатиграммовый «мерзавчик».

— Надеюсь, ёмкость пустая была? — благожелательно похлопал по плечу стрелка Северьянов.

Весь день боевики постигали строевые манипуляции. На следующий день арендовав трамвайный вагон, доехали до Сокольничего круга, и, оставив трамвай на запасном пути, направились на облюбованное стрельбище.

— Товарищи, движемся цепью, ступая вслед друг другу, как волки ходят.

Впереди шёл сочувствующий боевикам вагоновожатый:

— Место в Сокольниках позавчера нашли. Глухая роща и занесённый снегом сарай с мётлами. До этого в мастерских учились стрелять.

Шотману будущее стрельбище понравилось.

— Расчистите, ребята, площадку и преступим.

Собрав после стрельбы гильзы и спрятав среди мётел служивший мишенью пенёк, гуськом, след в след, направились к трамваю.

7 декабря, по решению Московского Совета рабочих депутатов, Московской конференции РСДРП и Всероссийского союза железнодорожников началась забастовка, с задачей, перевести её в вооружённое восстание.

— Это что, кочерга в календаре нарисована? — подслеповато щурясь, решил подурачиться Бутенёв, проснувшись в весьма приподнятом настроении: «Самочувствие сегодня — хоть на охоту иди».

— Седьмое декабря, Константин Александрович, — повеселела, видя бодрое состояние мужа, Вера Алексеевна.

Завтракать сели всей семьёй.

— А чего это электричества нет? — удивился Бутенёв, услышав стук в дверь.

— Рад вас приветствовать господа, — вошёл в столовую Глеб. — Чаем угостите? Мороз не сильный, но ветрено.

— И не только чаем, — обрадовался гостю Константин Александрович.

— Садитесь, садитесь Глеб Максимович. С холода кофей полезнее чая. Быстрее согреетесь, — засуетилась, пододвигая сахар к его чашке, Вера Алексеевна.

— С холоду водка пользительней кофея, — захмыкал Бутенёв, — в момент согреет.

— Как там Олег? — пожал руку гостю Кусков. — Службу несёт?

— Ещё как несёт! На дежурстве меня сменил, — потёр руки Глеб и улыбнулся Натали. — В полку сказали, что с полудня забастовка в Москве объявлена. Агитаторы все столбы своими петициями обклеили.

— Управляющий заводом вчера позвонил и доложил, что половина работников на работу не вышла и из города по деревням разъехалась… К чему бы это? — намазывала маслом половинку булочки Зинаида Александровна и вздрогнула от громкого стука во входную дверь.

— Сапогами, что ли, по двери колотят? — поднялась со стула Вера Алексеевна, с беспокойством ожидая, о ком доложит прислуга.

Но доложить та не успела. Оттолкнув к стене пожилую женщину, в квартиру ворвались несколько чужаков.

— Товарищи, офицерьё с бабами тут булки белые жруть, — размахивая револьвером, радостно заорал молодой боевик, улыбаясь во весь щербатый рот, и от переполнявшей его дури, выстрелил в потолок.

Тут же в столовую влетели ещё трое боевиков.

Зинаида Александровна, охнув, потеряла сознание и обвисла на стуле.

Вера Алексеевна схватилась за сердце.

Натали, растерявшись, отхлебнула из чашки чай, недоумённо глядя на посторонних людей.

Глеб, не целясь, несколько раз выстрелил в боевиков, услышав: «Бяда! Стряляю–ю–т», и увидел, как конопатый верзила ломанул к двери, а щербатый, схватившись за живот, рухнул на пол.

Двое оставшихся, угрожая револьверами, пятились к двери.

Глеб, опрокинув стул, бросился к Натали, чтоб защитить её, а Бутенёв, с криком: «Во–о–он!», пошёл на боевиков, и зашатался от выстрела, произведённого одним из них.

— Отец! — кинулась к нему дочь, а Глеб с Кусковым бросились на улицу, чтоб догнать непрошенных гостей.

Но двое бандитов скрылись за углом, а третьего, почём зря, пинал по рёбрам полицейский.

— Силантьич, взял одного, молодец, — запыхавшись, подбежал к городовому Кусков.

— Выбег от вас, — стал докладывать городовой, — и на меня понёсся: «Бяда, бяда», орёт, и кукиш кажит. А потом как жахнет, собака, по мне. Это, оказывается, не кукиш, а дуло левольверта–бульдо было. А тут ещё двое выскочили, что–то крикнули ему, и за угол ушмыгнули, тати. Чертяка за ними, я в свисток дудеть, он на ходу обернулся, чтоб, значится, ещё раз по мне пальнуть, и оставить деток моих без папки, а жану без законного мужа… Но споткнулся, червь — голова–то на меня глядит, не под ноги, и с криком: «Бяда-а, мамочки…» навернулся об мостовую. Да башкой угодил точнёхонько в бордюр. Бог — он всё видит… Ну, я подбежал и тоже споткнулся об него… Правой ногой. Червь–то уже что? Вставать надумал. И как–то у меня так вышло, что споткнулся об него ещё и ещё несколько раз. Пару раз об морду его конопатую, потом об рёбра, ну и об мешочек, что под причинным местом находится. Завопил червь. Неприятно ему, видишь ли, стало, — поднял держащегося за промежность громилу городовой. — Для порядку, чтоб, значит, власть уважал, смажу–ка ему по рылу, — под вопли задержанного, рассуждал полицейский.

— Ой, ня нада, дядянька, — заблажил парень.

— Убежали, черти, запалено дыша, прохрипел Глеб. — Пойдёмте, Дмитрий Николаевич, домой. По–моему, Бутенёва ранили, да и женщины одни остались.

— Там ещё и боевик лежит. Силантьич, тащи к нам задержанного, будем по телефону в полицейскую часть звонить…

Войдя в гостиную, они увидели стоящих на коленях, по обеим сторонам от лежащего на полу Бутенёва, его жену и дочь. Вера Алексеевна, закрыв лицо руками и маятником раскачиваясь, в голос рыдала, а Натали, расстегнув китель и манишку, перевязывала отцу грудь. Глаза её были сухи и сосредоточены на ране, а губы до боли сжаты, словно сдерживали рвущийся из горла крик.

Пожилая прислуга хлопотала около так и не пришедшей в себя Зинаиды Александровны, поднося к её носу маленькую бутылочку с уксусом.