Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— Почитаем в газетах, куда земцы его пошлют, — откланялся Рубанов, ещё раз попросив барона сердечно поблагодарить царскую чету.

Глеб, сидя у Бутенёвых—Кусковых, образно выражаясь, за чашкой чая, коего на столе и в помине не было, пил коньяк, водку и шампанское, мимоходом размышляя, как завтра пойдёт на службу: «А ведь командир полка у нас сменился. Как ещё на мой смурной вид отреагирует… Как бишь его?..»

— Олег, подскажи фамилию командира полка.

— Вот так ерой! Солдат за это наказывают, — хмыкнул Константин Александрович.

— Полковник Нилов, Иван Дмитриевич, — подсказал младший Кусков.

— Благодарю. Меняют, как перчатки.

— Повежливее с полковниками возмутился Кусков–старший.

— Я и так вежливо, Дмитрий Николаевич. Но рассудите. Со второго февраля прошлого года, когда в Маньчжурскую армию уезжал, флигель–адьютанта, полковника Петрово—Солоново Бориса Михайловича назначили. А в прошлом месяце уже Нилова поставили полком командовать. Разве запомнишь?

— Учи фамилии командиров вплоть до корпусного, сынок. В жизни пригодится. А сейчас выпей рюмочку за моё здоровье, — посоветовал поручику Дмитрий Николаевич.

Отказаться было никак невозможно. На днях Дмитрий Николаевич Кусков высочайше получил чин полковника.

Он уже на совесть обмыл полковничьи погоны с офицерами Александровского военного училища. А тут приехал Глеб Максимович Рубанов с третьей звёздочкой на погонах, и этот дуралей Олег Владимирович наконец образумился, став корнетом.

— Банкетная компания не только у либералов бывает, но и у военных, — вещал он, подслеповато щурясь, так как раздавил пенсне, а заказать новое всё не удосужился — не хватало времени.

— Я тебя таким «тёпленьким» уже четыре года не видела, — смеялась Зинаида Александровна. — С тех пор, как в 1901 году подполковника высочайше получил. Ну и меня в награду.

— Ага! Клюкву!

— Клубничку! — развеселилась супруга.

— Сейчас ты — вылитый отец, — забыв о болезни, поднял рюмку с коньяком Константин Александрович. — Вот так и его чин когда–то обмывали… Э-эх! Летит времечко…

Глеб, глянув на Натали, улыбнулся ей и погладил ластившуюся к нему Ильму.

— Не собака, а умница, — похвалил псину Бутенёв. — С каким удовольствием, бывало, с Николаем Олеговичем Кусковым, охотились… И на волков, и на лис, раньше много их было.

— Хотите сказать, из–за вас не стало? — пошутил Глеб. — А я вот такого селезня в Рубановке подстрелил, — расставил в стороны руки.

— Ты вообще–то где был? На охоте или рыбалке? — с трудом скрывая смех, поинтересовалась Натали. — Определись вначале, — взяла с тарелки яблоко и медленно стала его чистить.

— Зин, а помнишь, мы к тебе с Кусковым в гости приезжали и птицу стреляли.

— Конечно, помню. Один раз домашнего гуся принесли.

— Этого, положим, не было! — пригладил густые седые волосы Бутенёв. — А вот единожды здорово испугались…

— Испугались? — даже немного протрезвел от удивления Дмитрий Николаевич, подслеповато щурясь на отставного капитана.

— Да ещё как! Представьте, лето в самом разгаре. Петров день[12] давно прошёл. Для подмосковных мест начинать охоту с этого дня рано. Дичь ещё мала и плохо летает. Опытные охотники, как мы с твоим отцом, начинают охоту позже. Резиновых болотных сапог мы тогда не имели. Пользовались своими, офицерскими. Смазывали их восковой мазью, и пока патроны набивали, да ружья подготавливали, ставили их «для пробы», в корыто с водой. Ежели промокали, снова мазали и опять в воду. Подготовили провизию. Знайте, молодёжь, пища должна быть питательна, не занимать много места и не вызывать большой жажды, как копчёная колбаса.

Глеб вспомнил Полстяного с телегой продуктов, но промолчал, с интересом слушая воспоминания бывалого охотника.

— … Лучше всего пирог с говядиной. У Николая Олеговича собака охотничья была. Трезор, как сейчас помню — рыжий такой.

«Это не наш ли рубановский?» — поразился Глеб.

— … И где мы только не охотились… Особо везло настрелять дупелей в Алексеевском болоте, что лежит в котловине против Алексеевского леса. Это в трёх верстах за Крестовской заставой по Ярославскому шоссе и чуть влево от него, — жестикулируя руками, подробно стал объяснять Глебу и Олегу Кускову. — А по осени там высыпает тьма гаршнепов. Жирные-е, — рассмешил женщин. — Народ туда так и прёт, извините… Лучше дальше на три версты проехать, и принять вправо от деревни Ростокино. Против Лосиного острова расположилось Ростокинское болото. Алексеевскому не уступит, бекасов и дупелей — громадные тыщи.

— Жирные-е, — поддразнила супруга Вера Алексеевна, вновь насмешив дам.

— … Вправо от Перовской платформы Московско—Ярославской железной дороги, у деревни Малые Мытищи, против Лосиного острова, раскинулось Мытищенское болото. Конфетка, а не болото, — строго глянул на жену, — обильное бекасами и дупелями. Да–да, жирные, — улыбнулся он, увлекшись воспоминаниями давно прошедших времён, когда был здоров, ловок и силён, умея без устали весь день лазать по болотам и илистым берегам речушек. — За Дорогомиловской заставой, против загородного дома Московского Николаевского института — ну очень хорошее болото… Да что вам всё смешно? — удивился на женщин.

— А ещё где хорошие болота? — прикрыв рот ладошкой, поинтересовалась сестра.

Ей было приятно, что брат, забыв о недомоганиях, увлёкся темой охоты.

Приняв за чистую монету вопрос с подковыркой, просветил неразумную:

— Ещё рядом с сёлами Фили и Мазилово — там охотники косоглазые. А рядом с речкой Сетунь — это приток Москвы–реки, кто плохо учил географию, водятся здоровенные утки. Ну чего вы всё смеётесь? Неподалёку, за Угрешской станцией Московской Окружной железной дороги, лежит большое, пардон, Сукино болото… То ли в Угреше дамы такие, то ли по иной какой причине местные мужики такое название болоту дали, не знаю… Но факт остаётся фактом.

— Может, в честь собак? — попытался оправдать угрешских женщин Глеб.

— А почему тогда деревню так назвали? И монастырь рядом огромный, дабы грехи отмаливать! — защищал свою точку зрения Константин Александрович. — Зато, окромя банальных дупелей и бекасов, на Сукином болоте водятся и…

— Цесарки, — подсказал Олег.

— Гаршнепы! Сам ты цесарка… и фазан, — без злости обругал младшего Кускова Бутенёв. — И ещё запомните важные для охоты места… Вблизи полустанка Косино находится Косинское и Выхинское болота… Весьма обильные дичью. А за следующей станцией по этой же Московско—Казанской железной дороге — Люберцами, есть прекрасное, богатое дупелями и бекасами Люберецкое болото…

— А кого с моим отцом испугались? — закончив дремать и потерев кулаками глаза, поинтересовался Дмитрий Николаевич, он же — полковник Кусков.

— Мы испугались? — встопорщился Бутенёв, выпятив вперёд грудь. — Ну да! Однажды было… Охотясь с твоим отцом на болоте у села Большие Мытищи, весьма увлеклись — стемнело, и мы надумали заночевать в селе. В сенном сарае. Имелся у нас там один знакомый крестьянин. В доме ночевать не решились. Июль. Жара и вражеские армии клопов и тараканов. Увольте. Лучше на свежем воздухе. Крестьянин был необыкновенно предусмотрителен и забрал у нас портсигары и спички, дабы не подпалили сарай. На рассвете Николай Олегович заорал дурным голосом: «Чёрт!» — довольно–таки болезненно при этом ткнув меня кулаком в бок. Открываю глаза и в проёме открытых ворот вижу натурального чёрта в классическом варианте лубочных картин. Рога. Страшная морда с рогами. Мосластые, обросшие шерстью ноги, оканчивающиеся копытами и ко всему в придачу — машет, подлец, хвостом, — победоносно оглядел открывших рты слушателей.

— Покристил бы его, батюшка, нечисть бы и исчезла…

— Пробовал. Не исчезает. Исчез в противоположное от ворот оконце, дико вопя при этом, Николай Олегович. У меня ноги со страху отнялись, а спичек нет, чтоб посветить… А этот чёрт губой затряс и заржал…

— Как заржал? Засмеялся что ли? — чуть не заикаясь, поинтересовался младший Кусков.

— Не знаю. Может и засмеялся, — глянул, как перекрестилась супруга. — Оцепенение моё стало проходить, когда нечистый повернулся боком и обратился в лошадь. Эта скотина так ловко выбрала позицию, встав перед нами передом, что кроме морды, груди и ног ничего не было видно.

— Уа–а–а–а! — по–фельдфебельски или по лошадиному заржал полковник Кусков, и в восторге стал лупить по столу ладонью. — А отец чего? — отсмеявшись, вытер кулаком слезящиеся глаза. — Про этот случай он не рассказывал.

— Потому и не рассказывал, что до самой смерти верил, — перекрестился на икону Бутенёв, — будто видел чёрта. Так я его и не разубедил.

— Потому и не разубедил, папочка, что это был самый настоящий чёрт, — убеждённо произнесла дочь.

— Только в лошадь потом обратился, — поддержала её мать.

Сестра утвердительно покивала головой, дополнив мысль Веры Алексеевны: