Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

«Жизнь, несмотря ни на что — прекрасна», — подумал он.

Вечером, на рычащем авто, в сопровождении гнавшихся за ним собак, поехали на вокзал.

Поезд задержался, а когда прибыл, они не узнали вышедшего из вагона, заросшего бородой мужчину в дублёном полушубке, с кинжалом на поясе и ружьём на плече.

— Медвежатник, поди, — шептались проходящие мимо пассажиры, с интересом поглядывая на охотника. — Вон, какой вид важный.

— А мне–то зачем дублёнка? — смеялся дома Аким, принимая от брата подарок.

— Как зачем? — поразился тот. — На «мерене» своём всю зиму гонять будешь, и хоть бы хны… Даже насморк не прицепится.

К Ольге «медвежатника» поздороваться не допустили.

Сидя за столом, чинно вели беседу — люди–то взрослые.

Мать, с замирающим от счастья сердцем, любовалась сыновьями, торопя в душе время, чтоб скорее полюбоваться и внуком.

Максим Акимович рассказал, как восприняли Манифест в Киеве.

— А у нас ликующие толпы морем затопили Петербург — проехать совершенно невозможно было. По Невскому в несколько рядов катили пролётки. Разодетые дамы и господа с красными бантами кричали «ура» и «свобода».

— Им–то чего не хватает? Дамам этим расфуфыренным? — вспылил Максим Акимович.

— Тише, тише, папа, — успокаивала его жена.

— Да что — тише? — нагляделся на этих дурр-р в Киеве. Эмансипе… С рыданиями бросались друг дружке в объятья… Истерички!..

— Папа', ты стал женоненавистником, — определил душевное состояние отца Аким. — А вдруг девочка родится? Любить не будешь?

— Только мальчик! — на корню отмёл вредные предположения Рубанов–старший. — Лизка, наверное, тоже красный бант нацепила? — свирепо выкатил глаза глава семейства, рассмешив домочадцев.

— Лизавета Георгиевна ноне важная птица, — успокаивающе погладила руку супруга. — В каком–то Совете заседает.

— Где-е?

— В Совете рабочих депутатов, — загоготал Аким. — Рабочая, тоже мне…

— Кряква! Пороть её надо было в детстве. А некоторые несознательные элементы, как таких называл в Киеве гласный Ратнер, утверждают, что девочка может родиться… Ну–ка, Аполлон, наполни бокал.

— Рюмку, — подсказала супруга. — И то наполовину.

— Ну и друзья у тебя стали, папа', как в отставку вышел, — немного обидевшись на «несознательных элементов», подтрунил над отцом старший сын. — А руководят Петербургом сейчас не царь–батюшка с Треповым и Витте, а-а, как его, Хрусталёв—Носарь, Парвус и Троцкий, — вновь загоготал Аким.

— Как Троцкий? — вылил на штаны те самые полрюмки, что позволила супруга.

— Да не Владимир Иоанникиевич — однофамилец его, — успокоил отца Аким.

— У–у–ф! — сам налил в бокал и выпил, чтоб отпустило нервы, приличную порцию коньяка. — Я уж грешным делом подумал — что он товарищем Ратнера стал… А этим Носарям место в самых дальних районах Сибири. Пусть там с медведями советуются, как революцию делать…

— Дмитрий Фёдорович намеревается их ещё дальше отправить… Олег Кусков недавно звонил, так у них в Москве вообще чёрт те что творится. Лупят друг друга почём зря… На следующий день после Манифеста, какой–то мастеровой долбанул ломом по.., — глянул на мать и вошедшую с каким–то блюдом мадам Камиллу, — …голове, не башке.., ветеринара–социалиста Баумана. Потом и газеты об этом взахлёб писали. Позавчера устроили грандиозные похороны. Кусков постеснялся сообщить, что даже от 3‑го драгунского Его королевского Высочества наследного принца Датского полка выделили эскадрон для салютоционной стрельбы на кладбище, — хохотнул он, глянув на брата.

— Сынок, ты же об убитом человеке рассказываешь, — недовольно глянула на него мать.

— Люди гибли в Маньчжурии, а здесь дохнут бунтовщики, — потряс своим цинизмом женщин. — Я бы того мастерового орденом наградил… Жаль будет, если на каторгу отправят. Стотысячная толпа горланила «Марсельезу».

— Французы, тоже мне, — попытался вновь наполнить бокал Максим Акимович, но бдительная супруга, отобрав его, оставила лишь малюсенькую рюмочку.

— … Помянув еврейчика, — вызывающе глянул на женщин Аким, — в темноте уже вернувшиеся с кладбища дружинники стали палить из револьверов возле манежа, где отдыхали казаки.

— Казачки, думаю, не дураки тоже чего–нибудь отметить, — критично оглядел наполненную рюмку Рубанов–старший. — Эмансипе! — обозвал супругу, опрокинув в себя коньяк.

— Ясное дело. Выбежав, открыли ответный огонь. Все, кто шли с поминок — рассеялись… Почти все. Шесть человек влились в компанию Баумана, а ещё сотня стонала от ран.

— Аким! Ты же об убитых и раненых людях говоришь, — на этот раз не возмутилась, а ужаснулась Ирина Аркадьевна.

— Унутренние враги это, фельдфебель бы сказал, а не люди.

— Но ты же не фельдфебель, — изумлённо глянула на сына.

— А чего Трепов–то? — полностью поддерживал, особенно после Киева, точку зрения сына Максим Акимович. — Правильно казаки сделали, — буркнул жене.

— Дмитрий Фёдорович приказал расклеить на заборах приказ по войскам.

— Ловко! — по новой наполнил махонькую ёмкость отец, решив взять ежели не объёмом, так количеством. — Приказы войскам стали на заборах писать… Обычно там другие слова пишут…

— А теперь, вместо других слов: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть».

— Силён! — похвалил столичного генерал–губернатора Рубанов–старший.

— И умён! — поддержал отца сын. — Как известно, у стен есть уши…

— Шашкой их изрубить, — дабы что–то сказать, произнёс Глеб.

— По гвардии передаётся диалог генералов Трепова и Мосолова: «В своём ли ты уме? — поинтересовался Мосолов.

— Тот ещё жук! — булькнул в себя рюмочку Рубанов–старший, тут же её наполнив.

— … В ответ Трепов произнёс: «Да, в своём. И эта фраза вполне мною обдумана. Войск перестали бояться. Завтра же, вероятно, придётся стрелять. А до сих пор я крови не проливал. Единственный способ отвратить это несчастие и состоит в этой фразе».

— Действительно умён, — произнёс Максим Акимович, но выпить не успел, ибо рюмка была конфискована и выпита Ириной Аркадьевной.

— … Вот потому–то в этот день ни одного выстрела и не было, — но умозаключение расстроенный глава семейства пропустил мимо ушей. — А ещё митрополит Московский Владимир велел прочитать во всех московских церквях Слово: «Что же нам делать в эти тревожные дни?», вдохновив простой народ на борьбу с крамолой. В «Слове» шла речь о преступных замыслах составителей «Протоколов Сионских Мудрецов».

— Чего–о! — даже поперхнулся Глеб.

— Ты ещё молод, чтоб знать это. Да, папа'? Современные революционные события прямо увязывались с содержанием этих самых «Протоколов».

— Скандал в церковных кругах. Мы с Любочкой обсуждали сию тему, — поразила супруга Ирина Аркадьевна. — Либеральный митрополит Санкт—Петербургский Антоний осудил за это «Слово» митрополита Владимира.

Через день из газет Рубанов–старший узнал, что в отставку вышли восемь министров. Среди них обер–прокурор Синода Победоносцев и министр внутренних дел Булыгин. Трепова сместили с поста Петербургского генерал–губернатора на более скромную должность дворцового коменданта, ведающего личной безопасностью царской семьи.

«Витте либералов назначить решил, — переживал Максим Акимович. — И, как всегда в последнее время, поставил государя в двойственное и затруднительное положение».

Но 25 октября он забыл о политике, о Витте и даже об императоре. В этот день у него родился ВНУК.

«Вот оно, счастье, — умилённо глядел на орущий комочек мяса. — Неужели это маленькое чудо когда–нибудь офицером станет?» — испытывал блаженство от вида своего внука:

— Через сорок дней или чуть позже, крестить поедем… А пока пусть растёт, — отдал команду.

— Распорядился дедушка… А мы и без приказа расти станем, — агукала с малышом Ирина Аркадьевна, млея от счастья.

Потом вместе со второй бабушкой, Ольгиной матерью, перебирали чепчики и купленную впрок и на вырост детскую одежду.

— А чего это у вас, дамы, матроски вульгарные преобладают?..

— А не доломаны гусарские… И лошадь в детской не стоит? — переглянувшись с кумой, засмеялась Ирина Аркадьевна.

— Точно! Деревянную лошадку следует купить, — осенило Максима Акимовича. — Благодарю за подсказку.

— В натуральную величину, — уточнила развеселившаяся супруга.

Аким к этому розовому орущему созданию отцовских чувств пока не испытывал, а готовился отмечать рождение сына в офицерском собрании.

Хрусталь офицеры сушили весьма активно. Поздравления на Акима сыпались со всех сторон.

Затем вызванные солдаты–песенники, поднеся молодому отцу бокал водки, под марш Павловского полка подняли его в положении «смирно» над головами.

Под потолком он «махнул» бокал пшеничной и до конца выслушал марш.

По разумению полковника Ряснянского как–то без огонька и вяло.

— Отставить! — рявкнул он. — Павловцы — кругом молодцы. Что на войне, что в тылу. И дети у них родятся в два раза быстрее, чем обыкновенные, и даже, чем у гусаров. Так выпьем, господа, чтоб и полковником новорождённый стал в два раза быстрее положенного. Ур–ра!