Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— … Простите, опять разгорячился, — отвлёк Рубанова от раздумий голос соседа. — Позавчера, по соглашению издателей газет, все они, кроме патриотичного «Киевлянина» прекратили выпуск изданий. А вчера один мой родственник ехал в трамвае. Так на его глазах зашли пять человек, заорав, что они из «летучего отряда». Он ещё хотел пошутить, почему, мол, едете, а не летите. Спасибо сдержался. Так вот. Отняли ручку от мотора у вагоновожатого, попутно наклав ему в шею — спасибо не убили, и вытолкали всех ехавших из дверей. А почтово–телеграфную контору и вовсе остановили, показав адскую машину. Барышни завизжали и разбежались, — вновь вытер платком лоб. — Скажите мне, куда катимся? — горестно вопросил он, поднимаясь и прощаясь.

* * *

В Петербурге от всех этих забастовок и стачек царила полнейшая растерянность.

Начальник Канцелярии министерства Императорского Двора генерал Мосолов беседовал со своим родственником, братом жены — Треповым.

— Дмитрий Фёдорович, сейчас все признают необходимость реформ, но почти никто не отдаёт себе отчёта в том, как они должны выглядеть. Одни высказываются за конституцию, другие — за диктатуру. Ты за что?

— Разумеется — за диктатуру, — не задумываясь, ответил Трепов.

— Дмитрий Фёдорович, заклинаю тебя. Если подобный вопрос задаст государь, выбери — конституцию… Не лишай мою супругу брата, а меня — шурина. Видишь, что на улице творится.

По Финскому заливу гуляли высокие пенистые волны, валяя небольшой пароход с боку на бок.

Граф Сергей Юльевич Витте, мужественно терпя качку, пробегал глазами доклад и одновременно вёл беседу с обер–гофмаршалом Двора, генерал–адьютантом графом Бенкендорфом.

— Народ потерял чувство долга и любовь к родине. Куда это годится, в такую погоду морем в Петергоф идти. Железные дороги бастуют.

«Неприкосновенность личности, свобода совести, слова, собраний, союзов», — Скажите спасибо, что не в плавь на лодке добираетесь, — отвлёкся от чтения доклада Витте.

— На какой лодке, ваше сиятельство? — порадовал титулованием Сергея Юльевича. — У меня суставы ломят и голова болит…

— Вот если голову в поезде проломят, ведь сильнее болеть станет? — хмыкнул новоиспечённый граф, вновь уткнувшись в текст: «…Привлечь к выборам в Государственную Думу все слои населения; признать Думу законодательным органом, без одобрения которого ни один закон не может вступить в силу…»

— Вы правы. Наши невзгоды, по сравнению с царскими — мелки и пустячны. Вдруг государю с семьёй придётся искать пристанище за границей, спасаясь на яхте.

— Да почему же непременно на яхте? — оторвался от доклада Витте: «Я как Юлий Цезарь, несколько дел одновременно делать могу», — внутренне погордился собой. — Немецкий кайзер четыре крейсера прислал на выручку своего кузена…

«И чего он радуется? На самом деле, что ли, как при Дворе шепчутся, намеревается президентом Российской Республики стать?» — внимательно глянул на графа «полусахалинского» Бенкендорф.

«Чего это на меня так подозрительно внук первого шефа жандармов уставился?» — забеспокоился Витте.

Генерал–адъютант Рихтер, заступив на дежурство, первым делом прочёл в камер–фурьерском журнале: «В субботу 15 октября в 11 часов утра в Петергофе под председательством государя состоится совещание. Будут присутствовать: великий князь Николай Николаевич, генерал–адъютант барон Фредерикс, генерал–адъютант Рихтер и граф Витте».

«О-о! И мне совещаться придётся. Удивительно… Вместе великого князя Владимира Александровича приглашён Николай Николаевич — длинный. К чему бы это? Из–за чего — ясно! 25 сентября его сынуля, великий князь Кирилл Владимирович обвенчался в Баварии со своей двоюродной сестрой Викторией Мелиттой — дочерью великой княгини Марии Александровны, которая приходится родной сестрой Владимиру Александровичу. Эх, и чудят сильные мира сего, — размышлял сановник. — Бедный наш император. Ведь эта Мелитка была замужем за родным братом императрицы Александры Фёдоровны великим герцогом Эрнестом Гессен—Дармштадским. Оставив мужа, вышла замуж за кузена… Звезда царского дядюшки явно закатывается… Господи, о чём я думаю, тут звезда императора и России того и гляди закатится…»

Совещание государь начал с вопроса к Витте:

— Сергей Юльевич, позавчера Я вас уведомил, что вы назначаетесь председателем объединённого Совета Министров, для восстановления порядка повсеместно. Ни Комитета, а Совета Министров, как вы изволили слышать, где все министры обязаны вам подчиняться… По любому вопросу министерства, основное решение остаётся за вами.

— Ваше величество, простите великодушно, но прежде хотелось бы увязать все вопросы с политической декларацией, кою будем сейчас обсуждать.

— То есть, вы примете пост лишь при условии одобрения составленной вами программы? — переспросил Николай Николаевич, требовательно глядя на Витте.

— Это, ваше высочество, важнейший политический шаг Российского государства, — ушёл от прямого ответа великому князю. — Для умиротворения страны нужно избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всей мощью государства раздавить крамолу… Но затем может статься так, что через несколько месяцев она появится вновь. И снова репрессии… И так до бесконечности, — стал он лукавить и юлить, дабы опорочить и сделать неподходящим этот вариант.

— Какой же другой путь? — перебил его великий князь.

— А другой путь — предоставление гражданских прав населению.

— Как во Франции, что ли? — иронично произнёс Николай Николаевич.

Барон Фредерикс, доброжелательно кивнув ему, плебейски, по разумению графа Витте, поднял вверх большой палец.

— Вот сейчас дай гражданские права кавалерийским лошадям: не бить плетью, не колоть шпорами, не ездить на них верхом, а если ехать, то маршрут на их усмотрение, — развеселил Фредерикса и императора, — то что из этого выйдет?.. Лошадиный бар–р–дак! А в вашем случае, Сергей Юльевич — государственный бардак получится.

— Это, господа, что хотите говорите, единственный путь на данном этапе развития государства. Единственный.., — горячо отстаивал свою точку зрения Витте. — Ежили вы, Николай Николаевич, согласны и готовы на роль диктатора — ради Бога… Можно обсудить и эту тему.

Император внимательно и с тайной надеждой глядел на великого князя.

Тот задумался.

Витте, по привычке, даже не замечая, принялся мять какую–то бумажку.

«Вот по правильному назначению и следует использовать твой манифест», — глядя на его манипуляции, подумал генерал–адъютант Рихтер.

— Нет, господа! — разочаровал всех, кроме Витте, великий князь. — На роль диктатора я не гожусь: «Пристрелят, как моего родственника, Московского генерал–губернатора… Вот если бы императором…»

Заседали долго. Устали от споров. Сделали перерыв. В три часа пополудни совещание возобновилось.

Витте немного запоздал, корректируя проект Манифеста согласно выдвинутым замечаниям.

Вечером государь, поблагодарив присутствующих, закрыл заседание, сказав Витте, что помолится Богу, подумает, и после этого сообщит о намерении подписывать или нет Манифест.

Помолившись и подумав, велел барону Фредериксу призвать статс–секретаря Горемыкина и барона Будберга, ожидающих в Петергофе, и передать им на рассмотрение злосчастный документ.

— Сергей Юльевич вместе с Николаем Николаевичем в Питер поехали, — так, между прочем, сообщил государю Фредерикс. — Интересно, кто кого переубедит…

«У Николаши мозгов не хватит Витте в чём–то убедить», — вздохнул император.

Поздним уже вечером Горемыкин с Будбергом раскритиковали проект Манифеста.

Член Государственного совета Горемыкин принципиально не соглашался с необходимостью такого акта.

— Ваше величество, — стал обосновывать свою точку зрения, — сам народ наведёт порядок в стране, если власти не могут, — уколол Николая и правительство.

— То есть — как народ? — удивился царь.

— Это уже и происходит во многих городах. Забастовщики и те, кто их направляет, явно перегнули палку. Прекращение работы больно ударило не только по забастовщикам, но и по простому населению. На рынках закончились продукты. Нет подвоза из–за железнодорожников. В мясных рядах нет мяса. Детям негде купить молока. Нет лекарств для больных — бастуют аптеки. Обыватель в раздражении, мягко сказать ежели… И раздражение это выплёскивается отнюдь ни на власти, а на самих забастовщиков. Железнодорожники вначале храбрились, теперь носа из дома не высовывают. Где их встретят — бьют, не покладая рук. Студентов не только бьют — калечат. Ибо в них видят подстрекателей.

— Я всё для них делаю. Автономию учебным заведениям дал. Учитесь на здоровье…

— Извините, ваше величество, после этой «автономии» они и начали беспредельничать… Вплоть до того, что вместо учебников — револьверы закупают, — разошёлся Горемыкин. — Из Москвы дошли сведения… приказчики и торговцы из Охотного ряда, где прилавки совершенно опустели, первыми начали лупить забастовщиков. И представьте себе — действует… Заработал водопровод. Служащие трёх железных дорог: Казанской, Ярославской и Нижегородской, прекратили стачку.