Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— А то под этой хлипкой сенью и закончится охота…

Все, кроме Зосимы Мироновича с ним согласились, направившись к густеющему вдали жёлто–красному лесу.

В лесу вновь наткнулись на реку.

— Слава Богу, народу, кроме нас, здесь нет, — привязали лошадей к дереву усатые Ивановичи и свистнули собакам.

— Греет как, — прокомментировал погоду один из них.

— Так время обеда уже, — глянул на солнце Полстяной.

— Зосима Миронович, оставайся здесь обоз караулить, а твоих собачек мы заберём, — обрадовал предводителя Максим Акимович.

— Да Бога ради… А то и нога чего–то болит, — подвёл под свою лень и разыгравшийся аппетит медицинскую составляющую, с внутренним трепетом оглядывая пищевое эльдорадо на своей телеге. — А вам, господа охотники, желаю настрелять целую гору болотной дичи: бекасов, дупелей и гаршнепов. Только мнится мне, что сейчас они покинули родное болото и жируют на поросших отавой лугах. Вот я и примечу, когда обратно полетят, где их лучше стрелять…

Не слушая его, охотники разобрали собак и стали расходиться по заросшему камышом и осокой берегу.

— Сынок, ты этим краем реки иди, а я туда, — махнул рукой Максим Акимович, указывая направление.

Глебу было всё равно, в какую сторону идти.

Трезор, как нарочно, увязался за ним и радовался жизни, гоняя двух сеттеров. Охоту собаки и в мыслях не держали, как понял Глеб, а резвились, бегая по мелководью, и даже спугнули многочисленный бекасиный выводок.

«Н-да, управлять собаками явно не получится, — услышал ружейные выстрелы. — А у людей дела идут… — позавидовал, входя по колено в воду. — Хорошо хоть дно песчаное, — осторожно ступал в болотных сапогах, держа перед собою ружьё. — Словно павловец на параде, — то ли хмыкнул, то ли крякнул он, высматривая в прибрежных камышах уток, и слыша несмолкающие уже выстрелы. — По–моему, что–то вон там мелькнуло», — замер, вглядываясь в прибрежные заросли.

Громко хлюпая по воде лапами, мимо прошлёпали три весёлые собаки, а разыгравшийся Трезор, к тому же, случайно толкнул его.

Сделав шаг в сторону, Глеб неожиданно ухнул по пояс в яму. Как нарочно, в ту же минуту из камышей тяжело вылетел красавец–селезень. Теряя равновесие, в падении, он выстрелил, и прежде чем с головой уйти под воду, увидел, как селезень, словно брошенная кем–то мокрая тряпка, плюхнулся в реку.

Когда, отфыркиваясь, вынырнул, все три собаки виновато стояли рядом, а рыжий крупный сеттер — то ли Фагот, то ли Будилка, держал в пасти огромную птицу.

Прочувствовав торжество момента, Трезор крутил бубликом хвоста и высунув красный язык, даже не пытался отнять у товарища добычу.

Через час, сидя у разожжённого костра, охотники делились впечатлениями, временами, с завистью поглядывая на убитого Глебом селезня, размером и ярким окрасом выделявшегося из кучи бекасов, дупелей и гаршнепов.

— Да-а, Глеб, угораздило тебя, — заботливо запахивал на груди сына засаленный тулуп, подстеленный Гришкой–косым для мягкости на телеге. — Моя собака хорошо работала, — погладил мокрую голову лежащего рядом сеттера.

— Так точно! Флейта умная собачка, хотя и баба, — похвалил псину Полстяной, за обе щёки уминая колбасу и запивая пивом. — Нажравшийся до отвала гаршнеп смирён и ленив, — прилично откусил от батона колбасы. — Днём его с места не сдвинешь. Крепко сидит и неохотно оставляет насиженную кочку.

«Ага! Особенно если рядом целая телега снеди, — подбросил в костёр ветку Максим Акимович. — Чисто про себя рассказывает».

— … Собаку и охотника, поэтому, подпускает близко. Флейта — молоде–е–е-ц, — сыто икнул и продолжил: — Этих гаршнепов только и стреляют из–под легавой собаки, потому что найти поганца и поднять без собаки — невозможно. А по качеству мяса, на мой взгляд, он превосходит бекаса, но уступает дупелю, — облизнулся, глянув на гору битой птицы.

— …А мой пойнтер замер в стойке, я так осторожненько с боку подхожу-у, а тут — бац, парочка дупелей вылетает… Под углом так… Я такой — бац, а потом снова — бац, — не слушая Полстяного, бахвалился один из усатых Ивановичей. — Красивым таким дуплетом обоих уложил. Гляжу, собаки несут…

— А у нас Веригин застрял, — дымил цигаркой Ефим — охота всех сравняла. — Провалились его бутыли деревянные в ил… «Помогитя–я», орёт.

— Не орал я, а мужественно терпел радости охоты… Ежели, конечно, повнимательнее приглядеться, то тонул, как крейсер «Варяг», — оправдывался Веригин, попутно опрокидывая в себя стаканчик пшеничной. — Главное — ружьё не утопил.

— Еле выдернул этого Варяга из ила, — докончил повествование конюх.

— Я и говорю, — добрался до водочки Полстяной, не слушая о тяготах безногого «крейсера». — Главным фактором охоты являются собаки…

— А я считаю — меткий глаз важнее собак, — высказал свою точку зрения ильинский помещик, посмеявшись над страданиями «Варяга».

Закипел страстный спор.

Иванычи в данном вопросе разделились поровну, как подсчитал Ефим.

Один принял точку зрения Полстяного, другой — Севастьяна Тарасовича.

Рубановы просто блаженствовали, наслаждаясь прекрасным днём, костром и романтикой охоты.

До октября они предавались, как выразился прочитавший всё–таки Сабанеева, Максим Акимович — усладам охоты.

В октябре захолодало.

Окрестные помещики занялись хозяйственными делами и Рубановы охотились без них. Из собак остался только сеттерный пойнтер Трезор, как определил его породу Глеб.

Вода стала весьма холодной, поэтому охотились с лодки, за огромадные деньжищи приобретённой у Ермолая Матвеевича. Правда, он, умело организовав мужиков, забесплатно перевёз её на долгуше к полюбившейся охотникам речке.

Сначала стреляли дичь днём, но постепенно стали практиковать ночную охоту.

Рыбак Афоня с Антипом выстроили шалаш, завезли туда купленную за деньги господ печку–буржуйку и иное барахлишко, дабы подрабатывать сторожами «шхуны». Днём блаженствовали на рыбалке, временами Антип промышлял и охотой; ночью, как положено сторожам, дрыхли. По мнению Трезора и Глеба — без задних ног.

Трезор, к удивлению Рубановых, не боялся лезть в холодную воду и приносить из камыша подстреленную дичь — его за это щедро угощали вкусной колбасой.

Так как выезжали из Рубановки в сумерки, а соседние деревни проезжали в темноте, помещики в гости не заманивали — как и Афоня с Антипом, мирно спали.

Словом — охотничья жизнь наладилась и катилась по накатанной колее.

Моряками служили: кучер Ефим — на вёслах. «Моторист», по мнению Трезора и Глеба. Гришка–косой — рулевой. Трезор — капитан. Так Рубанов–старший распределил обязанности и должности экипажа. Веригин поддерживал на берегу костёр, выполняющий роль маяка.

Его в лодку не брали, дабы не проткнул своими перевёрнутыми водочными штофами днище.

— Ефим, ну ты чего сегодня вёслами как хлопаешь?! — ворчал Максим Акимович, промазав по взлетевшей утке. — Не дёргай лодку, тебе говорят. Плавно веди, — выплыли на лунную дорожку.

«Лунная соната» в охотничьем варианте, — подумал Глеб, отвлекшись от нотаций мазавшего по уткам отца. — Натали говорила, что Бетховен посвятил её семнадцатилетней ученице, графине Джульетте Гвичарди… Интересно, а у Джульетты были жёлтые глаза?» — любовался лунной дорожкой, ночной рекой и ярким костром на берегу.

— … Вот по ней и следуй, — отвлек от раздумий и вернул его к суровой действительности голос отца. — Утки любят садиться на жёлтую водную полосу… Быстрее, Ефим, активнее греби… Вон, шагах в шестидесяти, парочка уток приводнилась. Тише, Трезор, не скули, — нервничал Рубанов–старший.

Выстрел — и вновь промах.

— Папа', не забывай об упреждении, не нервничай, учитывай ветер и скорость полёта утки.

— Не учи меня, молод ещё, а ветра и в помине нет, — нажал на курок.

Ружьё в ночной тиши тяжко бахнуло, прервав, на этот раз, полёт взлетевшей утки.

Срезанная зарядом дроби, она громко врезалась в реку среди тонких и редких зарослей камыша на отмели.

— Куда, зараза, делась? Да греби, греби к ней, — всматривался в расходившиеся круги тёмной воды в месте падения. — Глеб, держи Трезора. Прежде с уткой определиться следует…

— Нырнула! — протяжно от вёсельной нагрузки произнёс Ефим.

— Утопла! — высказал своё мнение рулевой.

— Следим все, где появится, — не слушал «моряков» Максим Акимович, водя стволом из стороны в сторону.

Глеб внимательно всматривался в черноту воды.

Заинтересованный падением кряквы Трезор, изнывая в мечтах о колбасе, стучал хвостом по днищу и рвался искать птицу в плавь.

— Смотрите, по лунной дорожке плывёт, — заметил утку Рубанов–старший. — Это сколько же сажен она под водой отмахала? — поразился он, выцеливая дичь. Но кряква опять исчезла из вида.

— Она, стервь пернатая, только клюв из воды может выставить, и таким воровским способом тикать.

Но ещё раньше, чем Ефим это произнёс, Глеб засёк быстро плывущую к заросшему камышами берегу, утку.