Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

банкир советовал, что режим экономии, включающий и увольнение дворецкого, был бы разумен в разгар катастрофы 93-го года. И, деликатно добавлял он, после всех неприятностей — банкир избегал таких слов, как следствие или расследования на верфи Бартелеми в связи с беспорядками среди иностранцев в 91-м году в Новом Орлеане.

Лилли слышала, как отец возмутился: У Бартелеми всегда были дворецкие. Невзирая на финансовые сложности и на то, что Лилли с матерью переехали в Нью-Йорк. И Бринкли, дворецкий, остался с отцом в особняке в Новом Орлеане. Хотя там, кажется, сейчас не было даже повара.

Лилли вытащила из рваного конверта сложенный лист бумаги. И снова заставила себя перечитать криво нацарапанную надпись.

Надо поговорить. Скоро.

И снова — всего лишь от этой кучки слов — Лилли едва могла вдохнуть.

Что, если она все испортила, отказываясь даже признавать, что получила эту записку? Она так и видела, как в нем назревает ярость. Готовая вырваться.

Но это же он запорол все дело. Это он виноват, что она теперь лежит ночами без сна, слушая свистки поезда и крики о помощи. Это его вина.

— Merde, — Лилли скомкала письмо и швырнула его через всю комнату.

Дверь распахнулась еще до того, как Лилли услышала звук шагов, и в комнату скользнула Эмили. Она сменила платье для прогулок на бледно-зеленый наряд, расшитый бабочками, крылышки которых трепетали при каждом движении юбки.

— Это от Уорта, — вырвалось у Лилли. Первое, что пришло ей на ум. Парижский дизайнер, у которого Эмили заказала платье, всегда был надежной темой. Но одна из ножек Эмили уже стояла совсем рядом со скомканным письмом. Слишком близко, чтобы можно было не беспокоиться.

— Господи, Лил, с кем это ты тут прячешься? Я слышала, как ты что-то сказала до того, как я вошла.

Лилли сделала рукой жест, обводящий комнату.

— Как видишь, никаких заговорщиков. Ну, разве что кто-то прячется там, за окном, — и она указала на окна, выходящие в Олений парк.

Если бы только Эмили прошла через комнату, чтобы полюбоваться видом.

Но Эмили вместо этого сделала вид, что кого-то ищет в комнате.

— Как, и никакого прелестного герцога? И никаких тайных негодяев, ищущих твоего расположения? — Она повернулась, и письмо зашуршало под носком ее атласной туфельки.

Лилли собралась с силами, чтобы заставить себя стоять спокойно. И небрежно потянулась к письму.

Эмили тоже нагнулась к нему.

— Вуаля! Записка от тайного обожателя!

Лилли дернулась за письмом.

Но Эмили схватила его раньше, чем подруга успела его коснуться.

— О, нет. Как твоя ближайшая подруга, я имею право узнать, что же вынуждает тебя не спать вот уже неделю. И на кого сейчас направлена вся твоя французская ярость.

Эмили метнулась в сторону, подняв высоко над головой правую руку с зажатым в ней письмом. Приглядевшись, она сморщила нос на почерк:

— Фу, какая гадость. Из всех наших знакомых я не знаю никого с таким жутким почерком.

Лилли в отчаянии кинулась вперед. И в этом рывке оттолкнула подругу к стене.

Эмили Вандербильт Слоан сползла по тисненым вручную кожаным обоям на пол. На ее лице появилось сложное сочетание изумления и замешательства.

Какое-то время подруги смотрели друг на друга.

Таким манером я не только окажусь в центре скандального циклона, я начну бить кулаками тех, кто встанет у меня на пути.

Лилли протянула подруге руку.

— Пожалуйста, прости меня.

Игнорируя это предложение помощи, Эмили сунула письмо в руку Лилли, поднялась с пола и прошла мимо нее к окну. После чего заговорила таким холодным тоном, какого Лилли никогда от нее не слышала.

— Я больше не позволю себе вмешиваться в твои личные дела.

Лилли замотала головой.

— Прости. Я даже в школе не могла выносить, когда другие девочки выясняли, в кого я на сей раз влюбилась.

Пусть лучше Эмили думает, что Лилли отказывается делиться с ней своими романтическими увлечениями, чем заподозрит о ее настоящих отношениях с автором записки.

Лилли заставила себя склонить голову в смущенном, крайне неестественном для себя жесте.

— Ты же сама заметила, что это не почерк образованного человека.

Эмили повернулась к ней, не сходя с места и скрестив руки на груди. Но ее лицо уже смягчалось.

— Правильно ли я понимаю, что этот твой тайный воздыхатель… не джентльмен нашего круга?

Лилли позволила себе покраснеть. А когда ее мысли вернулись к конюшне, румянец стал еще гуще.

— Боже, Лилс. Я могу поверить, что у тебя есть поклонник из, скажем так, более плебейского круга. Но это так неромантично. Так рискованно. Так волнующе.

Явно позабыв про письмо, которое Лилли спрятала за спину, Эмили пробежала по комнате.

— Ну, дай-ка угадаю. Если бы я не видала этих каракулей, я бы предположила, что на сегодняшний день все тайные записочки ты получала от моего дяди Джорджа. Хотя моему милому дядюшке, благослови его Бог, всегда не хватало смелости в отношениях с женщинами, чтобы писать тебе тайные записки на этой стадии знакомства. Или это от мистера Мэдисона Гранта — а, кажется, тут я угадала! Ну что ж, по крайней мере, есть к чему присмотреться. Или от мистера Кэбота.

Постукивая по губам кончиком пальца, Эмили обошла подругу, как детектив подозреваемого.

— Но все равно, у нас осталась проблема неопытной руки — этого жуткого почерка. Который вряд ли может принадлежать кому-либо из этих джентльменов.

Лилли выдавила девичью улыбку в ответ на этот продолжающийся допрос.

— А, смотри-ка, ты снова покраснела. Да уж, Лилс, с тобой у нас какой-то непрекращающийся поток возможностей. Точно: это служащий в офисе там, в «Бэттери Парк». Он строит тебе глазки всякий раз, как мы проходим мимо, и вечно изобретает предлог заговорить с тобой.

Затаив дыхание, Лилли захлопала глазами, как, по ее представлению, делали другие женщины, испытывая смущение. И позволила волне паники, поднявшейся у нее внутри, ударить в лицо.

— Но нет. Не подходит. У него наверняка должен быть почерк получше. Каждый, кто говорит по-английски, по-французски и по-итальянски, как он… — Эмили внезапно замолчала. Изменилась в лице. — Итальянский. Итальянец моего дяди Джорджа? Новый конюх?

Лилли отвернулась. Это было плохо — да просто ужасно. Но все же лучше, чем если бы Эмили добралась до гораздо более опасной истины.

Эмили тяжело опустилась на стул.

— Итальянец.

Повернувшись к ней, Лилли обнаружила, что у подруги больше не было игривой улыбочки, сиявшей всего лишь секунду назад. Ее сменило выражение недоверия и неуверенности.

И чего-то еще, очень неясного.

Лилли внезапно поняла, что именно видит на помрачневшем лице подруги. И что теперь слишком поздно исправлять ту ложь, которой она пыталась прикрыть истину.

Неодобрение. Яростное