Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

— Господин? — спросил Осферт.

— Да?

— Мальчик, — смущенно поинтересовался он.

— Сын Кнута?

— Нет, сын Ингульфрид. Как ты с ним поступишь?

— Как я поступлю? Я предпочел бы перерезать его жалкую маленькую глотку, но настроен продать его отцу.

— Обещай, что не причинишь ему вреда, господин, и не продашь в рабство.

— Обещать?

Он глядел на меня с вызовом.

— Для меня это важно, господин. Разве я когда-нибудь просил тебя об одолжении?

— Ага, ты просил спасти тебя от судьбы стать священником, что я и сделал.

— Тогда я прошу тебя оказать мне услугу во второй раз, господин. Пожалуйста, позволь мне выкупить у тебя мальчишку.

Я засмеялся.

— Ты не можешь себе этого позволить.

— Я тебе заплачу, господин, даже на это уйдет весь остаток моей жизни, — его взгляд был таким убедительным. — Клянусь, господин, на крови нашего Спасителя.

— Ты мне заплатишь золотом? — спросил я.

— Даже если на это уйдет вся жизнь, господин, я заплачу.

Я сделал вид, что обдумываю предложение, а потом покачал головой.

— Он не продается, — заявил я, — только его отцу. Но я отдам его тебе.

Осферт уставился на меня. Он не был уверен, что правильно расслышал.

— Отдашь его мне? — тихо переспросил он.

— Ты приведешь армию Эдуарда, а я отдам тебе мальчишку.

— Отдашь? — спросил он во второй раз.

— Клянусь молотом Тора, что отдам тебе мальчишку, если ты приведешь армию Эдуарда.

— Правда, господин? — он выглядел довольным.

— Тащи свою тощую задницу на ту лодку и отправляйся, — сказал я. — И да. Но только если ты приведешь мне Эдуарда и Этельреда. Или хотя бы Эдуарда. А если ты их не приведешь, — продолжал я, — мальчишка все равно твой.

— Мой?

— Потому что я буду мертв. А теперь иди.

В ночи пылали корабли. Гейрмунд увидит отсветы на западном небосклоне и поймет, что все изменилось. Его гонцы поедут на восток к Кнуту, рассказав ему, что его флот обратился в золу, а дочь мертва, и что Утред Беббанбургский выступил на запад.

А значит, смерть вот-вот начнет свой танец.

И на следующее утро, когда солнце по-прежнему закрывали пятна дыма, мы отправились на север.

Двести шестьдесят девять воинов выехали из Глевекестра.

И одна воительница. Этельфлед настояла, что будет нас сопровождать, а когда Этельфлед на чем-то настаивала, ее не смогли бы переубедить и все боги Асгарда. Я пытался. С таким же успехом я мог попробовать остановить бурю, пёрнув в ее сторону.

Мы взяли с собой и Фригг с сыном, дочерью с торчащими остатками волос и слугами. И еще с нами шли десятка два мальчишек, чтобы присматривать за запасными лошадьми. Одним из них был Этельстан, старший сын короля Эдуарда, но не его наследник.

Я настоял на том, чтобы оставить его под присмотром Меревала и епископа Вульфхеда в безопасности за римскими стенами Глевекестра, но когда мы проехали пятнадцать миль, увидел, как он скачет по лугу на серой лошади, нагоняя другого мальчишку.

— Ты! — зарычал я, и он развернул своего жеребца, направив его в мою сторону.

— Господин? — спросил он с невинным видом.

— Я приказал тебе остаться в Глевекестре, — рявкнул я.

— Так я и сделал, господин, — почтительно ответил он. — Я всегда тебе подчиняюсь.

— Мне следовало бы отлупить тебя до крови, мелкий лживый глупец.

— Но ты ведь не сказал, сколько времени я должен там оставаться, господин, — неодобрительно заметил он, — вот я и остался на несколько минут, а потом последовал за тобой. Но я ведь тебя послушался и остался.

— И что скажет твой отец, когда ты умрешь? — спросил я. — Отвечай, выродок.

Он сделал вид, что обдумывает ответ, а потом посмотрел на меня с самым невинным выражением лица, какое только мог изобразить.

— Вероятно, поблагодарит тебя, господин. Бастарды доставляют одни хлопоты.

Этельфлед рассмеялась, а я с трудом не последовал ее примеру.

— Ты доставляешь жуткие хлопоты, — сказал я ему. — А теперь уйди с глаз долой, пока я тебе башку не проломил.

— Да, господин, — ухмыльнулся он, — и спасибо, господин, — он развернул лошадь и поскакал обратно к друзьям.

Этельфлед улыбнулась.

— У него есть сила духа.

— Сила духа, которая сведет его в могилу, — заявил я, — но, может, это и не важно. Мы все обречены.

— Разве?

— Двести шестьдесят девять воинов и одна женщина, а у Кнута три или четыре тысячи. Сама то как думаешь?

— Я думаю, что никто не живет вечно.

И по какой-то причине я вспомнил про Исеульт, королеву теней, рожденную в темноте и наделенную даром пророчества, или так она утверждала, а еще она сказала, что Альфред даст мне власть и я верну свой дом на севере, а моя женщина будет золотой, и я поведу армии, что потрясут землю своим размером и мощью.

Двести шестьдесят девять воинов. Я засмеялся.

— Ты смеешься, потому что я умру? — спросила Этельфлед.

— Потому что почти не одно пророчество не сбылось, — ответил я.

— Какое пророчество?

— Мне было обещано, что твой отец даст мне власть, что я отобью Беббанбург и поведу армии, что покроют тенью всю землю, и что семь королей умрут. И всё ложь.

— Мой отец дал тебе власть.

— Дал, — согласился я, — а потом забрал. Он ее мне одолжил. Я был собакой, а он держал в руках поводок.

— И ты вернешь себе Беббанбург, — заявила она.

— Я пытался и из этого ничего не вышло.

— И ты снова попытаешься, — уверенно произнесла она.

— Если выживу.

— Если выживешь, — согласилась она, — а так оно и будет.

— А семь королей?

— Мы узнаем, кто они, когда они умрут.

Те воины, что покинули меня в Фагранфорде, снова вернулись. Со времени моего отъезда они служили Этельфлед, но один за одним подходили ко мне и еще раз присягали в верности. Он были пристыжены. Ситрик, запинаясь, пытался дать объяснения, но я его оборвал:

— Ты испугался.

— Испугался?

— Что отправишься в ад.

— Епископ сказал, что мы будем навеки прокляты, и наши дети тоже. А Элсвит сказала… — он замолк.

Элсвит была шлюхой, причем хорошей, в которую влюбился Ситрик и вопреки моему совету женился на ней. Вышло так, что он оказался прав, а я нет, потому что этот брак был счастливым, но в ту цену, что заплатил Ситрику, входило и то, что ему пришлось стать христианином и, похоже, христианином, что боялся жены так же сильно, как и адского огня.

— А теперь? — спросил я.

— Теперь, господин?

— Ты уверен, что теперь тебя не проклянут? Ты снова мне служишь.

Он коротко улыбнулся.

— Теперь напуган епископ, господин.

— Он и должен испугаться, — заявил я. — Датчане заставят его сожрать его собственные яйца, а потом вывернут его наизнанку и не будут торопиться.

— Он отпустил нам грехи, господин, — он запнулся, — и сказал, что мы не будем обречены на муки, если последуем за тобой.

Я рассмеялся в ответ на эти слова и похлопал его по спине.

— Я рад, что ты здесь, Ситрик. Ты мне нужен.

— Господин, — вот всё, что он мог сказать.

Он был мне нужен. Мне был нужен каждый воин. Но прежде всего, мне нужно было, чтобы Эдуард Уэссекский поторопился. Как только Кнут решит изменить планы, если действительно решит, он будет двигаться с молниеносной скоростью.

Все его воины едут верхом и быстро проскачут по Мерсии. Это будет жестокая охота с тысячью охотников, а я стану добычей.

Но сначала мне нужно было его выманить, и потому мы поехали на север, обратно на территорию датчан. Я знал, что за нами следят. Гейрмунд Элдгримсон отправит людей за нами в погоню, и я подумывал развернуться и встретиться с ними лицом к лицу, но посчитал, что они просто сбегут, когда увидят, что мы им угрожаем.

И я позволил им следовать за нами. Понадобится два-три дня, чтобы любые известия достигли до Кнута, где бы он ни был, и еще два-три дня, чтобы его войско добралось до нас, а я не собирался оставаться на одном месте больше, чем на день. И кроме того, я хотел, чтобы Кнут меня нашел. Чего я не хотел, так это того, чтобы Кнут меня настиг.

Мы вошли в датскую Мерсию и подожгли ее. Мы сжигали дома, амбары и сараи. Во всех датских поселениях мы устраивали пепелища, наполнив небо дымом. То были сигналы, указывающие датчанам, где мы, но после каждого устроенного пожара мы быстро перемещались, так что могло показаться, что мы везде. Мы были не против такого впечатления.

Мужчин с этих ферм вызвали служить в армии Кнута, остались лишь старики, юнцы и женщины. Я никого не убивал, даже скот.

Мы давали людям несколько минут, чтобы покинули свои дома, а потом поджигали солому углями из их очагов. Другие замечали дым и убегали до нашего появления, и мы прочесывали полы таких покинутых домов в поисках признаков того, что там недавно второпях копали. Так мы дважды нашли припрятанное добро, один раз — глубокую яму, наполненную серебряными мисками и кувшинами, которые мы разрубили на куски.