Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Я помню одну из этих чаш, она была достаточно велика, чтобы вместить свиную голову, и украшена изображением танцующих нагих дев. Они держали венки и были гибкими, изящными и улыбались, будто танцевали на лесной поляне просто ради удовольствия.

— Должно быть, римская, — сказал я Этельфлед. Никто из тех, кого я знаю, не смог бы сделать вещь такой тонкой работы.

— Она римская, — подтвердила Этельфлед, указывая на слова, высеченные по краю.

Я прочитал их вслух, запинаясь на незнакомых слогах.

— Moribus et forma conciliandus amor, — произнес я. — И что это значит?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Думаю, что amor означает любовь. Священники должны знать.

— К счастью, у нас маловато священников, — отозвался я. Нас сопровождала парочка, потому что большинство наших людей были христианами и желали иметь при себе священников.

Она провела пальцем по краю чаши.

— Она прекрасна. Так жаль ее ломать.

Но мы все равно ее разрубили топорами на кусочки. Старинная работа мастера, такая изящная и прекрасная вещь, была превращена в обломки серебра, которые были гораздо полезней, чем чаша с полуобнаженными танцовщицами. Это серебро было проще унести с собой и можно было использовать как деньги. Из чаши вышло по меньшей мере три сотни кусочков, которые мы разделили между собой, а потом поскакали дальше.

На ночлег мы останавливались в рощах или в покинутых домах, которые сжигали на рассвете. У нас всегда было в достатке еды. Урожай только что собрали, и мы находили зерно, овощи и скот.

Целую неделю мы странствовали по земле Кнута, ели его пищу и сжигали его дома, и ни один сожженный дом не доставил мне такого удовольствия, как его большой дом для празднеств в Тамворсиге.

Мы ехали по сельской местности к северу от этого города, глубоко в сердце территории Кнута, но теперь пошли на юг, туда, где сливались реки и где король Оффа построил свой величественный дом на укрепленном холме Тамворсига.

За деревянным частоколом стояли копьеносцы, но их было мало и все, скорее всего, были стариками или калеками, так что они не сделали попытки нам сопротивляться. Когда мы подошли с севера, они пустились наутек по римскому мосту, перекинутому через Там, и скрылись в южном направлении.

Мы обыскали высокий старый дом в поисках серебра или еще чего получше, но ничего не обнаружили. Посуда для пиров была глиняной, рога для эля — без украшений, а все ценности, если они здесь и были, исчезли.

Саксы, живущие в городе, построенном чуть к северу от холма, на котором стоял большой дом, рассказали нам, что люди Кнута увезли четыре полные телеги добра лишь два дня назад.

Те люди забрали всё, оставив лишь оленьи рога и черепа, даже запасы провизии почти опустели. На обрубки серебра мы купили у горожан хлеба, копченого мяса и соленой рыбы, и в ту ночь спали в доме Кнута, но я удостоверился, чтобы на стене и римском мосту, что вел на юг, были выставлены часовые.

А поутру мы сожгли дом Оффы. Принадлежал ли он королю Оффе? Я этого не знаю, я знаю лишь, что дом потемнел от времени, а Оффа построил там крепость и наверняка и дом за ее стенами.

Возможно, со времени его смерти дом перестроили, но кто бы его ни построил, теперь он горел. Он пылал. Пламя охватило дом мгновенно, старое дерево, казалось, встретилось с судьбой, и мы отступили в благоговейном ужасе, когда упали высокие балки, изрыгнув поток искр, дыма и языков пламени. Этот костер, наверное, был виден и за пятьдесят миль.

Я ни разу не видел, чтобы дом горел так яростно и быстро. Оттуда бросились врассыпную крысы, под соломенной крышей бились птицы, и жар отогнал нас к городу, где мы оставили лошадей.

Мы зажгли этот сигнальный огонь, чтобы бросить вызов датчанам, и на следующее утро, когда костер еще догорал, а дым плыл по холодному и сырому ветру, я поставил две сотни человек на стене, выходящей к реке.

Некоторые отрезки стены сгорели, а большая часть остальных была подпалена, но любому, кто придет с южной стороны реки, она покажется хорошо защищенной крепостью. Крепостью из дыма. Я взял остальных людей к мосту, и там мы стали ждать.

— Думаешь, он придет? — спросил меня сын.

— Думаю, придет. Сегодня или завтра.

— И мы будем сражаться с ним здесь?

— А ты бы как поступил? — спросил я его.

Он наморщил лоб.

— Мы можем защитить мост, — неуверенно произнес он, — но он сможет переправиться через реку вверх или вниз по течению. Она неглубока.

— А ты бы дрался с ним здесь?

— Нет.

— Значит, и мы не будем, — заявил я. — Я хочу, чтобы он решил, что мы так и поступим, но мы этого не сделаем.

— Тогда где? — поинтересовался он.

— Это ты мне скажи.

Он задумался.

— Ты не хочешь, чтобы он ушел обратно на север, — в конце концов произнес он, — потому что это отделит нас от короля Эдуарда.

— Если он придет.

— А ты не можешь пойти на юг, — продолжал он, игнорируя мой пессимизм, — а направившись на восток, поставишь Кнута между нами и Эдуардом, значит, мы должны идти на запад.

— Видишь? — сказал я. — Это так просто, стоит только поразмыслить.

— А если идти на запад, это приведет нас в Уэльс, — добавил он.

— Так что давай надеяться, что эти ублюдки спят.

Он посмотрел на длинные зеленые водоросли, слабо колышущиеся в реке, и нахмурился.

— Но почему бы не пойти на юг? — спросил он после паузы. — Почему бы не попробовать соединиться с армией Эдуарда?

— Если он придет, а мы этого не знаем.

— Если он не придет, то нам не на что надеяться, — мрачно промолвил он, — так что полагаю, он придет. Почему бы нам не соединиться с ним?

— Ты только что сказал, что мы не можем.

— Но если отправиться прямо сейчас? Если двигаться быстро?

Я подумывал о том, чтобы так поступить. Мы и правда могли бы быстро поехать на юг, навстречу армии западных саксов, которая, как я надеялся, идет на север, но я не мог быть уверен, что Кнут еще не преградил путь, или что не отрежет нас от дороги, и тогда мне пришлось бы вступить в битву в том месте, которое выберет он, а не я. Так что мы пойдем на запад и будем надеяться, что валлийцы пьяны или спят.

Римский мост состоял из четырех каменных арочных пролетов и был на удивление в хорошем состоянии. В центре в один из парапетов был встроена широкая плита из известняка с вырезанной на ней надписью «pontem perpetui mansurum in saecula», и снова я не понял, что она означает, хотя слово perpetui предполагало, что мост будет вечным.

Если так, то это была неправда, потому что мои люди разломали один из двух центральных пролетов с помощью огромных молотов. Это заняло большую часть дня, но в конце концов все старые камни оказались на дне реки, а мы перекрыли проем деревянными брусьями, что взяли в городе. У северного края моста мы соорудили из остальных брусьев преграду, а за ней встали в стену из щитов.

И ждали.

А на следующий день, когда алое солнце село на западе, пришел Кнут.

Сначала появились его разведчики, всадники на маленьких легких лошадях, что могли быстро перемещаться. Они дошли до реки и просто стояли там, рассматривая нас, все, кроме одной небольшой группы, поскакавшей вдоль берега Тама, очевидно, желая узнать, поставили ли мы людей, чтобы перекрыть следующую переправу вверх по течению.

Основное войско Кнута прибыло примерно час спустя после разведчиков, орда всадников в кольчугах и шлемах покрыла поля, их круглые щиты украшали вороны, топоры, молоты и соколы.

Сосчитать их было невозможно, потому что их были тысячи. И почти у всех к седлам были привязаны мешки или тюки — награбленное в Мерсии добро.

В этих мешках, по всей видимости, было самое ценное — серебро, янтарь и золото, а остальную добычу везли вьючные лошади, следующие за огромной армией, что отбрасывала длинные тени, пока приближалась к мосту.

Они остановились в пятидесяти шагах от него, чтобы Кнут мог выехать вперед. На нем была отполированная до блеска кольчуга и белый плащ, он восседал на сером коне.

С ним был и его ближайший друг Сигурд Торрсон, Кнут был в серебре и в белом, в Сигурд в черном. На вороном коне, в черном плаще, а шлем венчали перья ворона.

Он меня ненавидел, и я не винил его за это. Я бы тоже возненавидел любого, кто убил бы моего сына. Он был крупным и мускулистым человеком и выглядел таким громадным на своем могучем коне, что на его фоне Кнут казался тощим и невзрачным.

Но из них двоих я больше опасался Кнута. Он был проворен, как змея, хитер, как горностай, а его меч, Ледяная Злоба, напился крови многих его врагов.

За двумя ярлами стояли знаменосцы. На флаге Кнута был изображен топор и сломанный крест, а у ярла Сигурда — летящий ворон. Над армией реяла еще сотня других знамен, но я искал только один и увидел его.

Эмблема Хэстена, выцветший череп, возвышалась на шесте в центре строя. Значит, он был здесь, но его не пригласили сопровождать Кнута и Сигурда.