Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

На его руках блестели браслеты, а на шее висела тяжелая золотая цепь. Он жестом велел своим спутникам остановиться примерно в двадцати шагах от рва, а сам поехал вперед один, пока не достиг края рва, где остановил коня и устремил свой взор на укрепления.

— Это ты лорд Утред? — обратился он ко мне.

— Я.

— Я Гейрмунд Элдгримсон, — сказал он.

— Я слышал о тебе, — ответил я, и это было правдой. Он был одним из военачальников Кнута, человеком, имеющим репутацию бесстрашного и жестокого воина. Его владения, как мне было известно, находились в Северной Нортумбрии, и он заслужил свою славу, воюя со скоттами, которые всегда приходили на юг, чтобы грабить, насиловать и опустошать.

— Ярл Кнут шлет тебе приветствие, — сказал Гейрмунд.

— Передай ему, что я тоже приветствую его, — вежливо отозвался я.

— Он слышал, что ты мертв, — Гейрмунд похлопал коня по гриве рукой в перчатке.

— Я тоже это слышал.

— И его опечалила эта новость.

— Опечалила? — с удивлением переспросил я.

Гейрмунд одарил меня гримасой, которая, как я полагал, означала улыбку.

— Он хотел убить тебя своей рукой, — последовало объяснение. Он говорил спокойно, не желая спровоцировать обмен оскорблениями. По крайней мере, не сейчас.

— Тогда он будет, как и я, рад тому, что моя жизнь пока не оборвалась, — не менее спокойно произнес я.

Гейрмунд кивнул.

— Пока ярл не видит причин воевать с тобой, — заметил он, — и шлет тебе предложение.

— Которое я выслушаю с великим интересом.

Гейрмунд сделал паузу, оглядываясь по сторонам. Он осматривал стены, отмечая ров и колья и оценивая количество копий, торчащих над высокой римской стеной.

Я позволил ему осмотреться, поскольку хотел, чтобы он увидел, насколько грозные эти укрепления. Он вновь обратил взор на меня.

— Ярл Кнут предлагает тебе вот что, — заговорил он, — если вернешь его женщину и детей невредимыми, он вернется в свои земли.

— Щедрое предложение, — заметил я.

— Ярл — щедрый человек, — отозвался Гейрмунд.

— Не я здесь командую, — заявил я, — но я поговорю с городской знатью и передам тебе их ответ через час.

— Советую принять это предложение, — ответил Гейрмунд, — ярл — щедрый человек, но нетерпеливый.

— Через час, — повторил я и сделал шаг назад, скрывшись из его поля зрения.

Интересно, думал я, действительно ли Кнут сделал такое предложение? Если так, то он не намеревается выполнять его. Отдай я Фригг и ее детей, и мы потеряли бы последнее, чем можем повлиять на Кнута, и в результате его жестокость только удвоится. Так что предложение являлось лишь уловкой, в этом я был уверен, но шло ли оно от Кнута?

Я подозревал, что Кнут со своей основной армией находился в другой части Мерсии, ожидая момента, чтобы наброситься на небольшое войско Этельреда, и если эти подозрения были верны, то не было ни единого шанса, что гонец мог успеть добраться до него и вернуться в Глевекестр за один день с тех пор, как я сюда прибыл. Я полагал, что Гейрмунд выдумал это предложение.

Епископ Вульфхед, конечно, считал иначе.

— Если Кнут вернется в свои земли, — полагал он, — мы получим победу, которую желаем, не пролив не капли крови.

— Победу? — с сомнением спросил я.

— Язычники покинут наши земли! — воскликнул епископ.

— И оставят их разграбленными, — заявил я.

— Разумеется, должна быть компенсация, — епископ понял мою мысль.

— Вы просто ковыряющиеся в носу идиоты, — выругался я. Мы снова собрались в том же зале, и я рассказал танам и священнослужителям о предложении датчан. — Кнут в многих милях отсюда, — объяснял я.

— Сейчас он где-то на границе с Восточной Англией, у Гейрмунда не было времени, чтобы отправить к нему гонца и получить ответ, поэтому он выдумал это предложение. Он пытается обманом вынудить нас вернуть семью Кнута, а мы должны убедить его покинуть Глевекестр.

— Зачем? — спросил один из собравшихся, — если они здесь, мы знаем, где они, а город силен.

— Потому что Кнут держит здесь свой флот, — ответил я, — если дела у него пойдут плохо, а я планирую устроить ему большие проблемы, он отступит к своим лодкам. Кнут не хочет потерять сто шестьдесят восемь кораблей. Но если мы сожжем их, он отступит на север, туда, куда я хочу.

— Зачем? — снова спросил он меня. Он был одним из танов Этельреда, а значит недолюбливал меня. Вся саксонская Мерсия была разделена на приспешников Этельреда и сторонников его живущей отдельно жены Этельфлед.

— Потому что сейчас, — разозлился я, — его армия стоит между силами Этельреда и войском короля Эдуарда, и пока Кнут там, эти две армии не могут соединиться, потому я и должен убрать его с пути.

— Лорд Утред знает, что делает, — произнесла Этельфлед с легким укором.

— Ты сказал, что убьешь детей, если они не уйдут, — промолвил один из священников Вульфхеда.

— Это пустая угроза, — ответил я.

— Пустая? — послышался сердитый голос епископа.

— Знаю, что ты удивишься, — сказал я, — но не в моих правилах убивать женщин и детей. Возможно, потому что я язычник, а не христианин.

Этельфлед вздохнула.

— Однако мы все же должны выманить датчан из Глевекестра, — продолжил я, — а пока я не убью одного из близнецов, Гейрмунд не двинется с места.

Это они поняли. Возможно, я им не нравился, но они не возражали против моих доводов.

— Тогда девочку, — произнес епископ Вульфхед.

— Девочку? — спросил я.

— Она наименее ценна, — заявил епископ, а когда я не ответил, он попытался пояснить, — она же девочка!

— Просто убьем её? — спросил я.

— Разве ты не это предлагаешь?

— Ты сделаешь это? — спросил я его.

Он открыл рот, но не зная что сказать, снова закрыл.

— Мы не убиваем маленьких детей, — сказал я. — Мы ждем, когда они вырастут, и тогда убиваем. Итак. Как мы убедим Гейрмунда уйти?

Ответа не было ни у кого. Этельфлед с опаской смотрела на меня.

— Ну? — спросил я.

— Заплатим ему? — осторожно предложил олдермен Деогол. Я не ответил, и он оглянулся, ища поддержки. — Мы охраняем казну лорда Этельреда, — произнес он, — и можем позволить себе заплатить ему.

— Заплати датчанам, чтобы они ушли, и они вернутся на следующий же день, чтобы снова получить плату, — возразил я.

— Что же мы будем делать? — жалобно спросил Деогол.

— Убьем девчонку, конечно же, — ответил я. — Епископ, — я взглянул на Вульфхеда, — ты можешь принести пользу. Поговори с городскими священниками и узнай, не умерла ли на этой неделе маленькая девочка. Она должна быть шести-семи лет.

Если умерла, выкопай ее. Скажи родителям, что она станет святой, или ангелом, или еще кем-то, всё, что могло бы их утешить. Затем вынеси тело на крепостной вал, но не позволяй датчанам увидеть его! Меревал?

— Господин?

— Найди поросенка. Возьми его на крепостной вал, но держи за парапетом, чтобы датчане не узнали о нем. Финан? Ты выведешь к стенам Фригг и двойняшек.

— Поросенок, — презрительно произнес епископ Вульфхед.

Я уставился на него, затем поднял руку, чтобы остановить Меревала, собравшегося выйти из зала.

— Может, обойдемся и без поросенка, — медленно произнес я, словно мне только пришла на ум свежая мысль. — Зачем терять поросенка, когда в нашем распоряжении епископ?

Вульфхед удрал.

А Меревал принес поросенка.

Гейрмунд ждал, хотя теперь к нему присоединились почти двадцать других воинов. Их лошади были привязаны в сотне шагов от рва, в то время как сами датчане стояли гораздо ближе и все в приподнятом настроении.

Слуги принесли эль, хлеб и мясо, там было с полдюжины мальчишек, вероятно, сыновья воинов, которые присоединились к Гейрмунду, чтобы лицезреть его противостояние с Утредом Беббанбургским, известным тем, что не убивает женщин и детей.

Когда я появился, Гейрмунд жевал гусиную ножку, но тут же отбросил ее в сторону и побрел к крепостной стене.

— Ты принял решение? — крикнул он мне.

— Ты меня вынудил, — ответил я.

Он улыбнулся. Гейрмунд не привык улыбаться, поэтому это скорее был оскал, но он хотя бы попытался.

— Как я и говорил, — произнес он, — ярл щедр.

— И он уйдет из саксонской Мерсии?

— Он обещал!

— И возместит убытки, которые учинил на земле лорда Этельреда? — спросил я.

Гейрмунд помедлил, затем кивнул.

— Я уверен, возместит. Ярл — благоразумный человек.

А ты — лживый ублюдок, подумал я.

— Значит, ярл заплатит нам золотом и вернется в свои земли? — поинтересовался я.

— Такова его воля, но если ты вернешь его семью целой и невредимой.

— Им не причинили никакого вреда. Клянусь плевком Тора, — я плюнул, чтобы подтвердить искренность своего обещания.