Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц - Матида Соноко

Но в последние несколько дней его не было видно.

Думаю, он уплыл искать новых друзей.

– Эй, внучка Киёко, тебя ведь Кико зовут, да? – раздался хриплый голос.

Я оглянулась – рядом стояла Сатиэ. Сегодня на ней было платье с «дамасским» узором – видимо, она здесь считалась инфлюенсером. Конечно, она ведь председатель клуба, и все ее подруги были в таких платьях – вот это сила влияния!

– Ой, вы знаете, как звали бабушку?

– Кто ж такую железную тетку забудет? – скривилась бабка. Впрочем, неприязни на ее лице не было. – Приехала сюда с таким загадочным лицом – умереть не встать, местные никчемные мужички так и задергались. Вот точно, как мой Махоро рожей – разболтанные и жалкие.

Смешав внука с грязью, Сатиэ глянула на меня.

– Киёко говорила, что перебралась в наш город, никому не объяснив причин. Так и было?

– Да. Они с матерью совсем не ладили. Я несколько раз приезжала сюда, но мать не хотела иметь с ней никаких отношений, так что бабушке даже приходилось ездить встречать меня на станцию. Мать говорила, что понятия не имеет, почему бабушка сюда переехала.

Сатиэ оглянулась, убедилась, что Итоси ест где-то в отдалении, и закурила. Огонек сигареты мигнул, словно светлячок, и она медленно выпустила облачко дыма.

– Киёко говорила, что мужчина, которого она так любила, что даже родила ему ребенка, умер.

Длинная струйка дыма растворялась в ночном небе.

– У него была законная жена, так что ей даже не позволили присутствовать на похоронах. Этот мужчина в их последнюю встречу сказал: мол, когда умру, жди меня в месте, полном воспоминаний, и я даже после смерти постараюсь каким-нибудь способом навестить тебя. А местом, полным воспоминаний, и был этот город. Они один-единственный раз ездили в путешествие – как раз на Кюсю – и по дороге видели кита. Огромный кит выпустил тогда свой фонтан.

– Кит…

Мне показалось, что из-под ног что-то вырвалось, и я задрожала, но взяла себя в руки и посмотрела на Сатиэ. Та вдохнула дым и засмеялась:

– Романтично, да? Помню, она как-то раз посмотрела на нас наивными глазками и спросила: «А как часто сюда приплывают киты?» Мы тогда сказали, что нечасто, она и приуныла.

Бабка захихикала.

– Мы злились, конечно, за то, что она пользовалась успехом у мужиков, а так-то она хорошая тетка была.

Я вспомнила двор своего дома. Маленький дом, откуда далеко видно море. Наверное, бабушка все это время ждала там кита.

– А она увидела кита? – взволнованно спросила я, и Сатиэ с сожалением покачала головой.

– Они здесь редко появляются. Я с детства здесь живу, и то раза три их всего видела.

– Ясно, – огорченно ответила я, сбавляя тон.

Но Сатиэ бодро добавила:

– Не то чтобы я была за измены, но хороший у нее мужик, видать, был. Она смеялась – мол, жду не дождусь, когда он придет меня навестить. Интересно, в каком виде он появится – может, это он? – и на порхающую бабочку радостно показывала. Поэтому, говорила, мне и не одиноко. Само собой, никто ее не навестил. Вот когда она умерла и мы ее хоронили, то решили – наверное, он и забрал.

– Так вот же, наверное, это тот кит!

– Хи-хи, я тогда на море поглядела и сказала – поздновато ты!

Позади нас раздались голоса, и я обернулась – это бабульки-подружки со смехом смотрели в нашу сторону. На их лицах были теплые улыбки.

– Он, наверное, спохватился, когда ее не стало, – болван!

– А может, просто сначала к жене своей пришел. Такой мерзавец!

– Неужели даже китом за двумя юбками гонялся? Жуть берет!

Глядя на смеющихся бабушек и на Сатиэ, я чуть не расплакалась. Моя бабушка не грустила здесь в одиночестве – она была счастлива.

Сатиэ, снова затянувшись, придала мне бодрости:

– Ты тоже держись! Ты ж ее внучка. Что бы ни случилось, когда-нибудь снова сможешь жить, смеясь.

– Да… – кивнула я в ответ, вытирая слезы в уголках глаз.

Меня кто-то позвал, и я оглянулась – мне махали Итоси и Михару.

– Кинако!

– Мы тут зефир плавим! Дико вкусно! Иди к нам!

Сатиэ сказала:

– Иди, иди.

Я попрощалась со старушками и ушла.

– Смотри, вот шоколадный!

На расплавившемся кусочке зефира сверху был шоколад. Костер освещал лица Михару и Итоси, они веселились, рядом кричали потные Муранака и Кэнта:

– И мясо ешьте! Еще есть!

Юми и Масуми с улыбками смотрели на нас с веранды.

В конце концов Муранака по очереди съел подгоревший кусок мяса и зефир, ругнулся – гадость! – и одним глотком допил свое пиво, а Кэнта завопил:

– Махоро, ты крутой!

Затем уже Кэнте сунули клубничный зефир со свиным ребрышком, и он скривился. Я засмеялась, а Михару вдруг сказала:

– Слушай, Кико, я завтра уезжаю в Токио. Мне уже пора. Прости!

Ее голос звучал мрачновато.

– Да, конечно. Ты и так уж сколько с нами пробыла! – кивнула я, но в то же время почувствовала, будто внутренности мои рухнули в пустоту, как будто разом исчезла какая-то важная часть меня.

При одной мысли об отъезде моей верной подруги, что приехала сюда, разыскивая меня, и что разделила со мной мои горести, стало ужасно грустно. Завтра уезжает Итоси, а теперь и Михару… Но не могу же я привязать ее к себе. Тогда Такуми приедет ругаться.

Я изо всех сил удерживала на лице улыбку.

– Спасибо. Большое тебе спасибо! Благодаря тебе я могу двигаться вперед.

– Это благодаря Итоси. А еще благодаря твоим собственным усилиям. – Михару тихонько засмеялась и обняла меня. – Если начну об этом завтра говорить, и сказать не смогу, и уехать не получится, поэтому скажу сейчас. Ты – мой самый близкий друг, самый важный для меня человек. Поэтому, если вдруг что-то случится, сразу говори. Где бы я ни была, когда бы это ни случилось, я приеду. Что бы ни случилось, я спасу тебя! Поэтому ты теперь должна всегда улыбаться, как сейчас.

– Ну вот, теперь ты плачешь.

– Сама-то!

Мы обнялись и расплакались. Я была счастлива. По-настоящему счастлива. Мне казалось, что все потеряно, но потом пришло осознание: вот сколько всего у меня еще есть!

– Смотри, Итоси, пьяные плачут! – захихикал Кэнта и тут же сделал изумленное лицо: – Ой, Махоро, а ты-то чего?!

Действительно, Муранака тоже плакал – сдержанно, по-мужски. Он совсем был непохож на того мужчину, которого сначала себе представляла. Мы с Михару вытерли слезы и стали над ним смеяться, а тот еще пуще зарыдал:

– Так трогательно, когда ты смеешься!

Тут закричала Сатиэ:

– А ты чего