Сломанная тень - Валерий Введенский

– А-а… – Тоннер хотел спросить про Кислицына, но на сей раз вовремя остановился.

Софья Лукинична и так, и сяк крутилась перед Тучиным:

– Фи! Даже на платье не взглянул!

– У меня срочный заказ! Не шевелись, Пантелейка!

Тучин успел зарисовать только Тимкино лицо; что ж, фигуру Гиацинта придется писать с казачка.

– Александр Владимирович!

Тучин вздрогнул, осторожно обернулся к двери:

– Ах! Это вы, Илья Андреевич! Слава богу! Очень рад!

Тоннер головой потряс – не снится ли? В последние встречи художник недвусмысленно выражал ему неприязнь.

– Добрый день! Я на секунду. Меня просили кое-что вам передать. – Доктор достал письмо Дашкиной и, только отдав его адресату, заметил Лаевскую: – Здравствуйте, сударыня!

– Здравствуйте! – с вызовом произнесла Софья Лукинична.

– Как ваше самочувствие?

– Как видите! – Лаевская смерила доктора уничижительным взглядом.

– Сударыня, я у вас случайно в спальне микстурку свою не забыл?

– Нет! – Софья Лукинична злобно сверкнула глазами. А затем вдруг улыбнулась: – Но можем пойти поискать! Вместе!

– Увы, временем не располагаю! – поблагодарил Тоннер. – Если вдруг найдется – не сочтите за труд…

– Огромное спасибо, Илья Андреевич! – Тучин, прочтя записку, сперва подпрыгнул, а потом на радостях обнял доктора. – А вы-то сами идете на маскарад?

– Увы, придется.

– И мне тоже. Но… – Тучин нахмурился. А вдруг Киршау его в лицо узнает? Обер-полицмейстеру по должности положено маскарады посещать. Как бы так одеться, чтоб не узнал?

– Всего хорошего! – поспешил раскланяться доктор. – Мне еще к Полине Андреевне надобно заглянуть!

– Ну что они в ней нашли? – разозлилась Софья Лукинична. – Сашенька! А ты, соколик, что нахмурился? Прямо как в детстве! Помнишь, тебя оса укусила, ты личико сморщил, заплакал, на коленки мои забрался, а я гладила тебя и дула. Не помнишь? Ты крошкой тогда был, еще в платьицах бегал…

Какая идея! В женском платье Тучина никто не узнает!

– Тетушка! – воскликнул обрадованный художник. – В вашем гардеробе что-нибудь для меня найдется?

– Ваша тысяча! – Кислицын развернул сверток, в котором ассигнации соседствовали с серебром и даже медью.

– Тяжело, поди, было такую сумму собрать? – сочувственно спросила Ирина Лукинична.

Кислицын вздохнул.

– Эх, Матвей, Матвей! От кого, от кого, а от тебя не ожидала.

– Прошу прощения, Ирина Лукинична!

– Понимаю, понимаю! Бес попутал! Что ж, с кем не бывает! Но что сделано, то сделано. Будем вместе ошибки исправлять.

– Я готов!

– И отлично! Со свадьбой, сам понимаешь, тянуть нельзя. Думаю до поста Филипповского сыграть.

– С какой свадьбой? – с замиранием в голосе спросил Матвей Никифорович.

– Твоей! Твоей с Оленькой! Везунчик! Весь банк сорвал. Все пятнадцать тысяч!

– Но Ирина Лукинична…

– Да не волнуйся так! Ребеночек, может, еще и помрет. Они часто дохнут! А денежки – все, считай, при тебе!

– Да послушайте! Не могу я на Оленьке жениться! Я Полину люблю!

– Хитрец! – Ирина Лукинична погрозила ему пальчиком. – Аппетит проснулся? Пятнадцати мало? Ладно! Давай так! Ежели ребеночек через годик не помрет, я тебе еще тыщонку подкину! По рукам?

– Ирина Лукинична! Я не торгуюсь! Поймите: я люблю Полину! И она меня! – Кислицин упал на колени. – Благословите!

– Что? Да какая это любовь? – злобно прошипела Ирина Лукинична. – У вас не любовь, у вас томление плоти! Любовь – это когда надежность, когда обеспеченность, когда положение в обществе! Полина к нищете твоей не привыкла! Да и мы не допустим! Костьми ляжем!

– Ирина Лукинична! Я наследство получу! Вот бумаги, взгляните…

– Не морочь мне голову!

– Господи! Что ж такое! Я же по-хорошему пытаюсь! Мы же все равно поженимся! Сбежим!

– Что? Да я… В порошок сотру! В долговую яму засажу!

Матвей придвинул к ней лежащую на столе кучку денег:

– Все до копеечки, пересчитайте!

– А те, что московским процентщикам задолжал? Ефросинья Михеевна пишет, разыскивают они тебя! Так я им сообщу, где искать!

– Это ваше право!

– Из дома тебя уже выставили, будешь упорствовать – и со службы выпрут! За тебя ведь Андрей Артемьевич хлопотал? Похлопочет об обратном!

– Честь имею! – Матвей Никифорович щелкнул каблуками.

– Опомнись…

Ирина Лукинична в ярости запустила в дверь подушкой. Очень она надеялась, что уговорит или запугает Кислицына. Что же теперь делать? За кого Ольгу выдать?

– Никанорыч! Где тебя носит, старый хрыч!

– Да здесь я! – Кислицын, выходя, стукнул дворецкого распахнувшейся дверью – тот, по своему обыкновению, подслушивал.

– Есть новости?

– Так, ерунда! К господину Тучину фельдъегерь приезжал. А сразу после Александр Владимирович приказали в кабинете Владимира Андреевича шторы раздернуть.

– Его высокопревосходительство что делает?

– Андрей Артемьевич? К маскараду одеваются!

– Что? И он туда же?! Батюшки светы!

Утренний рублик был реквизирован укушенной Аксиньей (пока Макар тащил ее к докторам, залезла, тварь, в карман). После унизительных просьб, клятв «никогда больше» и прочих калечащих душу обещаний ему было выдано на стакан.

А что такое стакан? Первый робкий шаг! Насмешка над трепещущим нутром!

Макар вымел у калитки яму, карауля Шнейдера. Тот явился под вечер.

– Опять рублик с вас! – заявил ему с ходу осведомитель.

Борис Львович скривился:

– Я в твоих услугах больше не нуждаюсь!

– Да вы послушайте! Я вам такое расскажу! Тут…

– Пропусти!

– Утром собака Тоннера жену мою покусала! Потом Тоннер обедать приезжал…

– Мне это неинтересно. – Шнейдер предпринял попытку обойти Макара.

– Откушал и снова уехал. Да! И Данилу с собой прихватил. А собака следом побежала. Тварь!

Шнейдер шел быстро, но сторож не отставал.

– Вернулись через пару часов, но только Данила с собакой, Тоннер – нет. Я стою себе мету, вдруг карета подъезжает…

– Киршау? – на всякий случай поинтересовался Шнейдер.

– Э-э-э. Если бы…

Макар все больше и больше отчаивался. Событие было так себе, ничего примечательного, но на безрыбье, как говорится, и сам раком станешь.

– Кто? – Шнейдер на ходу обернулся.

– Жандармского корпуса полковник! Из кареты не вылезал – выпимши потому что, а прямо оттуда приказал мне: «Доложи, говорит, что прибыл». Но тут Данила с Катей выскочили: «Федор Максимович! Федор Максимович!» Оказалось, в карете еще двое. Один иностранец, а второго вы видели. Художник, что вчера приходил.

– Ну и бог с ними! – сказал Шнейдер.

– Катерина их в дом звала. Давайте, мол, покормлю, мясо пожарю. Но те отказались, знают, наверное…

– Что знают? – спросил, зевая, Борис Львович.

– Как что? – удивился Макар. Он так часто слышал и сам пересказывал придуманную Аксиньей страшилку о том, что Тоннер питается человеческим мясом, что и сам в нее потихоньку поверил. – Илья Андреевич каждый день в морге кусочек отрубает и домой приносит. Аксиньюшку мою готовить заставлял…

– Клянись!

– Чтоб меня черти разорвали!

– Под присягой подтвердишь?

Макар зажмурился, а затем выпалил страшную цифру:

– Двадцать!

– По рукам!

– Серебром!

– Облезешь!

– Тогда рубль прямо сейчас!

– Будет тебе рубль! Только бумагу одну подпишешь!

В прихожей было не протолкнуться. Филипп Остапыч бегал из угла в угол, подавая господам верхнюю одежду. Возле крыльца их уже с полчаса дожидались кареты и экипажи.

– Чур, Сашенька со мной едет! – топнула ножкой Софья Лукинична, схватив Тучина за руку.

– Мы, кажется, не знакомы, сударыня! Позвольте представиться… – начал было генерал Лаевский, но его с хохотом перебила Ольга:

– Это же наш Сашенька! Александр Владимирович смеха ради в платье Софьи Лукиничны обрядился!

На стройном Тучине черное с кружевами платье сидело как влитое. Клок и шляпка с вуалью довершали картину.

– Не припомню, матушка, у вас такого платья! – заметила Полина.

– Сегодня в коробке нашлось! Я приказала утром открыть, думала, там розовое лежит. Ан нет! Его только к вечеру доставили! Безобразие!

Софья Лукинична оделась цыганкой: к платью, добытому с боями у Сиклер, присовокупила бусы, монисто, в прическу воткнула алую розу, а в руках держала пестрый веер.

– А вот и Матвей Никифорович! – обрадовался Андрей Артемьевич, завидев спускавшегося от Ирины Лукиничны Кислицына. – А мне сказали, что вы съехали!

– Так и…

Молодой человек не договорил. Его перебила Марфуша, внезапно появившаяся на лестнице:

– Возмездие грядет! Горе дому сему!

– Она что? Тоже на маскарад поедет? – удивилась Софья Лукинична.

Кликуша спускалась, патетически размахивая руками, с завыванием декламируя странные строки:

Пятый к первому придет!Рок!Ровно в полночь там умрет!Кровь!Да свершится страшный суд!Меч!Да погибнет грех и блуд!Тлен!

Чистый помыслами ангелПризван Господом карать.Трепещи! Грядет архангел,Михаилом его звать!Пятый к первому придет!Пятый к первому придет!Пятый к первому придет!Ровно в полночь он умрет!

– Ну и чушь! – воскликнула Софья Лукинична.