Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - Карстен Дюсс

представляло для меня опасность. Если я не возьму под контроль шантажиста – вероятно, это Курт, – то вся моя выстроенная на лжи конструкция для организаций Драгана и Бориса рассыплется в прах. С точно такими же последствиями, как если бы Борис действительно сбежал.

Обвинения Катарины – будто бы я хожу на сторону – хотя и не были основаны на фактах, но тем не менее как бредовое представление были очень даже реальны. Идея фикс даже одного родителя могла разрушить совместную воспитательную основу обоих.

А ведь еще были покойники.

Ладно, двух мертвых Хольгерсонов и Нильса в конечном итоге можно отнести на счет моих родителей, потому что именно из-за них мой внутренний ребенок сформировался неправильно. Но, случись что, это не будет интересно ни 4498 еще живым Хольгерсонам, ни полиции.

И, будто этого было мало, еще и Нильс-официант после своей смерти вновь вылез из Альгойского ущелья.

Что мне было нужно, так это ясная голова. Поэтому я решил поехать на своем «дефендере» в лес и там побегать часок трусцой. Вообще-то, я пребывал в очень неплохой спортивной форме. Не в топ-кондиции, как Саша с его ежедневными десятикилометровыми пробежками. Но в достаточно хорошей, чтобы быстро разгрузить голову. Я облачился в соответствующие шмотки, вышел из квартиры и спустился в вестибюль старинного здания.

Там стоял Курт.

Была среда. Если бы я обращал внимание также и на слова Лауры, а не только на ее губы, то запомнил бы, что среда у Макса – «день любимого дядюшки».

По средам Курт с утра до вечера присматривал за своим крестником. Включая трансфер в детский сад. Видимо, он только что сдал Макса в группу. Теперь он стоял в холле. С почти пустым многоразовым стеклянным кофейным термостаканом в руке.

Если это действительно был тот самый Курт, который часа два назад должен был получить по мейлу фотографии с отрезанным ухом, то он ничем не выдал свой триумф. Если он и знал, что на фотографиях было изображено не затребованное им ухо Бориса, а чье-то другое, то он ничем не выдал и этого. Курт не выглядел ни заносчивым, ни рассерженным. Он выглядел скорее раздавленным.

– Привет, Бьорн. Я как раз хотел зайти к тебе.

– Сейчас совсем неудачный момент. У меня встреча…

Ну да, с самим собой.

– Я провожу тебя немного. Я… мне нужна помощь.

Курт быстро, одним глотком, допил кофе из стакана. Последнее, что мне сейчас было нужно, – это чтобы он меня сопровождал. Но я не мог просто оставить его и уйти. Для этого я все-таки был слишком любопытен, мне хотелось узнать его истинное душевное состояние. В отличие от нашего вчерашнего разговора сейчас он, похоже, не собирался играть со мной в игры, а действительно нуждался в совете. Я решил обращаться с ним как с надоедливой мухой. Отмахнуться, если слишком приблизится.

– Ну хорошо. Моя машина в двух шагах на улице. Пойдем. Одна-две минуты у меня есть.

Я открыл парадную дверь, пропуская Курта вперед. Курт огляделся вокруг, ища, куда деть кофейный стакан, и поставил его на почтовые ящики. Я был уверен, что даже многоразовые стеклянные стаканы нарушают экологический баланс, если использовать их только по одному разу. Но что касается Курта, такое поведение меня, честно говоря, не удивило. Оно было в его духе.

Курт вышел на улицу. Под глазами у него лежали глубокие темные круги. Что было неудивительно, если полиция продержала его всю ночь, терзая из-за ДТП с автофургоном и «молодоженами». Наверно, он почти не спал.

– Вчера вечером произошел несчастный случай… – начал он.

Я сделал удивленное лицо:

– Что стряслось?

– Один из моих фургонов при несколько странных обстоятельствах переехал двух человек.

– Есть пострадавшие?

– Это одна из странностей… То есть вроде бы эти двое, которых переехали, были мертвы уже до того.

Мы прошли мимо припаркованного электросамоката с держателем для латте мачиато.

– Тут, к сожалению, я не могу тебе помочь. Я не разбираюсь в транспортном праве. Только в уголовном. Моим делом были бы телесные повреждения со смертельным исходом. Смерть вследствие несчастного случая – скорее нет.

Если Курт не был чертовски хорошим актером, то устроенное нами ДТП однозначно осадило этого придурка, и я почувствовал немалое удовлетворение.

– Оба этих типа, которых переехали, были членами одной семьи, тесно связанной…

Я не дал ему договорить:

– Тогда пошли им цветы.

Тем временем мы подошли к моей машине. Я поискал в кармане ключи.

– Это они мне уже кое-что прислали. Вот это было засунуто под мой стеклоочиститель.

Курт достал из кармана пиджака записку и протянул мне. Помедлив, я взял ее и скептически осмотрел. Я знал этот клочок бумаги. Что было объяснимо: вчера я собственноручно вырвал его из Сашиной тетради для заметок. Сейчас он был скомкан и, предположительно, исписан креативным почерком некоего альтернативно одаренного[40] каллиграфа. То есть каракулями заносчивого безграмотного придурка. Это впечатление создать очень просто, если правша – к примеру, Саша – напишет что-нибудь левой рукой. И перепутает пару заглавных и строчных букв, а некоторые вообще не будет использовать.

В общем, записка гласила: «Лишонный Чести ни знает Покаянию».

Эта фраза была мне известна. Как адвокату по уголовным делам. Хотя и в правильной орфографии. Это был главный тезис из так называемого Канона чести. Некий, безусловно не совместимый с уголовным кодексом, свод правил кровной мести. Похоже, Хольгерсоны не так уж легкомысленно отнеслись к смерти своих отпрысков. Именно это впечатление должна была создать записка. Так пожелал мой внутренний ребенок.

Я лично не верил, что какой-либо Хольгерсон будет чересчур сильно переживать из-за смерти двух своих мелких наркодилеров. По крайней мере, пока он полагал, что смерть наступила в результате несчастного случая. И уж тем более ему, наверно, весьма безразличен тот, чей грузовик переехал трупы. Но хорошо, если Курт думает иначе.

Я еще раз прочел записку вслух:

– «Лишонный Чести ни знает Покаянию»… Ты, вообще-то, сдаешь в аренду только электросамокаты или еще и буквы Е? Тут в тексте двух явно не хватает.

Курт счел, что дислексия у того, кто сунул ему под стеклоочиститель это послание, – вопрос скорее второстепенный.

– Я погуглил. Это объявление кровной мести. Два типа, которых переехал мой фургон, были из Хольгерсонов.

Очень хорошо. Курт заглотил наживку. Если он теперь из-за этого пребывал в состоянии безысходности, значит мой внутренний ребенок все сделал правильно.

– Хольгерсоны? Это не те, что как-то связаны с золотым младенцем Иисусом? Плохо дело. Похоже, эти ребята не понимают юмора. Но что я могу для тебя сделать? – наивно спросил я.

– Ты же… То есть я слышал… У тебя же, как у адвоката, есть контакты с такими людьми. Ты не можешь это как-то уладить? Передать им что-нибудь?

Я дистанцировался. Как физически, так и вербально.

– Во-первых, не понимаю, о чем ты говоришь. Во-вторых, даже если у меня и есть