Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Он воззрился на меня с удивлением, а потом ухмыльнулся.

— Скоро Фригг станет вдовой.

— Тебе не нужна глухонемая жена. Но я подыщу тебе кого-нибудь.

Последняя доска, соединяющая две каменные арки моста, упала в воду. Занималась заря, и восходящее солнце окрасило восток, низкие облака были как будто прошиты золотыми и алыми нитями. Из-за реки за нами наблюдали.

Пленники ехали с нами, у каждого мужчины была затянута на шее петля, но теперь я приказал снять петли.

— Вы свободны, — сказал я им, — но если мы встретимся снова, я вас убью. Возьмите ее с собой, — я кивнул на Брунну, болтающуюся как мешок с овсом на крепкой кобыле.

— Господин, — Лейкнир направил свою лошадь ко мне. — Я поеду с тобой.

Я взглянул на него, седовласого и такого жалкого.

— Ты присягнул служить ярлу Кнуту, — оборвал его я.

— Пожалуйста, господин, — молил он.

Другой пленник, юнец, толкнул лошадь к Лейкниру.

— Господин, — произнес он, — мы можем получить один меч?

— Можете взять один меч взаймы, — ответил я.

— Пожалуйста, господин! — просил Лейкнир. Он знал, что вот-вот случится.

— Два меча, — объявил я.

Лейкнир провалил дело. Ему дали задание, а он его провалил. Если бы он вернулся к Кнуту, его бы наказали за это, и я не сомневался, что наказание было бы долгим, мучительным и смертельным. Но он не был мне нужен. Его постигла неудача.

— Как тебя зовут? — спросил я юнца.

— Йорунд, господин.

— Сделай это быстро, Йорунд. Я не нахожу удовольствия в боли.

Он кивнул и спешился. Мои люди отодвинулись, образовав неровное кольцо вокруг клочка покрытой травой земли, и Лейкнир выскользнул из седла. Он уже выглядел побежденным.

Мы бросили на траву два меча. Лейкнир позволил Йорунду выбрать оружие первым, потом подобрал оставшееся, но почти не пытался защищаться. Он поднял клинок, но без какого-либо воодушевления.

Он просто уставился на Йорунда, и я заметил, как Лейкнир вцепился в рукоять со всей силой, намереваясь держать оружие в руках, когда умрет.

— Дерись! — крикнул ему Йорунд, но Лейкнир уже покорился смерти. Он сделал слабый выпад в сторону юноши, и Йорунд отбил его, отбросив клинок Лейкнира далеко в сторону, и старый воин остался в этом положении, с широко расставленными руками, а Йорунд глубоко погрузил одолженный меч в незащищенный живот.

Лейкнир согнулся, завывая, его кулак побелел, сжимая меч. Йорунд выдернул клинок, и хлынул поток крови, а потом снова вонзил его, на этот раз Лейкниру в глотку.

Он держал меч, пока Лейкнир не упал на колени, а затем старик завалился лицом вперед. Несколько мгновений он извивался на траве, а потом затих. И как я заметил, меч все еще был зажат в его руке.

— Мечи, — произнес я.

— Мне нужна его голова, господин, — попросил Йорунд.

— Так забери ее.

Ему нужна была голова, потому что Кнут захочет получить доказательства, что Лейкнир мертв, наказан за то, что не смог защитить Фригг.

Если Йорунд отправится к Кнуту без такого доказательства, его тоже будет ждать наказание. Голова мертвеца была его гарантиями, знаком того, что он свершил возмездие и сам может быть от него избавлен.

Неподалеку от дороги находилась каменоломня. Уже многие годы никто там не работал, все густо заросло сорняками, то там, то сям пробивалась молодая поросль деревьев.

Я подумал, не было ли это тем самым местом, откуда римляне брали известняк для строительства Честера, и теперь мы сбросили тело Лейкнира вниз на камни. Йорунд отдал оба меча и завернул окровавленную голову в плащ.

— Мы скоро снова встретимся, господин, — сказал он.

— Поприветствуй от моего имени ярла Кнута и скажи ему, что его жене и детям не причинят вреда, если он вернется домой.

— А если вернется, господин, ты отдашь их ему?

— Ему придется их у меня выкупить, скажи ему это. А теперь отправляйся.

Датчане пошли на восток. Брунна ворчала, когда отправилась вместе с ними. Она требовала, чтобы ее сопровождали две служанки, но я приберег их, чтобы заботиться о Фригг и детях.

Жена Кнута ехала верхом на серой кобыле и была укутана в свой плащ из перьев, тем летним утром это было то еще зрелище. Она наблюдала, как умер Лейкнир, и на ее лице не промелькнуло и тени улыбки, пока из его глотки пузырилась кровь, а потом он дернулся и затих.

И мы отправились на юг.

Глава десятая

— Пойдет ли Кнут домой? — спросил мой сын, когда мы скакали на юг через перелесок по берегу небольшого, но быстрого ручья.

— Нет, пока не закончит всё в Мерсии, — ответил я, — а, может, даже и тогда. Он захочет захватить и Уэссекс.

Сын развернулся в седле, чтобы взглянуть на Фригг.

— Но ты ведь вернешь ее, если он отправится домой? Так, может, он так и поступит?

— Он не глуп, — заявил я. — Мы знаем, что он в нее влюблен, но и десяти шагов не пройдет ради ее спасения.

Мой сын недоверчиво рассмеялся.

— Я бы полмира ради нее прошел, — произнес он.

— Это потому что ты идиот. А Кнут нет. Ему нужна Мерсия, Восточная Англия и Уэссекс, и все они полны женщин, некоторые почти так же красивы, как Фригг.

— Но…

— Я затронул его гордость, — прервал его я. — Она не настоящая заложница, потому что Кнут не даст и горсти крысиного дерьма, чтобы ее спасти. Может, он и пошевелит пальцем, чтобы спасти сына, но женщину? Не за этим он начнет охоту на меня. Он бросится за мной из-за того, что задета его гордость. Я заставил его выглядеть глупцом, а этого он вытерпеть не сможет. Он придет.

— С четырьмя тысячами воинов?

— С четырьмя тысячами воинов, — без выражения повторил я.

— Или он может не обратить на тебя внимания, — предположил мой сын. — Ты сам сказал, что Мерсия — это лучший трофей.

— Он придет, — повторил я.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Потому что, — сказал я, — Кнут похож на меня. В точности похож. Он гордец.

Мой сын проехал несколько шагов в молчании, а потом одарил меня суровым взглядом.

— Гордость — это грех, отец, — произнес он елейным голосом, имитируя священника.

Я не смог сдержать смех.

— Да ты просто задница!

— Они и правда так говорят, — отозвался он, теперь серьезно.

— Священники? — спросил я. — Ты помнишь Оффу?

— Человека с собаками?

— Того самого.

— Мне нравились его собаки, — произнес Утред. Оффа когда-то был священником, а потом бродил по дорогам Британии со сворой дрессированных собак, исполнявших разные трюки, хотя они служили ему лишь для того, чтобы проникать в дома лордов, а там он внимательно прислушивался к разговорам. Он был умным человеком и кое-что знал.

Оффа всегда знал, что замышляется, кто кого ненавидел, при этом притворяясь, что это не так, и он продавал эти новости. В конце концов он меня предал, но я скучал по его рассказам.

— Священники — как Оффа, — сказал я. — Они хотят превратить нас в своих собак, хорошо выдрессированных, благодарных и послушных, а всё почему? Чтобы самим разбогатеть. Они говорят, что гордость — это грех?

Ты же мужчина! Это как сказать, что дышать грешно, и однажды они заставят тебя почувствовать себя виноватым из-за того, что ты осмелился сделать вздох, и отпустят тебе грех за горсть серебра.

Я наклонил голову под низкой веткой. Мы двигались по лесной дороге, что вела на юг по берегу быстрого ручья. Снова начал накрапывать дождь, но не сильный.

— Священники никогда не возражали против моей гордости, пока датчане сжигали их церкви, — продолжал я, но когда они решили, что наступил мир, что больше никто не будет разрушать церкви, они обернулись против меня. Вот увидишь, еще неделя, и священники будут лизать мне зад и умолять их спасти.

— И ты это сделаешь, — заметил Утред.

— Вот такой уж я глупец, — мрачно согласился я, — я их спасу.

Мы находились в знакомой местности, потому что годами посылали большие отряды воинов наблюдать за датчанами в Честере. Весь север Мерсии был под владычеством датчан, но здесь, в восточной ее части, по которой мы ехали, этим землям постоянно угрожали дикие племена из Уэльса, так что сложно было сказать, кто же на самом деле владеет этой землей.

Ярл Кнут заявлял свои права, но был слишком благоразумен, чтобы делать врагами валлийцев, что дрались как демоны и всегда отходили обратно в свои горы, если их превосходили числом.

Этельред тоже претендовал на эти земли и предлагал серебро любому мерсийцу, желающему построить на спорной территории свой дом, но он и не думал защищать этих поселенцев.

Он не построил ни одного бурга так далеко на севере и отказывался захватывать Честер, потому что и датчане, и валлийцы рассматривали бы этот захват как угрозу.

Спровоцировать войну между Мерсией и двумя ее самыми страшными врагами было последним, чего желал Этельред, так что он вполне удовлетворялся тем, что наблюдал за Честером.