Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

— Это твоя жена? — спросил я Лейкнира, который вошел в комнату вслед за мной.

— Да, господин, — ответил он.

— Я убиваю лжецов, Лейкнир.

— Она моя жена, — повторил он, хотя и жалостливым тоном, как будто должен был повторять эту ложь даже несмотря на то, что из этого ничего не вышло.

— А это твоя дочь? — спросил я, кивая на молодую женщину, что сидела рядом с Брунной.

На этот раз Лейкнир промолчал. Теперь Брунна кричала на меня, требуя ее отпустить, но я не обратил на нее внимания. Двое маленьких детей, близнецы, вцепились в юбку молодой женщины, которая тоже промолчала и просто уставилась на меня своими большими темными глазами, которые я так хорошо помнил.

Она была так прекрасна, так хрупка, так напугана, и просто смотрела на меня и молчала. Она стала старше, но не настолько, как все мы. Думаю, когда мы встретились, ей было пятнадцать или шестнадцать, а теперь она стала на десять лет старше, но эти годы лишь добавили ее красоте величавости.

— Это твоя дочь? — снова спросил я Лейкнира с яростью, и он промолчал.

— Как ее зовут? — спросил я.

— Фригг, — почти прошептал Лейкнир.

Фригг, жена Одина, главная богиня Асгарда, единственная, кому дозволялось сидеть на высоком троне Одина, создание исключительной красоты, обладающая к тому же даром пророчества, хотя и предпочитавшая не открывать то, что знает.

Возможно, эта Фригг тоже знала все, что может когда-либо произойти, но никогда не поведала бы об этом, потому что дева, которую я знал под именем Эрции, внучка колдуньи Эльфадель, была и глуха, и нема.

А также, как я понял, была женой Кнута.

Я нашел ее.

Для охраны Честера оставили две сотни датчан, хотя многие из них были слишком стары или медлительны из-за былых ран.

— Почему так мало? — спросил я Лейкнира.

— Никто не ожидал, что на Честер нападут, — с горечью ответил он.

Я шел по захваченному городу, исследуя его и восхищаясь им. Даже в старом городе Лундена, в той его части, что стояла на холме, не было столько римских построек в таком хорошем состоянии.

Если не обращать внимания на солому, я почти мог представить, как перенесся в те времена, когда люди могли делать такие чудесные вещи, когда из одного сияющего города они правили половиной мира. Как им это удалось, гадал я, и как могли эти люди, столь сильные и умные, потерпеть поражение?

Со мной были Финан и сын. Меревал со своими людьми стояли на укреплениях, создавая впечатление, что нас гораздо больше ста тридцати трех.

Большая часть побежденного гарнизона теперь находилась за пределами стен, собравшись на просторной арене, где римляне развлекали себя играми со смертью, но мы захватили их лошадей, почти все припасы и большинство их жен.

— Значит, тебя оставили оберегать Фригг? — спросил я Лейкнира.

— Да.

— Ярл Кнут будет тобой недоволен, — рассмеялся я. — На твоем месте, Лейкнир, я бы спрятался где-нибудь очень далеко отсюда.

Он ничего на это не ответил.

— Хэстен отплыл вместе с ярлом Кнутом? — спросил я.

— Да.

— Куда?

— Не знаю.

Мы находились в гончарной мастерской. Печь, сделанная из римских кирпичей, все еще горела. Там были полки с готовыми мисками и кувшинами и колесо с покосившимся на нем куском глины.

— Ты не знаешь?

— Он не сказал, господин, — смиренно промолвил Лейкнир.

Я ткнул кусок глины на колесе. Он уже затвердел.

— Финан?

— Господин?

— В печи есть дрова?

— Да.

— Разожги их, чтобы были и правда горячи, и мы засунем туда руки и ноги Лейкнира. Начнем с левой ноги, — я повернулся к пленному датчанину. — Снимай сапоги. Тебе они больше не понадобятся.

— Я не знаю! — яростно заголосил он. Финан подбросил дров в топку.

— Тебя оставили здесь охранять самое ценное имущество ярла Кнута, — сказал я, — и ярл Кнут не просто пропал. Он сказал тебе, как посылать ему известия, — я смотрел, как гудит пламя. Внезапный жар заставил меня сделать несколько шагов назад. — У тебя не останется ни рук, ни ног, — заявил я, — но, наверное, ты сможешь ползать на коленях и обрубках рук.

— Они отправились к Сэферну, — признался он в отчаянии.

И я ему поверил. То, что он поведал о Кнуте, имело смысл. Кнут мог бы повести свой флот на юг вокруг Корнуолума и атаковать южное побережье Уэссекса, но так уже делали, и эта попытка провалилась.

Значит, вместо этого он поведет свою армию по реке Сэферн вглубь Мерсии, и первым серьезным препятствием, на которое он наткнется, будет Глевекестр.

Глевекестр был жилищем Этельреда и самым важным городом Мерсии, хорошо защищенным бургом с высокими римскими стенами, но сколько там осталось людей, чтобы отразить нападение на эти стены? Забрал ли Этельред всех воинов страны, чтобы напасть на Восточную Англию?

Внезапно меня охватил страх, потому что Этельфлед наверняка нашла убежище в Глевекестре. В тот момент, когда люди прослышат о том, что датчане идут по реке, что тысячи людей и лошадей высадились на берегу Сэферна, они побегут к самому сильному и ближайшему бургу, но если этот бург плохо защищен, он превратится в ловушку.

— Так что ты будешь делать, если понадобится послать известия Кнуту? — спросил я Лейкнира, который все еще с опаской посматривал на печь.

— Он велел послать всадников на юг, господин. Сказал, что они его найдут.

Вероятно, это было правдой. Армия Кнута рассеялась бы по саксонской Мерсии, сжигая дома, церкви и деревни, и дым от этих костров стал бы сигнальным огнем для гонца.

— Сколько людей у Кнута? — спросил я.

— Почти четыре тысячи.

— Сколько с ним отплыло кораблей?

— Сто шестьдесят восемь, господин.

На стольких кораблях легко могли разместиться пять тысяч воинов, но они взяли еще и лошадей, слуг и припасы, так что четыре тысячи, вероятно, соответствовали действительности. То была большая армия, а Кнут был умен. Он завлек Этельреда в Восточную Англию, а сам теперь находился в сердце его земель.

Как поступит Уэссекс? Эдуард наверняка соберет армию, но и разместит воинов в своих бургах, опасаясь, что датчане могут ударить на юг через Темез.

Я предполагал, что Эдуард решит защищать Уэссекс, предоставив Кнуту опустошать Мерсию и нанести поражение Этельреду, когда этот глупец наконец-то решит вернуться домой. Через месяц-другой Мерсия оказалась бы датской.

Если бы я не захватил Фригг. То не было ее настоящее имя, но кто его знал, настоящее? Она не могла сказать, а поскольку была глуха, то и вообще могла его не знать. Этельфлед называла внучку Эрцией, но лишь чтобы произвести этим именем богини впечатление на легковерных.

— Ярл Кнут влюблен во Фригг, — заявил я Лейкниру.

— Он как воин, получивший новый меч, — ответил тот, — не может вынести, когда она далеко от его взора.

— Можно не винить его в этом, — заметил я, — она редкая красавица. Так почему же она не отправилась с ним на юг?

— Он хотел, чтобы она была в безопасности.

— И оставил лишь две сотни человек ее охранять?

— Он думал, что этого достаточно, — ответил Лейкнир, а потом помедлил. — Сказал, что есть только один человек, у кого хватит ума атаковать Честер, и этот человек мертв.

— И вот я здесь, вернулся из царства богини Хель, — я пинком захлопнул железную дверцу топки. — Ты сохранишь свои руки и ноги.

Настали сумерки. Мы покинули гончарную мастерскую и направились к центру города, и я с удивлением увидел небольшое строение, украшенное крестом.

— Жена Хэстена, — объяснил Лейкнир.

— Он не возражает, что она христианка?

— Он говорит, что неплохо и христианского бога иметь на своей стороне.

— Похоже на Хэстена, — согласился я, — танцевать с двумя женщинами под две разные мелодии.

— Сомневаюсь, что ему нравится танцевать с Брунной, — заявил Лейкнир.

Я засмеялся. Она была ужасно сварлива, эта женщина, крепкая, словно бочка, и такого же размера, с дурным характером, подбородком, похожим на нос корабля, и острым, как клинок, языком.

— Ты не можешь держать нас в заточении! — заявила она, когда мы вернулись в огромный зал с колоннами. Я проигнорировал ее.

Это помещение когда-то было великолепным залом. Возможно, храмом или даже дворцом римского правителя, но кто-то, видимо, Хэстен, разделил его на отдельные комнаты.

Деревянные стены достигали лишь половины высоты, и в дневное время свет струился через высокие окна, закрытые железными решетками. По ночам горели светильники, а в той большой комнате, где разместились женщины и дети, разжигали костер, оставивший на высоком потолке пятна дыма и копоти.

Пол был сделан из многих тысяч мельчайших кусочков, сложенных в рисунок, изображавший какое-то странное морское создание с извивающимся хвостом, на которое охотились три нагих человека с трезубцами. Две обнаженные женщины плыли в огромной ракушке по гребню волны, наблюдая за охотой.