Порог греха - Юрий Францевич Курц

На самом деле это был прямоугольник, составленный из каменных плит, отвесно уходящих в чёрную глубину. Алесю показалось, что он смотрит в бездну. Даже холодок продёрнул спину.

– Амака, мой прадедушка, говорил, что у этого озера нет дна, – поёжилась и Дэги.

– Так не бывает, – возразил Алесь, – какой бы гигантской глубины ни достигал водоём, у него всегда есть дно.

– Амака говорил, озеро выходит на край Земли, в космос. Если бы человек плавал как рыба, он бы мог через это озеро попасть в Верхний мир – Сологу бугала.

Дэги смотрела в озеро с заметным волнением, припоминая что-то давнее, сокровенное.

– Может быть, Амака и ушёл туда через него.

Прилетел откуда-то ветер. Прошёлся по озеру мелкой рябью. Синь неба подёрнулась белесоватостью. Приослаб жаркий солнечный ливень.

– Мне нужно сделать одно дело, – сказала Дэги, – сходить кое-куда. Я была здесь девять лет назад с Амакой. Потом я ушла, а он остался.

– Может быть, сходим вместе? – Алесь догадался, куда пойдёт Дэги: туда, где рассталась с прадедом.

– Нет, – решительно сказала она, – ты готовь постель к ночлегу. Я быстро. Не беспокойся за меня! Здесь мы в полной безопасности!

На Буркачане Дэги побывала с прадедушкой дважды: первый раз в семилетнем возрасте, второй, когда ей исполнилось десять. На острове они прожили всё лето.

Прадед учил её таёжным премудростям: как и на какого зверя охотиться, стрелять из ружья и лука, владеть ножом, разводить огонь без спичек, укрываться от непогоды, находить и применять при хворях целебные травы, а главное – умению общаться с духами. Наука оказалась непростой. Требовала терпения и немалых физических сил. Не давалась девочке. Амака огорчался.

В начале сентября, когда явственно означилось наступление осени, ранним утром он отправил Дэги домой одну через болото – первое её испытание воли и приобретённой таёжной мудрости.

У начала потаённой тропы они присели. Прадед закурил трубку с длинным – на вытянутую руку – мундштуком.

– Раскрой ушки, девочка, и внимай… Через десять лун ты встретишь человека другого, не нашего народа. Он будет белым и ушлым, как багдама секалан, выносливым, как четырёхгодовалый олень, сильным и мудрым, как сатымар, и на тридцать лун богаче тебя годами. И ты полюбишь его.

Дэги нахмурилась:

– Старика?

Прадед покосился в её сторону.

– Дягду у пещеры помнишь? Она старше меня лун на сто, а корень у неё всё одно свеж, –

он пососал трубочку. – Ты полюбишь его. Понесёшь от него плод. И расстанешься навеки.

– Почему? – Дэги была в полном недоумении.

– Так повелел Хэвэки. Он не объясняет причин.

– А если я не захочу расстаться?

Амака пустил синий дымок и посмотрел в небо.

– Тогда рассеешься в пространстве Верхнего мира. Вместе с ним.

Дэги задумалась: очень не хотелось превращаться в будущем в дымок из дедушкиной трубки, пропадающий в воздухе без следа!

– А как я узнаю этого человека?

– Духи подскажут твоему сердцу, моя аяври, – прадед погладил Дэги по голове. – Делай, как я говорю. И всё будет хорошо. Помни: твой дом – тайга. Хэвэки и Кали – твои защитники. В городе тебе не будет жизни.

По уже желтеющим берёзам и осинам прошёл, словно раздвигая их плечами, ветер. Посыпались листья: одни в беспорядочном кружении полетели в небо, другие покатились по земле. Старик поймал один листок, понюхал и посмотрел сквозь него, как через стёклышко, на солнце. Оно уже взнялось над болотом и пригревало. Водная поверхность его запузырилась.

– Тебе пора в путь, моя аяври.

– Как? – в глазах Дэги отразился ужас. – Одной? Совсем одной?

– Не бойся, с тобой ничего не случится! Ты под охраной Кали.

Он сунул руку в карман своей лёгкой куртки, сработанной из шкуры неблюя – оленя-первогодка, – достал плоский, округлой формы, небольшой камень, с вырезанным на нём бородатым ликом, и протянул Дэги.

– Возьми. Это Кали, наш самый близкий дух. Когда мысли твои подёрнутся хмарью, а душа затрепещет листьями осины, говори с ним. А вот это, – прадед выпростал из другого кармана миниатюрный берёзовый туесок, – когда ослабнет твоё тело.

Он открыл круглую деревянную крышечку и высыпал на ладонь несколько горошинок. Они заискрились фиолетовыми огоньками.

– Одна – даст тебе крылья в тайге. Две – вознесут к облакам. Три – в пределы Верхнего мира. Помни об этом. Можно много-много дней не есть и не спать и быть добрым. В них – сила воды, огня и земли.

Старик взял с ладони три горошины, остальные всыпал в туесок.

– Ты собираешься в Верхний мир? – догадалась Дэги.

– Я слышал знак. Хэвэки скажет, когда… Я должен быть готов.

– Мы больше не встретимся?

– Здесь нет.

Дэги заплакала. Прадед обнял её и прижал к груди. Сердце его стучало гулко и ровно.

– Спустя три луны ты можешь приходить на Буркачан в любое время года. И Хэвэки и Кали будут охранять твою таёжную тропу. А теперь возвращайся в Осикту. Дядя Степан будет тебя оберегать и направлять.

– Амака! – вскрикнула Дэги и припала к груди деда, обхватив за шею руками. – Я не хочу без тебя уходить. Я люблю тебя, Амака!

Прадед властно снял руки Дэги со своей шеи.

– Так надо. Так повелевает Хэвэки, – и повернул её лицом к болоту. – Иди и не оглядывайся. Прощай, моя аяври!

Дэги появилась у Священной горы, когда солнце уже садилось в тайгу. Пока она отсутствовала, Алесь натаскал в пещеру душистой травы, соорудил мягкую лежанку. Густой аромат разогретого солнцем луга заполнял всё пространство пещеры.

Они развели костёр. Вскипятили для чая воду в походном котелке. На чистом белом платке Дэги разложила варёные яйца, зелень, хлеб и вяленую рыбу. Они плотно поужинали.

Дэги застелила травяное ложе простынкой, разбросала по нему цветы, собранные с того места, где она прощалась с прадедом.

– Ложись, милый, – нежно попросила Алеся, – и жди меня. Дэги вышла на площадку пещеры. На фоне звёзд Алесь видел её силуэт: девушка вздымала к небу руки.

Они обнялись и поцеловались. Электричество губ пробежало по всему телу Алеся. Он поочерёдно прижался ртом к упругим, как яблоки, чашечкам грудей, вбирая их в себя и чувствуя, как они набухают, полнеют от томящего желания. «Только не торопись, милый», – услышал он молящий шёпот, погружаясь в упругую теплоту тела девушки, ещё не познавшей мужской ласки, и пламенея от мысли, что он и никто другой первым дарит и получает её от самого прекрасного существа в этом мире. Казалось, они зависли в воздухе, и всё пространство ночи, с мерцающими звёздами, сполохами дальних зарниц и какими-то светлыми тенями двинулось вокруг них, обтекая и баюкая в