Николай I - Иона Ризнич

жизней. Священники не успевали отпевать умерших. Николай взял за правило приезжать в Петербург каждую неделю по два-три раза и каждый раз объезжал войска. Эта его манера общаться непосредственно с народом во время каких-либо бедствий или восстаний восхищала многих. Но некоторым она казалась чрезмерной. «Сие решительное средство, как последнее, не должно быть всуе употребляемо, – писал Пушкин. – Чернь перестает скоро бояться таинственной власти и начинает тщеславиться своими сношениями с государем. Скоро в своих мятежах она будет требовать его появления как необходимого обряда».

А болезнь ширилась. Она проникла и в Новгородские военные поселения, где случился кровавый бунт, жестоко подавленный.

Центром мятежа стал город Старая Русса, где народ убил городничего, разгромил полицейский участок, разграбил питейные дома. Обезумевшие поселяне убивали офицеров и членов их семей.

Красочно, с подробностями, этот бунт описал Лаврентий Серяков – кантонист, будущий художник-гравер, которому в то время было 9 лет: «Толпа бушевала; раздавались крики, брань, угрозы; шум становился все сильнее и сильнее… Бывший мой учитель унтер-офицер грамотей Остроухов не избег печальной участи: избитого, полуживого его привязали к столбу. Поздно вечером мимо столба проходила моя матушка; заметив учителя, она тихонько его окликнула. Страдалец узнал ее и чуть слышным голосом сказал: " – Матушка, дай мне, пожалуйста, напиться; у меня в горле горит…" Ночью бунтовщики, по большой части пьяные, расхаживали по селу, пели песни и вообще были как бы в чаду от совершенных ими безумств. На каждом шагу встречались сцены вроде следующей: сидит небольшая группа бунтовщиков, распивают награбленное вино и закусывают громадными обломками сахара, забрызганными человеческою кровью…» Чтобы спастись от расправы, офицерские жены переодевались в сарафаны, так как европейское платье делало их мишенью для восставших.

Николай лично руководил подавлением мятежа и даже встречался с некоторыми бунтовщиками – с теми, кто раскаялся.

«Конечно, я могу вас простить, но как Бог вас простит?» – говорил он. Николай распорядился составить военно-судные комиссии, которые определяли вину каждого и назначали наказания – обычно очень суровые. Бунтовщиков прогоняли сквозь строй и наказывали кнутом столь жестоко, что многие погибали. Все это видел и позднее в деталях описал Лаврентий Серяков: и казнь приговоренных к смерти бунтовщиков, и наказание шпицрутенами, и клеймение осужденных на каторгу. Он писал: «Наивно – детскими, любопытными глазами – следил я за взмахами кнута и взглядывал на спины казнимых: первые удары делались крест на крест, с правого плеча по ребрам, под левый бок и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Мне казалось, что палач с первого же раза весьма глубоко прорубал кожу, потому что после каждого удара он левою рукой смахивал с кнута полную горсть крови. При первых ударах обыкновенно слышен был у казнимых глухой стон, который умолкал скоро; затем уже их рубили как мясо…»

Этот бунт привлек внимание властей к тому, что военные поселения, оставшиеся в наследство от прошлого царствования, далеко не столь хороши, как предполагалось изначально. Бенкендорф осторожно отмечал «глубоко укоренившееся в поселениях неудовольствие к своему положению» и «необходимость изменить начала устройства» этих поселений. Но, конечно, шефа жандармов волновали не чувства, не страдания людей, вся жизнь которых проходила в кабале и неволе, а та опасность, которую они представляли для режима. Он считал нужным искоренить «дух братства и совокупных интересов, который из… гренадерских полков составлял как бы отдельную и притом вооруженную общину, разъединенную и от армии, и от народа». Жестокое подавление восстания, пытки и казни он считал «блестящей страницей» в царствовании Николая I.

Подавление восстания в Польше

«Война в Польше, бунт в Западных губерниях, страшная смертность в столицах, мятеж на Сенной и в военных поселениях – все это обещало мало хорошего», – пишет Бенкендорф.

1830 год выдался для страны нелегким. Восстание быстро охватило всю Польшу, «утвердилась безрассудная и бедственная для всего края революция», – писал Бенкендорф. Мало того, восстание распространилось и на соседние губернии. На Волыни, в Подолии, в Белоруссии и на территории бывшего Великого княжества Литовского разворачивалась партизанская война. В ней приняли участие даже католические монахи, а некоторые монастыри стали опорными пунктами восставших.

Но были и плюсы для России: поляки открыто заявили, что Балтийское море на севере, Черное море и Карпаты на юге должны стать будущими границами воскресшей Польши. Это не могло понравиться ни Австрии, ни Пруссии, которые занимали указанные территории. А потому на международную поддержку повстанцы рассчитывать не могли. Безучастно отнеслись к восстанию и Англия с Францией.

К тому же единства среди мятежников не было. Сыграв на классовой розни, русскому правительству постепенно удалось справиться с партизанами. Император объявил, что крестьяне, добровольно сложившие оружие, будут прощены, а вот восставшие шляхтичи предстанут перед судом, а их имения будут конфискованы. Поэтому многие крестьяне, убедившись, что восстание им ничего не дает, покидали отряды.

Не было единства и в самой Варшаве. Поляки плохо представляли, что им делать. То они формировали Временное правительство…, то генерал Иосиф Хлопицкий провозглашал себя диктатором. Сейм то отнимал у него диктатуру, то возвращал ее, то снова отнимал… В Петербург были посланы делегаты для переговоров, однако никакого соглашения достигнуто не было: Николай проявил жесткость и не обещал повстанцам ничего, кроме амнистии. Он отправил повстанцам письмо, заканчивавшееся словами: «Первый пушечный выстрел, сделанный поляками, убьет Польшу».

В ответ Сейм принял акт о низложении Николая Павловича и о запрете представителям династии Романовых когда-либо занимать польский престол. В это время в Лондоне находился польский посланник. Он усердно пытался склонить Лондон на сторону Варшавы, но, когда британский премьер-министр узнал о низложении Николая I с польского престола, он прямо заявил поляку, что его миссия окончена.

Иосиф Хлопицкий, узнав, что ни одна из европейских стран Польшу не поддержит, понял, что и восстание обречено. Он настаивал на компромиссе с Николаем, а так как Сейм к нему не прислушался, то он сложил полномочия. Ему на смену пришел Михаил Гедеон Радзивилл, делавший ставку на вооруженное противостояние с Петербургом.

Так как восстание стало для Николая I неожиданностью и ему на переброску войск требовалось время, то и поляки получили возможность набрать армию. Это заняло 3–4 месяца, и боевые действия начались лишь в феврале. К этому времени польская армия насчитывала уже около сотни орудий и 80 тысяч человек. Это почти равнялось выставленной против Польши русской армии. Однако профессиональных военных у поляков было меньшинство – менее 30 тысяч. Остальные были необученными новобранцами.

Численность русских войск, которые император мог использовать для подавления восстания, составляла от 80 до 125 тысяч человек. Командовал ими граф Дибич-Забалканский.

Дибич привык действовать решительно, но неосторожно. Он рассчитывал подавить восстание с наскока и