Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения

— Тогда и тем более не суди о том, о чём не имеешь ни малейшего понятия, и возвращайся-ка лучше в кровать. Тебе нельзя её покидать.

— Потому что Дерек… — я даже не в силах произнести это имя. Просто не могу. Вот до чего я всё довела. — Потому что он так сказал?

— Он заботится о тебе. Ты что-то сделала, или и он тоже, я не знаю, но вот ты такая, и он с тобой.

— Знаешь, всё это вообще-то не твоего ума дело, и даже если ты что-то пообещала, заметь, вовсе не мне, тебя здесь всё равно никто не держит. Это исключительно между мной и им, и только. Или тебе своих детей мало? — едва договорив, я уже хочу сказать ей, что в некоторой степени я это не со зла, и что всё просто гораздо сложнее, чем она описала. Но в этот момент, здесь и сейчас знакомый автомобиль, появившись словно из ниоткуда, сворачивает на подъездную дорожку, олицетворяя собой причину, по которой, помимо всего прочего, я не желаю казаться слабой. Её зовут Кимберли, и она невзлюбила меня с первого взгляда, а теперь и вовсе ненавидит. И это она ещё не знает всей правды. Но даже без этого, если я только, она не позволит мне. Но главное сейчас даже не это, а то, что, сидя за рулём уже после того, как двигатель смолк, Кимберли не выглядит так, будто в курсе насчёт меня. И Дерек… Господи, в переносном смысле она его просто убьёт. Но первой стану я, потому что, будь на моём месте Дениз или кто-то вроде неё, они бы никогда не сели на прохладную мокрую поверхность. Я встаю так быстро, как только могу, учитывая своё новое тело, но уже слишком поздно.

— Здравствуйте, Кимберли.

— Здравствуй, Дениз. Рада тебя видеть, — машина частично мокрая и немного с грязными потёками и брызгами, но эта женщина вся такая элегантная и ухоженная в своём покровительственном облике, что меня, кажется, начинает подташнивать. — Ты не оставишь нас с Оливией? Мы немного пообщаемся.

— Да, конечно, — Дениз проходит мимо меня, — всё в порядке?

— Да. Нормально, — хотя не совсем, но это вовсе не её проблемы, особенно после всего, что ей пришлось от меня услышать. Как только она скрывается в доме, меня охватывает очевидная беззащитность, уязвимость. Тело будто бы сотрясает судорога.

— Что ты здесь делаешь?

— Врач прописал постельный режим, — не буду же я говорить ей о том, что её сын меня просто пожалел, что не хочет, чтобы я была тут, в непосредственной близости от него, но в силу своего воспитания, которым благодарен в том числе и ей, так и не послал беременную женщину куда подальше.

— И поэтому ты в доме моего сына, да ещё и снаружи?

— Ну, чтобы я совсем не вставала, ему стоило бы меня привязать, — за эти мои слова она и тем более не погладит его по головке, но тёплые чувства по отношению к одному человеку лишь благодаря одному своему существованию вовсе не обязаны сделать из его матери и любимой им женщины одну семью и лучших подруг на свете. Вот и с нами это не получилось. А теперь уж и тем более не выйдет.

— Да с тобой мне уже давно всё ясно, Оливия, но не родишь этого ребёнка, и я никогда не позволю тебе об этом забыть, — видите, это я и имею в виду. Если бы она знала про аборт, она бы уже меня морально раздавила. — Ты сама вернёшься наверх, или мне тебе помочь? — но это не звучит, как предложение о помощи, и я понимаю, от меня ждут лишь того, чтобы я немедленно ушла с глаз долой и вернулась туда, где должна быть. У нас по определению не мог выйти относительно нормальный разговор или хотя бы его подобие. Я для неё враг, от которого надо избавиться. Так всегда было. И будет. А Дерек её гораздо дольше, чем был моим. Скорее всего, едва ребёнок появится на свет, мне принесут бумагу, оформляющую единоличную опеку, и будут стоять над душой до тех пор, пока я её не подпишу, чтобы удостовериться, что, как проблема, я устранена раз и на всю жизнь. Вот как всё может сложиться. — Я всё равно должна отнести краску.

— Какую ещё краску?

— Дерек собирается привести в порядок свободную комнату до Нового года. Не будет же мой внук спать в каком-нибудь ящике.

***

— Что ты хочешь на ужин?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ничего, — отвечаю я вошедшей в комнату и присевшей с краю кровати Дениз, глубоко внутри думая о том, как всем было бы проще, случись со мной что-нибудь ещё до знакомства с ним. Не встреться мы, со временем Кимберли подыскала бы ему кроткую соседскую девчонку или дочку своей подруги, и даже если бы у них не заладилось или просто разладилось, она бы всё равно любила её, как несуществующую вторую дочь. — Я не голодна.

— Но будешь, и ты в любом случае должна есть.

— Я должна лишь лежать. Иначе, если я не доношу этого ребёнка, она уничтожит меня.

— Ты о Кимберли? Наверное, это было просто сгоряча, что бы она ни сказала, — то ли Дениз, и правда, так думает в силу своего поверхностного знакомства с этой женщиной и абсолютного непонимания наших с ней отношений, то ли просто пытается меня успокоить, будто бы мне, будучи на седативных препаратах, это всё равно необходимо, но я точно знаю, что всё дело не в импульсивности и не в эмоциях. Это совсем не тот случай, когда спустя время ты пожалеешь о своих же действиях и примешься замаливать ущерб. Кимберли говорила вполне серьёзно, и я… — Постой, Браун, ты это что, собралась плакать?

— Я не знаю.

Но, даже не касаясь глаз и смотря исключительно вверх и в потолок, что затруднит движение жидкости по лицу, я чувствую влагу, затуманивающее зрение, и не только её одну, но и подавляющие всю меня эмоции. Когда-то бывший моим мужчина больше не носит кольцо, которое настолько долго было на его руке после развода, что я думала, он никогда не откажется от него, в то время как своё я вернула ему сразу же. Он выбрал оттенки для детской, чтобы обустроить всё в течение этого месяца, и я не думаю, что мне не больно. Не уверена, что словно наверняка перестать для него существовать, как только моё тело опустеет, будет чувствоваться, как избавление и свобода, о которой я вроде бы грежу. Говоря, что мне ничего не страшно, я всё-таки не имела в виду, что спокойно и ровно восприму нечто, прозвучавшее, как угроза как минимум душевному благополучию, а то и физическому существованию. Но мне некому сказать об этом. И кому вообще в данном случае он скорее поверит? Женщине, давшей ему жизнь, или женщине, убившей его первенца?

— Но ты ведь сообщишь? Ну, про неё, что она была здесь?

— Уверена, он уже в курсе, — качаю головой я, тут же замолкая. У меня нет намерений открываться перед фактически незнакомым человеком и говорить ему массу всего, что может быть передано, куда не надо, и перечеркнуть всё, что будущий отец пытается тут создать. Личное пространство для малыша, свою новую жизнь и чистый, ничем не омрачённый старт. Пусть Кимберли звонит ему и делает, что хочет, но я не стану.

— Да и плевать. Ты была замужем не за его родителями.

— Ты снова лезешь в то, что тебя совершенно не касается.

Но по большому счёту, если так разобраться, мы уже всё прояснили. Он не может действительно попрощаться со мной, пока на его руках не окажется ребёнок, которого я ему отписала, и, тем не менее, я помню его твёрдое и резкое, как пощёчина, «прощай». И всё это правда, быть вместе требует гораздо большего, чем просто появиться где-то вместе, когда это продиктовано профессией или уже давно оговорено. По аналогии с этим что мне даст возможное участие в декоре комнаты, которую я даже никогда не увижу? Дерек… В случае чего это будет первое, что он спросит. Но разве я готова сказать ему что-то позначительнее того, что ему уже приходилось слышать около трёх недель назад?

— Да, я помню. Но нам кое-что необходимо сделать. Не пойми меня неправильно, но я должна потрогать твой живот. Если он как камень, это нехорошо, — было вцепившись в одеяло, чтобы укрыться им, потому что мне не сильно хочется чувствовать на себе чужие руки, я разжимаю свою хватку из-за последней части фразы. В ближайшее время мне точно не светит забыть недавно сказанные бывшей свекровью вещи, и, подтянув тело вверх, я прислоняюсь спиной к изголовью: