Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв

заплату на плаще, – ну так и цены не как в столице. Матери с сестрой я как раньше отправляю, а сам уж как-нибудь. Где у товарищей займёшь, где на охоту сходим – жить можно.

– Прости меня, Эол. Всё это из-за меня, и всё оказалось без толку.

– Госпожа, тебе не за что просить прощения! Я сам сделал выбор и не жалею. Последствия? Ну что ж, я готов их нести, это честь для меня. И почему без толку? Ведь ты царица.

– Царица... – горько усмехнулась Кинана. – Ты сослан, а я пленница в собственном дворце...

– Но ведь мы оба живы! Как знать, может наступят лучшие времена?

– Думаешь, наступят?

– Уверен, царица! Боги видят нас, наши судьбы у них на коленях. Может быть, они решили нас испытать? Если так, нужно честно делать своё дело, и всё изменится к лучшему!

– Да будет так, – рассмеялась Кинана. – Слушай, Эол, я не могу сейчас ничего сделать, но прошу, прими вот это, – она сняла с запястья серебряный браслет. – Отправь его своей семье или оставь себе. Он дорогой, если продать, хватит надолго.

– Я не приму его, царица. Всё, что я сделал, я сделал добровольно и по совести, мне не нужна награда.

– Снова упрямишься? Один раз ты уже не принял от меня награду, но на этот раз ты возьмёшь. Раз я твоя царица, я тебе приказываю.

– Такому приказу я вправе не повиноваться. Отказаться от награды – право воина, если он считает, что не заслужил. Так даже в Аэроповых правилах записано.

– Эол, прошу тебя, возьми. Не ради себя, а ради меня. Слишком многим я уже принесла горе. Позволь мне хоть кому-то сделать добро. Разве я многого прошу? – голос Кинаны дрогнул, и на лице Эола сразу отразилось горячее сочувствие.

– Хорошо, моя госпожа, я беру его, – тепло произнёс он, принимая браслет. – Ради тебя. Буду хранить его как память о тебе до тех пор, пока не настанут лучшие времена.

– Что ж, пусть так. Значит надо, чтобы они наступили как можно раньше, так ты скорее сможешь пропить его в кабаке.

– Если только за твоё здоровье, царица.

Царица и воин весело улыбались друг другу, позабыв о разделяющей их пропасти. В конце концов, они просто молодые люди, а что на голове: мятый шлем или царский венец. Какая, в сущности, разница?

***

В жарко натопленном обеденном зале, наполненном запахами жарящегося мяса, собрались те, кого можно было назвать первыми людьми Эгоры: начальник местного гарнизона Амфидокл, оба его пентикоста и несколько местных аристократов. Почётные места подле царицы и хозяина достались спутникам Кинаны, или, скорее её надзирателям. Командовал ими келенфиянин Белен, статный светлобородый мужчина с коротко стриженными волосами, неизменно учтивый и относящийся к своей службе со всей серьёзностью. Бывший стражник Аркипп, тот самый, что донёс на неё в день побега, на его тёмно-сером военном хитоне красовались два медных листа плюща – знак иполохага. Ловкость, с которой молодой человек управился с адрийцами, впечатлила самого Аттала, ему доверяли и пророчили большое будущее. Третья надзирательница, Диена, вошла следом за подопечной. Оправив складки голубого пеплоса, подруга Талаи окинула скромное убранство обеденного зала столь презрительным взглядом, что сразу стала видна пропасть между захолустными аристократишками и знатной дамой с Келенфа. По счастью, эгорцы этого не заметили – ну или не подали вида.

– Надеюсь, вам не пришлось ожидать меня слишком долго, – сказала Кинана, со всем возможным изяществом, разместившись на обеденном ложе. – О чём вы здесь беседуете?

– Госпожа, мы готовы ждать столько, сколько тебе будет угодно, – почтительно склонил голову Амфидокл и сделал знак слуге. Комендант был уже изрядно седовлас, но с виду казался крепче Вяза Даяры. – Еду держали в тёплой печи, сейчас всё подадут горячим.

– Мы говорили о местном мёде, госпожа, – усмехнулся Белен. – Я увидел на дворе выдолбленные брёвна, думал, что это какие-то осадные орудия, а оказалось ‒ заготовки для ульев.

– Эгорский мёд славится во всей Герии и за её пределами, – Кинана очаровательно улыбнулась тотчас расцветшим аристократам. – Советую попробовать.

– Здесь много лесов, досточтимый Белен, – заметил кто-то из аристократов, Кинана не помнила его имени. – Много пчёл. Поставь им подходящее бревно – чуть ли не сами налетают.

– У нас, на Келенфе, деревьев немного, – сказал Белен. – Ульи делают из глины и соломы.

– Ну это не то, – рассмеялся эгорец. – У нас пчёлы живут, точно в родном лесу, а мёд с лесных цветов самый лучший, клянусь Вязом Даяры. Сам увидишь.

– А вы, госпожа, любите мёд? – спросил Амфидокл у Диены, слушавшей разговор с недовольным видом. Беседа явно казалась ей недостаточно утончённой.

– Я предпочитаю архенский сакхарон, – ответила она, лучезарно улыбнувшись. – Вы не пробовали? Очень жаль. Он даёт очень утончённую сладость, прекрасно подчёркивает вкус фруктов. Впрочем, здесь фруктов немного...

– А мне больше мёд по нраву, – рассмеялся Белен. – Сакхарон просто сладкий и всё, а у мёда вкус есть.

– Мёд вкуснее сакхарона, но у него есть большой недостаток: он не стоит меру серебра за меру, – заметила Кинана. Все рассмеялись, а Диена ответила подопечной злобным взглядом.

В ту ночь Кинана впервые сделала то, что делать навсегда зарекалась: прибегла к помощи Аминты. Нет, она ни о чём не просила – этого бы она не смогла даже ради Феано – лишь сказала, что смешно играть в благородного воина, когда в твоём дворце измываются над беззащитной девушкой и рассказала о наложенном Диеной наказании. Как ни странно, Аминта всё-таки оказался сыном своего отца, а в гневе покойный царь бывал страшен. Талае с трудом удалось убедить сына не вышвыривать подругу из дворца в одном исподнем. Отмщения не пришлось ждать долго: попавшую в опалу Диену приставили к царице как воспитательницу и наставницу. С тех пор отношения между женщинами, и без того не дружеские, напоминали войну. Ко всему добавилось охлаждение между Диеной и её любовником Гермием, что отнюдь не добавило ей доброты.

– А вот и случай попробовать, – улыбнулся Амфидокл. – Перепела в меду, почти как у вас на юге. Госпожа царица, прошу, отведай. Твой славный отец, да будет Всеприемлющий милостив к его тени, когда здесь был в прошлый раз, так их