Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв

выкуп требовать, отродясь не было. Акреон разве что...

– Кто это? – подался вперёд Хилон.

– Местный, в совете Фавонии заседал, сын ихнего архонта. С Тефеем, кстати, дружбу водил. Вышел из дома, и пропал – никаких следов. Все колонии на ушах стояли, дело-то неслыханное. Отец нашедшему мину серебра предложил, но как ни искали, ни у нас, ни у варваров ничего. Так мы отплыли и не узнали, чем дело закончилось.

Вот оно! Хилон чувствовал, что нашёл что-то важное, осталось понять, что.

– Когда это случилось? – спросил он.

– Да почти тогда же, когда и Тимида сожрали. Где-то в конце сефетариона.

– То есть, когда Тефей уже вернулся из Башта... – пробормотал Хилон, машинально загибая край папируса.

– Что, – переспросил Клевст, занятый винной чашей.

– Ничего. С кем ещё из эйнемов Тефей был близок, кроме Тимида и Акреона?

– С кем? Ну, с начальниками колоний, само собой, постоянно дела какие-то делали, с военачальниками.

– А не по делу?

– Да не знаю, я-то с ними вина не пил! С Героном, вроде бы, частенько беседовал, оно и понятно: оба учёные. Герон – герметик и книгочей, у него в Ороле лавка. Если нужно какое зелье, от хвори, к примеру, или, скажем, какую-нибудь старую штуковину оценить – это к нему. Гадать тоже мастак был: по звёздам, по печени, по лопатке, по птицам – что твоя душа пожелает.

– Где сейчас этот Герон?

– Сейчас не знаю, а когда отплывали, был в Ороле. Как же он свою лавку оставит?

– Понятно. Ещё кто-нибудь?

Клевст только развёл руками.

– Та-ак, – Хилон принялся что-то записывать на локсионе, моряк с простодушным восторгом следил за появляющимися на желтоватом папирусе чернильными каплями. – Это нужно обдумать. Вот бы... Запад, нужно плыть на запад... – задумчиво пробормотал он себе под нос.

– А что, решил по торговым делам пуститься? Вот это правильно, это по-сенхейски, – Клевст одобрительно пристукнул чашей по столу. – Чтоб ты знал, Диониды всегда непоседливые были. И в Талиск, и в Таврофон, да хоть куда, лишь бы монеты, хвала Феарку щедродающему, в мошну сыпались. И правильно: то дело доброе и богам угодное.

– Пошёл бы со мной в плавание? – усмехнулся Хилон, пригубив вино.

– Я тебе так скажу, ты хоть и из знатных, а мужик правильный: и с приветом, и с отношением, и не этого вашего орсеона мутного поднёс, а добрым вином угостил, да настоящим, неразбавленным, а то сухопутные как разбавят, так не поймёшь, то ли вино, то ли вода. К тому же ты Евмолпу сын. Нет, Клевст за тебя горой, и тех ублюдков, что твоих жену с сынишкой уходили, мы порешим, ты не сомневайся, – пудовый кулак моряка ударил в сосновую столешницу так, что дерево жалобно хрустнуло.

– Ты ведь только с плавания вернулся, заработал хорошо. Неужели на берегу, с семьёй отдохнуть не хочешь?

– Я тебе так скажу, я моряк, и отец мой, и дед моряки. Думаешь почему меня так зовут? Папаша был келевстом на триере, ну и думал, что я по его дорожке пойду, а я видишь – до помощника кормчего поднялся! Жаль, что папа помер раньше, вот бы он мной гордился! А там дальше и как знать? Я в колонии ходил, в Таврофон ходил, в Архену ходил, сноровка, опять же, есть, не дурак, вроде. Глядишь, кормчим кто возьмёт: четыре драхмы в день с кормёжкой, одежда два раза в год, доля в добыче. Моя Калиппа с детишками меня по полгода не видят, пусть хоть деньги мои им опорой будут. Так что, море меня кормит. Если плавание хорошее подвернётся да деньгами корабельщик не обидит, дурак я буду, коли на берегу останусь, мозоли на заднице высиживать. Ладно, сейчас война с ублюдками будет, тут, конечно, придётся со всеми делами повременить, отечество важнее, а вот как их всех дельфинам на корм пустим, можно и в плавание пуститься, Феарка златорукого почтить. Так что, надумаешь, дай знать. Клевст морскую науку знает, дело не спортачит.

– Думаешь, пустим на корм? – поднял бровь Хилон.

– А как не пустить? С такими ребятами, как наш Микеид да ваш Анексилай. Что за воин! Кентавра, говорят, на кулаках уделал! – Клевст восхищённо прицокнул языком. – Таких в Эйнемиде по пальцам счесть, а он ещё и красно-чёрных нанял, денег-то дорогу мости. Этих попробуй одолей. Нет, я тебе верно говорю: свяжутся с нами, даже дерьма от них не оставим.

– Ну что ж, спасибо тебе, Клевст, и за рассказ, и за добрые слова, – рассеяно улыбнулся Хилон. – Если что ещё припомнишь, дай мне знать. Вижу, тебе вино понравилось? Можешь забрать, что осталось. Выпей за добрую память Тефея.

– Храни тебя боги, Хилон, и за вино, и за ласку, – с чувством сказал моряк, притягивая к себе на четверть полный кувшинчик. – А мои слова попомни: ежели решишь в море выйти, без доброго кормчего никуда, а Клевст дело знает. Калимера!

Одним махом прикончив чашу, он, с кувшином в руках, направился к выходу. В дверях его чуть было не снёс входивший с улицы Эолай. Они обменялись парой слов, и моряк удалился.

– Ну что, пообщался с моим другом Клевстом, – весело спросил Эолай, садясь за стол. Он был одет в голубой гиматий и жёлтый хитон, наряд для суда или народного собрания. – Про трёххвостую деву было?

– Нет, только про рыбу с деревней на спине, – улыбнулся Хилон.

– А, это моя любимая. Ну что, узнал что-нибудь?

– Да почти ничего нового, но... Ты знал, что тефеев слуга не погиб, а пропал? Его тело не нашли, только кровь...

– Тимид? Ты главное отцу его это не говори. Старик с ума сойдёт.

– Не знаю, Эолай, не знаю. Что-то в этом странное есть: Тимид, запад, убийца, наконец...

– С убийцей-то, как раз, всё вроде бы ясно: привет милейшему Эрептолему и его своре. Ничего, даст Эанке неумолимая, ещё встретимся...

– А вот мне неясно. Убил Тефея – ладно. На Играх, чтобы меня обвинили – может быть. Но здесь, когда я уже оправдан – почему?

– Не получилось тебя обвинить – решили так прикончить.

– Или это как-то связано с поездкой Тефея.

–Ладно, что сейчас это обсуждать? Ты готов идти? Нехорошо заставлять советников