Горы дышат огнем - Веселин Андреев

Думаешь, ты положил меня на лопатки? Не задавайся!

Конечно же, я не задавался. Но Кирчо уже добродушно смеется. Понял, что профессор-то я, а не он.

— На гимнастику-у-у! — унтер-офицерским тоном кричит бай Михал, заместитель командира четы, растягивая окончания слов на английский манер. Он постоянно имитирует дикторов болгарских передач лондонского радио, и теперь это получается у него уже непроизвольно.

Мы бегом поднимаемся в гору. Чудесный плац — большой, ровный, поросший травой. Это своеобразный полуостров: с трех сторон отвесно нависают скалы; если смотреть снизу, они кажутся неприступной крепостью. У подножия разместились летний лагерь, огнище, пекарня.

И со всех сторон — лес и лес, красно-желтый и светлый. Листья все падают и падают, закрывая собой прошлогодние, почерневшие. С каждым днем лес становится все более просторным, но и более грустным. Пока он густой: молодые буки, не достигающие и одной трети высоты своих вековых собратьев, еще зеленеют под покровом их шатра.

Стефчо уже командует. Митре занимает более высокую должность, но Стефчо — ответственный за чету, и Митре становится в строй. Мы приседаем, встаем на цыпочки, размахиваем руками, будто вот-вот отправимся в полет над этими скалами... Так, в строю, дружно выполняя команды, мы сразу же становимся воинской частью, хотя наша пестрая одежда придает нам мирный вид.

— Подобрать животы-ы-ы! — кричит Стефчо, и все смеются.

Этот фельдфебельский крик, обычно приводящий в трепет солдат, здесь звучит очень весело. Боже мой, был бы здесь хоть один, у кого бы оказалось нечто похожее на живот! Недаром здесь в ходу шутка: спину чешем через живот.

— Смотри, бай Михал, переломишься! — подшучивает Здравко. Мы нагибаемся, стараясь дотянуться пальцами до земли, а бай Михал высоченный как жердь.

— Смотри, чтоб тебя самого не унес ветер, который я поднимаю! — Здравко мал ростом и щупл.

— А я набил карманы камнями.

Орлин тактично делает замечание:

— Серьезнее, товарищи!

Этого достаточно. Орлин не сухарь, но любит, чтобы к серьезному делу относились серьезно. Ведь это — занятие. И мы изо всех сил размахиваем руками.

— Всюду, братец ты мой, диалектика! Единство противоречий. С одной стороны, полезно, с другой — вредно. От этой гимнастики, например, у меня страшно разыгрывается аппетит! И от заготовки дров тоже. Выходит, что все это никуда не годится...

Мы ждем, пока Орлин распределит порции. Стефан — смуглый красавец с вьющимися волосами. Родом он из Смилева в Битольском краю, но с давних пор жил в Софии. После одной из перестрелок с полицией газеты опубликовали его фотографию и назвали опасным, даже террористом. Для него же это была большая честь. К проблеме сохранения партизанской энергии Стефан относился философски.

— Ты знаешь, что Стефан пишет книгу? — спрашивает Гошо.

— Да? — говорю я с безразличным видом, не понимая, к чему он клонит.

— Ну да, «Диалектика природы».

Стефан лишь усмехается: почему бы и нет, ведь пишут же люди книги. Караджа, не разобравшись, в чем дело, откликается откуда-то со стороны:

— Постой, да ведь такая книга есть у Энгельса!

Теперь Орлин может не спешить — смеяться мы будем долго.

А он и так не спешит. Он делает свое дело спокойно, сосредоточенно. «Да разве это дело?» — скажете вы. Ого! Дело, да еще какое сложное! Попробуйте-ка разделить одну буханку хлеба и четверть небольшой головки сыра на тридцать пять человек! А ведь Орлин не Христос, и я не Матфей... Но чудо все же происходило: Орлин резал хлеб и сыр на такие порции, что никто не смотрел с завистью на товарища. Известная практика, согласно которой кто-нибудь, повернувшись спиной, говорит, кому дать какой кусок, здесь не бытовала. И не потому, что партизаны были ангелами. Просто каждый брал с плащ-палатки первый попавшийся кусок, поскольку был глубоко уверен, что его не обделили.

Что за чудесное это было сочетание — хлеб и сыр!

Гошо толкает меня локтем:

— А ты умеешь есть?

— А что тут уметь?..

— Это когда еды много, а когда мало? Да ты, кажется, неуч... Есть надо медленно, даже если это неприятно, чтобы каждая крошка растворилась во рту и желудок использовал бы все...

— И ничего бы не отверг... — вмешивается Данчо, — чтобы не было потерь.

— Давай-ка отсюда!.. Чтобы продолжить удовольствие как можно дольше. Так ты внушаешь себе, что наелся.

(Я и в самом деле был неучем. Тогда я не мог знать, что Гошо станет детским врачом!)

Однако он и сам полностью не следовал своему совету: его медленное пережевывание длилось не больше нескольких секунд.

— А когда ничего нет? — спросил я.

— Не может быть, чтобы ничего не было! А дикие яблоки? А листья?..

— А сухое дерьмо?.. — помогает ему Данчо.

Увы, даже это не может испортить аппетита.

У подножия скалы-крепости, подальше от огнища, Мильо рассказывает своим бойцам о секретах оружия. Оружия у него не так уж много, и секреты эти — не невесть какие, однако командир отделения чувствует себя не меньше чем профессором. (Позже каждый из отделенных — Стефан, Здравко и Брайко — будут заниматься со своим отделением.) Класс, в котором преподается материальная часть оружия, просторный — без конца и краю. Вокруг плащ-палатки расселись бойцы. Разобрав оружие, бойцы чистят каждую деталь. Мильо взял винтовку за середину ложа, будто скрипку за гриф, и, зажмурив один глаз, рассматривает ствол на свет, затем объясняет, почему каждый боец миллион раз должен собрать и разобрать свою винтовку. Мильо серьезен, как и сам предмет, который он преподает. Нужно уметь собирать оружие и в темноте, и с закрытыми глазами, и даже во сне. «Ну, это мне удается лучше всего!» — замечает Данчо, и смех оживляет урок... Делать это нужно за считанные секунды! Как на беду, однако, затвор заедает (чтоб ему пусто было!), никак с ним не справиться. Надо подложить монетку, а секунды бегут. Каждый знает, как коротка секунда. «Слушай, Мильо, секунда секундой, а ты смотри, чтоб не пришла полиция!» Обычно только одно отделение занимается разборкой оружия, второе в это время находится в боевой готовности, а третье — в нарядах, но в любой момент может быть приведено в боевую готовность.

В десяти шагах от места, где шли занятия по материальной части, Караджа развернул свою обувную мастерскую. Развернул в буквальном смысле, ибо, завершив работу, он заворачивал в большой платок молоточек и оселок (какие используют косари, чтобы отбить косу), гвозди, нож,