Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

1, с. 85).

Вера жила в народе, примером чего служили потоки верующих к святым местам и в известные монашеские обители или всенародный отклик на прославление в 1903 году преподобного Серафима Саровского (к чему сам обер-прокурор отнесся сдержанно). Однако Церковь неудержимо впадала в кризис, которого Победоносцев не желал видеть, создавая всеми силами «иллюзию покоя», хотя знал отлично и писал о «множестве затерянных в глубине лесов и в широте полей наших храмов, где народ тупо стоит в церкви, ничего не понимая, под козлогласованием дьячка или бормотанием клирика…». Но после столь пессимистичной картины обер-прокурор заключал: «Увы! Не церковь повинна в этой тупости, и не бедный народ повинен; повинен ленивый и несмыслящий служитель церкви, повинна власть церковная, невнимательно и равнодушно распределяющая служителей церкви; повинна, по местам, скудость и беспомощность народная» (123, с. 405).

Победоносцев уповал на постепенное эволюционное изменение жизни общества, а значит, и Церкви, но сам ускорять эту эволюцию не желал. Он, подобно митрополиту Филарету (Дроздову), был противником любых «революций» и сторонником «малых дел». Например, в 1902 году взбунтовались семинаристы в одной епархии, ректор семинарии и правящий архиерей писали о «революции». Посланный обер-прокурором чиновник увидел иное: «Сгноили семинаристов в грязи. Одной салфеткой утиралось шесть человек (в общежитии), а ректор (монах, по правилу) за десять лет ни разу не спустился в столовую. Эконом крал и кормил учеников отбросами». Архиерей и вовсе забыл о семинарии. Победоносцев сместил ректора, хотя заменить архиерея не сумел (143, с. 121–122). Такого рода равнодушия к низшим, соединенного с льстивым почитанием высших, было немало в церковной жизни России – и что мог с этим поделать обер-прокурор?

За два с половиной десятилетия его обер-прокурорства не раз возникали планы церковных реформ и преобразований – и Победоносцев принимал те перемены, которые казались ему обоснованными и отвечающими уровню развития российского общества в целом и церковного общества в частности. Например, постановка на качественно новый уровень миссионерства и борьбы с сектантством была достигнута во многом благодаря его усилиям. С конца XIX века стали созываться региональные Архиерейские Соборы. Думается, что разумным было его настороженное отношение к восстановлению в XIX веке института патриаршества в условиях недостаточной подготовленности епископата к такому уровню автономности или к деятельности философа В. С. Соловьева, в своих умопостроениях на публичных лекциях и в статьях подчас выходившего за рамки православного учения Церкви. К Победоносцеву обращались католические сторонники сближения с Православием: например, в 1893 и 1896 годах ему предлагали введение общего календаря – григорианского, введение «славяно-глаголической литургии» среди чехов, моравов, словенцев. И обер-прокурор указывал в ответе, что «постоянной склонностью Римской курии было латинизировать все обряды, обычаи и сами устремления народов, которые по доброй воле или силой должны были признать ее верховенство», что в настоящее время не отвечает нуждам Церкви (цит. по: 170, с. 316, 377).

В то же время трудно понять причины его отрицательного отношения к активизации жизни церковного прихода, его крайнюю опасливость в отношении богословской науки, его настороженность к таким ярким проявлениям русской святости, как преподобный Серафим Саровский и святой Иоанн Кронштадтский. Из наиболее известных примеров крайнего охранительства тех лет можно назвать запрет на магистерскую диссертацию Е. П. Аквилонова, в которой предлагалось иное, чем в Катехизисе, определение Церкви; также была запрещена духовной цензурой книга профессора М.Д. Муретова против Ренана, так как автор должен был в какой-то мере изложить то учение, которое опровергал, но это было сочтено неблагонадежным, и «Ренана продолжали втайне читать, уверяясь в бессилии Церкви защититься» (191, с. 420, 421).

Но ведь от такого строгого режима внутри Русской Церкви страдал и сам обер-прокурор. Когда митрополит Санкт-Петербургский Исидор высказался против публикации Нового Завета в переводе В. А. Жуковского, Константину Петровичу пришлось публиковать книгу за границей (123, с. 7). В начале XX века обер-прокурор решил уволить из Синода чиновника, зарвавшегося во взяточничестве. Но этот наглый делец пригрозил, что в таком случае он опубликует письма к себе Победоносцева с весьма откровенными отзывами о епархиальных архиереях и иных духовных особах, – и Константин Петрович был вынужден оставить его на службе (141, с. 212–213). Один этот эпизод с очевидностью свидетельствует, каким непростым для самого обер-прокурора было его служение в Святейшем Синоде, в котором уже не было людей, равных Филарету Московскому.

Напротив, высшие иерархи позволяли себе немалые вольности, неизбежно становившиеся известными в обществе. «Меня возмущает поведение некоторых дам с владыкою [митрополитом Исидором],– записала А. В. Богданович в дневник 15 февраля 1888 года. – Сегодня Олендская рассказала, как баронесса Лизандер спряталась у него под столом, что они всюду ее искали. Это неприлично». В петербургских салонах передавали словцо Т. И. Филиппова, что Господь наказывает Россию «долголетием митрополита Исидора» (24, с. 83).

Вошедший на столичную кафедру в 1892 году митрополит Палладий (Раев) также неприязненно относился к обер-прокурору. Иллюзий у Константина Петровича не было. В январе 1885 года после суда над игуменией Митрофанией (Розен) он писал епископу Никанору (Бровковичу): «Это женщина, которой опасаться надо. Она обманула уже многих, доверившихся ей. И великая княгиня Александра Петровна, и покойная Императрица [Мария Александровна] горько сожалели об оказанном ей когда-то доверии. Последние дни покойного митрополита Иннокентия [Вениаминов, митрополит Московский и Коломенский] были отравлены последствиями его уступчивости проискам этой женщины» (цит. по: 136, с. 120).

Трудно было не согласиться с сердечным убеждением Победоносцева: «Надо жить народною жизнью, надо молиться заодно с народом» или что «православная церковь красна народом» (123, с. 403), но ведь только к этому нельзя свести церковную жизнь. «Победоносцеву удалось внушить русскому духовенству, что “богословие” не принадлежит к существу Православия», «он ценил религию как быт, но не как искание», «больше ценились добрые чувства и еще дела. Слишком многое в учении веры начинало казаться каким-то напрасным тонкословием», – справедливо отмечал протоиерей Георгий Флоровский (191, с. 416, 422, 423).

Победоносцев знал о такого рода критике и отвечал на нее. «Нам говорят, что народ наш невежда в вере своей, исполнен суеверий, страдает от дурных и порочных привычек, – писал он в “Московском сборнике”,– что наше духовенство грубо, невежественно, бездейственно, принижено и мало имеет влияния на народ. Все это во многом справедливо, но все это явления не существенные, а случайные и временные. Они зависят от многих условий, и прежде всего от условий экономических и политических, с изменением коих и явления эти рано или поздно изменятся. Что же существенно?.. Любовь народа к церкви, свободное сознание полного общения в церкви, понятие о церкви как общем достоянии и общем собрании, полнейшее устранение сословного различия в церкви и общение народа со служителями