Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

ярым охранителем и ультраконсерватором, но – ради достижения той же цели – процветания России. В эпоху Великих реформ, позднее названную им временем «всеобщего разложения и пустоты», он равно порицал и идеолога революции, «шарлатана, гаера» Н. Г. Чернышевского, и министра внутренних дел П. А. Валуева: «Он невероятно пуст – едва ли не до глупости. По речам можно бы назвать его шутом, если не актером» (цит. по: 125, с. 73–74).

С наибольшей полнотой и яркостью Константин Петрович смог реализовать свои убеждения за четвертьвековое пребывание на посту обер-прокурора Святейшего Синода, члена Комитета министров и Государственного Совета. В силу личной близости к государям Александру III и Николаю II его слово и мнение имели особое значение. Огромная эрудиция, аналитическое мышление и неизменная ориентация на национальные интересы России позволили Константину Петровичу принимать активное участие в решении практически всех важных вопросов государственной жизни империи в течение двух десятилетий.

В то же время представляется преувеличенной оценка роли и значения Победоносцева, данная либеральной историографией и унаследованная советскими историками. «Победоносцев – центральная фигура в правящих кругах эпохи контрреформ… он хотел и сумел стать фактически главою правительства, твердо и цепко сжимающим в своей руке руль государственного корабля», – писал А. А. Кизеветтер (цит. по: 123, с. 6). Даже имея в виду опубликованную переписку обер-прокурора с Александром III, зная о том, что Николай II в первые годы царствования перед назначением министров непременно советовался с Константином Петровичем, необходимо отметить, что Победоносцев все же оставался рядом с троном, но никак не на троне. Александр III, обладавший волевым и твердым характером, в полной мере осуществлял свои права и обязанности самодержца, хотя и прислушивался к советам уважаемого им государственного деятеля, а в царствование Николая II значение старого обер-прокурора стало быстро и неуклонно слабеть. Поэтому следует согласиться с оценкой современного историка А. И. Пешкова: в государственных делах «его [Победоносцева] влияние часто было значительным, но не всегда определяющим» (123, с. 7).

Среди многообразной текучки государственной жизни происходили и эпохальные события, оказавшие решающее влияние на будущее России, и в определении исхода этих событий велика роль Победоносцева. В 1881 и 1905 годах произошел кризис власти, которая ходом событий в стране была поставлена перед выбором: идти ли дальше по пути углубления буржуазных реформ в политической жизни или не идти. Тем самым ставился под сомнение самый принцип самодержавной власти, и сама власть должна была определить свое отношение к предлагаемому частью общества пути постепенной передачи некоторых прерогатив и властных полномочий от монарха к институту выборной власти. «Сейчас Россия разделилась на два лагеря, где более вражды, нежели у турок с русскими, – записала генеральша А. В. Богданович в дневник 8 мая 1881 года. – Одни – за самодержавие, другие – за кабинет, третьи – за конституцию. В этом хаосе ничего не поймешь» (24, с. 73).

Даже такой ярый сторонник самодержавного принципа, как Александр II, к концу жизни поддался веянию времени, как спустя четверть века и Николай II, но иной оказалась позиция Победоносцева. И в том и в другом случае он с неизменной твердостью отрицал малейшие уступки и тем более – существенные перемены (введение конституции, создание парламента), он решительно настаивал на сохранении в неизменности института самодержавия.

Между тем уже к 1881 году конституции появились не только в большинстве стран Европы, но и в Японии, в Османской империи (хотя в последних имели номинальное значение). Если бы 8 марта 1881 года на заседании Комитета министров были реализованы планы убитого Царя-Освободителя и созданы хотя бы предварительные формы представительной власти в виде выборных членов Государственного Совета (комиссии Лорис-Мели-кова), то в дальнейшем они могли бы постепенно развиваться для более полного представительства интересов различных классов и слоев общества. Тем самым в России помимо земства были бы созданы законные и реальные формы для проявления политической активности развитой части общества, для взаимодействия власти и общества, вражда и противоборство которых во многом привели к неэффективности некоторых реформ.

Видимо, в то время трудно было возразить на главный довод Победоносцева: необходимость твердой власти в условиях переходного общества (да еще под преувеличенной угрозой террора). Но его противодействие компромиссу власти с обществом в 1881 году, когда власть была сильнее общества, привело ту же власть 17 октября 1905 года к капитуляции перед обществом, оказавшимся сильнее власти. 8 марта самодержавие имело возможность по своей воле ограничить свою власть, а 17 октября оно оказалось бессильным перед напором радикальных сил в обществе. Среди многих факторов, приведших к такому развитию событий, нельзя преуменьшать и роль Победоносцева.

Он долгое время пытался влиять на русское общество через печать, используя издательские возможности Святейшего Синода и распоряжаясь большим издательским фондом имени А. Н. Муравьева. Константин Петрович активно поддерживал отдельные газеты и журналы и препятствовал деятельности тех, влияние коих считал вредным. «Дивлюсь без конца малой культурности наших журналов, редакторов и пр. К сожалению, редко кто знает иностранные языки и читают очень мало… Переводятся только книги отрицательного направления, и их только читает наша молодежь, не знающая языков! Печально!.. А сколько можно было бы замысливать доброго и интересного – если бы читали и следили!» – сокрушался он в письме 3 июля 1896 года (цит. по: 125, с. 310–311). Однако и эта активность обер-прокурора оказывалась противоречивой. Так, он призывал редактора «Московских ведомостей» С. А. Петровского «быть осторожнее и нюхать воздух», избегать полемики, потому что либеральное «Новое время» всегда окажется «зубастее» «Московских ведомостей». «Помолчите о Финляндии, помолчите также о патриархах и греках», надо прекратить полемику о реферате В. С. Соловьева и по поводу проблемы «Церковь и общество», – указывал он редактору в ноябре 1891 и в январе 1892 года. Ведущий публицист московской газеты Л. А. Тихомиров отозвался на это: «Я лично вполне согласен хоть и совсем замолчать. Только думаю, что сам вопрос не замолчит» (цит. по: 125, с. 320). Боязливая осторожность Победоносцева усугубляла разброд в лагере консерваторов.

В воспоминаниях В. И. Гурко описывает выступление Победоносцева на заседании Государственного Совета: «Разобрать любое явление, подвергнуть его всесторонней критике никто не мог лучше Победоносцева, но зато всякое творчество… было ему совершенно чуждо и недоступно… Победоносцев никогда не отстаивал и не предлагал, а неизменно ограничивался критикой чужих предположений или мнений» (41, с. 51). Отмеченная психологическая особенность охранителя и аналитический склад ума, видимо, наложили отпечаток на всю деятельность Константина Петровича, ослабив в нем созидательное начало.

Однако не старческие опасения руководили им. До настоящего времени сохраняют интерес и важность взгляды Победоносцева о философии истории. «Старые учреждения, старые предания, старые обычаи – великое дело, – писал он в