Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

одной из статей своего знаменитого “Московского сборника”.– Народ дорожит ими как ковчегом завета предков. Но как часто видела история, как часто видим мы ныне, что не дорожат ими народные правительства, считая их старым хламом, от которого нужно скорее отделаться. Их поносят безжалостно, их спешат перелить в новые формы и ожидают, что в новые формы немедленно вселится новый дух. Но это ожидание редко сбывается. Старое учреждение тем драгоценно, потому и незаменимо, что оно не придумано, а создано жизнью, вышло из жизни прошедшей, из истории, и освящено в народном мнении тем авторитетом, который дает история… корни его в той части бытия, где всего крепче связуются и глубже утверждаются нравственные узы, – именно в бессознательной части бытия» (123, с. 382). Нетрудно увидеть в этих мыслях созвучие идеям Н. М. Карамзина, заложившего основы русского консерватизма.

Подчас при имени Победоносцева у иных авторов проскальзывает удивление: да почему же более трех десятилетий этот человек играл важную роль в государственных делах? Помимо знаний и мудрости стоит назвать и такие качества его личности, как твердость характера и трезвый взгляд на мир. Глубоко верующий человек, он почитал идеалы, но не был прекраснодушно идеалистичен, подобно своему московскому другу Гилярову-Платонову. Константин Петрович не без иронии писал ему 23 февраля 1874 года по поводу недавней газетной статьи Гилярова о международных делах: «Любезнейший Никита Петрович… И неужели возможно, не впадая в детскую фантазию, мечтать о всеобщем мире на земле и сокращении армий как о чем-то действительном и воображать, что школьная цивилизация принесла бы нам златой век Астреи, если бы не Змий военного дела! Ведь мы посреди людей живем, в состоянии брани, и правилом мудрости остается все-таки: si vis pacem, para bellum[2]. Стало быть, мудрее всех тот, кто лучше вооружен; а кто в благодушном ожидании братского общения распоясывается, тот становится добычею вчерашнего друга и собеседника, лишь только последний почувствовал себя сильнее. Обнимаю вас. Ваш К. Победоносцев» (136, с. 166).

2

Четверть века, с 24 апреля 1880 по 19 октября 1905 года, Победоносцев занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода. В «победоносцевский период» Русская Церковь получила возможности для существенного количественного развития: возрастает число приходов, епархий, специальных учебных заведений. На качественно новую высоту было поставлено начальное обучение и воспитание в системе церковно-приходских школ, которые стали главным и любимым детищем Победоносцева. В имении своего университетского товарища Сергея Александровича Рачинского Татево, Смоленской губернии, куда приезжал отдохнуть летом Константин Петрович, они вдвоем задумали эти училища и «решили» их как естественную, народную и охранительную школу для России. Оказалось, такие школы стали самой массовой и эффективной системой начального образования. И даже в первые десятилетия Советской власти десятки тысяч советских граждан писали в анкетах в графе «образование»: «закончил ЦПШ».

Заметно улучшилось материальное положение белого духовенства. Значительно возросли масштабы дешевых церковных изданий, способствующих церковному просвещению народных масс. Было ограничено самовластье епархиальных архиереев. Важно отметить, что в своей деятельности на посту обер-прокурора Константин Петрович постоянно стремился к повышению авторитета главного лица в церковной жизни – священнослужителя.

Был ли он сам самовластным правителем Церкви, как его стремились изобразить его противники? И да и нет. Нет, потому что, по его собственным словам, «юридически я не имею никакой власти распоряжаться в церкви и ведомстве. Надо нести в Синод» (цит. по: 123, с. 7). Да, потому что слово и решение доверенного царского сановника не могло отвергаться священноначалием Церкви.

В первый же год его пребывания на посту обер-прокурора возник конфликт между ним и первоприсутствующим в Синоде митрополитом Санкт-Петербургским Исидором (Никольским). В январе 1881 года почитатели творчества скончавшегося Ф. М. Достоевского обратились к митрополиту Исидору с просьбой похоронить писателя безвозмездно в Александро-Невской Лавре. Влиятельная в придворных кругах генеральша А. В. Богданович поехала в Лавру, но, по ее словам, «митрополит встретил очень холодно это ходатайство, устранил себя от этого, сказав, что Достоевский – простой романист, что ничего серьезного не написал…». На панихиде Победоносцев сказал обескураженной генеральше: «“Мы ассигнуем деньги на похороны Достоевского” и нелестно отозвался об Исидоре». Ходатайство Победоносцева равнялось приказанию. На следующий день митрополит прислал к Богданович наместника Лавры сказать, что «он исполняет нашу просьбу, дает место, и служение будет безвозмездно» (24, с. 53).

Стоит отметить очевидное различие в служении Победоносцева с деятельностью его предшественника в Синоде. Ведь граф Д. А. Толстой не имел верных знаний о христианстве, ни разу не был в Исаакиевском соборе, крайне редко заглядывал в синодальную канцелярию, где только висел его мундир на вешалке. Когда Константин Петрович впервые вошел в канцелярию и увидел груды неразобранных бумаг на столах, он немедленно уволил большую часть чиновников (24, с. 112). А как не сказать о глубоком понимании Константином Петровичем многих явлений в Православии!.. Например, он писал: «Говорят, что обряд – неважное и второстепенное дело. Но есть обряды и обычаи, от которых отказаться значило бы отречься от самого себя, потому что в них отражается жизнь духовная человека или всего народа…» (123, с. 401–402). В его искренней вере и этом почитании давнего обряда видно сходство с направлением другого великого церковного деятеля, митрополита Филарета (Дроздова), и если один из них начал церковный XIX век в России, то другой этот век закончил.

Не менее показательно отношение этих церковных деятелей к явлению русского раскола. Как отмечал В. П. Зубов, митрополит Филарет «замечал малейшую погрешность против религиозного уклада, такта, церемониала…», однако был чужд соблазнам хронолатрии (времяпоклонничества); «Филаретов консерватизм не консерватизм ради консерватизма», поэтому в раскольниках он видел врагов Церкви и государства, а не хранителей старины (59, с. 131, 119). Победоносцев в своей полемике с вождем славянофилов И. С. Аксаковым твердо заявлял: «Раскол у нас прежде всего – невежество, буква – в противоположность духу, а с другой стороны – хранилище силы духовной под дикой, безобразной оболочкой» (137, с. 186).

Между тем многие проблемы церковной жизни игнорировались Синодом, церковная жизнь продолжала течь «по старинке», все более разительно не соответствуя быстро меняющемуся состоянию российского общества. Положение не просто господствующей, но государственной Церкви прочно связывало Церковь не только с положительными, но и с отрицательными явлениями в жизни империи. В обществе осуждали жестокие гонения на старообрядцев, притеснения католиков и другие такого же рода мероприятия церковной власти. Последовательное обособление духовенства, его отказ от открытого обсуждения реальных церковных проблем, от диалога с обществом отделяли Церковь от сферы русской культуры, сокращали ее роль и влияние в обществе. Церковная власть отворачивалась от многочисленных назревших проблем (о богослужебном языке, об исправлении богослужебных книг, о реформе богослужебного устава