Темные тайны - Джинни Майерс Сэйн

надо ли ей выходить замуж за Шона? Или ждать более подходящего варианта?

Прошлым летом Лапочка бы записала их на сеанс к мисс Кассиопее, на любовное предсказание, но у Бекки на дверях висит табличка «ЗАКРЫТО» с тех пор, как я сюда приехала, поэтому Лапочка ведет их к алькову в углу и задергивает занавеску. После этого у нас опять наступает аврал, и она больше не поднимает этот вопрос, а у меня нет возможности ее спросить.

Однако я не могу перестать думать об этом. В голове у меня возникает одна догадка, но я надеюсь, что ошибаюсь.

После обеда я иду в свою комнату и вытаскиваю из ящика парные заколки с колибри. Моя стрижка слишком короткая для того, чтобы такие украшения хорошо смотрелись в волосах, но я все равно закалываю пряди волос колибри. Потом даже не обуваю сапоги, просто отправляюсь в байу в шлепанцах. Уже очень скоро мне приходится сбросить шлепанцы и взять их в руки. И вот я иду босиком, ноги до колен перемазаны грязью. Точь-в-точь, как у Ринн. И у Зейла.

Он уже ждет меня у протоки Лайл.

– Мне нужно, чтобы ты взял меня на остров Келлера, – прошу я.

– Хорошо, – кивает он. И смотрит на мои волосы. И замечает, что у заколки есть пара. Я вижу, как в его пламенно-ледяных глазах мелькают вопросы, но Зейл не задает их. Он берет меня за руку, и я чувствую, как через меня течет поток энергии.

Я оставляю шлепанцы на прицепе, и мы начинаем с трудом продираться через высокую траву и жидкую грязь. У Зейла на пруду Хольберта, в полумиле к югу от протоки Лайл, припрятана старая плоскодонка. Он вытягивает спусковой тросик, и старый мотор кашляет, лопочет и вскоре оживает, выпуская облако черного дыма. Когда мы движемся к байу, я оглядываюсь через плечо, и огоньки вдоль дощатого настила постепенно исчезают позади нас. И больше нет ничего, кроме тьмы, пожирающей нас.

Остров Келлера представляет собой маленький кусочек суши, поросшей лесом и расположившейся далеко в байу. С трех сторон он окружен водой и опоясан по краям голыми кипарисами, а в центре густо зарос огромными дубами.

Уже после случая с Эмбер и Орли подростки порой приезжали туда, для них это пустынное место, где можно было выпить, покурить травку и перепихнуться в темноте, попугать друг друга историями о страшных привидениях.

Но только не для нас. Не для Летних Детей. Даже когда мы стали тусоваться, это место было для нас запретным. Однажды мы туда все-таки съездили.

Харт повез нас туда в то лето, когда нам исполнилось четырнадцать лет. Предполагалось, что мы едем на рыбалку, но он убедил нас сделать крюк по пути домой. Нечто вроде мистической экскурсии, чтобы посмотреть то место, где возникли ночные кошмары нашего детства.

Был ясный день, когда мы восьмером стояли позади развалин хижины Демпси Фонтено и смотрели на пруд, где погибли Эмбер и Орли. Меня это так напугало, что я неделями плохо спала и чувствовала себя неспокойно остаток лета. Теперь же при мысли посетить это место в темноте меня начинает подташнивать.

Поездка на лодке не занимает много времени, и скоро я вижу темные контуры высоких деревьев на фоне ночного неба. Чем ближе мы подплываем, тем крупнее они становятся и тем более крохотной чувствую я себя.

Мы летим через байу к острову, но на самом деле мы летим в прошлое. Вероятно, прямо туда, где все начиналось.

Тринадцать лет назад.

К истокам.

Все прошлое – пролог.

Зейл заводит лодку на мелководье, выпрыгивает из нее, чтобы подтянуть ее к берегу, подает мне руку и помогает выйти из лодки. Вызванный его прикосновением электрический заряд заставляет меня беззвучно охнуть, и мне интересно, исчезнет ли когда-нибудь это ощущение. Я надеюсь, что нет.

Мы идем сквозь густые заросли и еще более плотную тьму, подныривая под низко склоненными ветвями, с которых свисает испанский мох и колючки, цепляющие нас, словно пальцы, пока мы не достигаем крошечной опушки в центре маленького острова.

Мы выходим из-под деревьев на лунный свет и оказываемся позади того, что осталось от старой хижины Фонтено. Демпси спалил ее, так нам всегда говорили. Я слышала эту историю столько раз. Спалил ее дотла, а потом исчез.

После того, как утопил Эмбер и Орли и оставил их гнить в пруду.

Сейчас, через тринадцать лет после той страшной трагедии, мало что осталось памятного на этом месте. Ни монументов, ни мемориалов, ни маленьких деревянных крестов. Просто груда почерневших от огня бревен.

Мои глаза привыкают к темноте, и я оглядываю поляну, чтобы заметить крохотную палатку, вокруг нее раскидано несколько предметов утвари: постельные принадлежности, лежащая на камне бритва, кострище и кастрюля без ручки. Здесь же валяется пустая банка из-под бобов, а к дереву прислонена самодельная удочка.

Мне тяжело смотреть на место, из-за которого у Зейла могут быть ночные кошмары, на кости хижины, где погиб его брат-близнец.

Аарон. Номер двенадцатый.

Мне не хочется смотреть и на пруд, в котором утонули Эмбер и Орли. Я стараюсь гнать от себя образы их тел в пруду. Я не хочу знать, как они выглядели, когда их выловили из воды. Неузнаваемые лица, распухшие руки и ноги.

Зейл молчит. Я чувствую, что он наблюдает за мной, ждет. И я не уверена, смогу ли сделать то, что мне нужно. Хватит ли мне сил.

У твоей мамы был мощный дар.

Но я должна попытаться, потому что мне больше невыносимы тайны.

Я вынимаю из своих волос маленьких серебряных птичек, крепко зажимаю их в кулаках, закрываю глаза и думаю о своей матери. Я так долго стою неподвижно, мне кажется, что мои ноги становятся кипарисами, глубоко вросшими в мягкую почву. А я – часть пейзажа байу, как меч-трава, водяной гиацинт или ряска.

Вскоре я открываю глаза. Зейл не шевелится, я даже не слышу его дыхания. Я не понимаю, здесь ли он еще, надеюсь, что да.

Но я не могу повернуть голову и посмотреть, потому что вижу свою мать. Не воображаемую, а во плоти, стоящую прямо передо мной, но она не смотрит в мою сторону. Ее зеленые глаза устремлены вперед, сфокусированы на хижине. Она красива, молода и стройна, однако выражение ее лица строгое, непреклонное.

Возникает вспышка света, и моя мать улыбается. Удовлетворенная.

Я вижу, как огонь пожара отражается от серебряных колибри, приколотых к ее длинным волосам.

А потом я ощущаю жар, чувствую дым.

Однако кругом царит