Темные тайны - Джинни Майерс Сэйн

тишина. Мертвая тишина.

Дым наполняет мои ноздри и пробирается в горло, поэтому я отворачиваюсь.

От хижины. От своей матери. От другой женщины, выскочившей из превратившегося в кромешный ад домика и прижавшей к груди маленького светловолосого мальчика.

Я смотрю на пруд, на пруд утопленников. Посреди темной воды плавают бок о бок два маленьких тела.

И мгновение я слышу голоса, словно кто-то включил радио на полную громкость.

Гневные крики. Шум толпы. Кто-то рыдает. Кто-то вскрикивает.

В следующий момент я понимаю, что все кончено, и оказываюсь сидящей на земле. Зейл держит меня в объятиях, произносит мое имя, прижимает к груди. Повсюду, где наши тела соприкасаются, я ощущаю покалывание. Зейл помогает мне встать, но я пошатываюсь, и он держит меня под локоть.

Я разжимаю пальцы, чтобы взглянуть на маленьких серебряных колибри, и понимаю, что должна сказать Зейлу правду. Пусть даже мне этого не хочется. Потому что все мы страдаем из-за наших тайн. И на мне они должны закончиться.

– Моя мать, – шепчу я. – Это она вызвала пожар.

Над головой вспыхивает такая яркая молния и раздается такой громкий раскат грома, что на время я глохну и слепну. В ушах звенит, а в глазах мелькают мушки. Поток электричества стремится вверх по руке, а потом врезается мне в грудь. Грудная клетка словно раскаляется, ничего подобного я никогда не ощущала. Я вскрикиваю от боли, и силой удара меня отбрасывает назад. Я падаю в грязь на краю пруда утопленников и сижу там, схватившись рукой за бешено бьющееся сердце, судорожно хватая ртом воздух. Мышцы сводит спазм. Снова слышатся раскаты грома, его мощь заставляет меня содрогнуться.

– Прости, – произносит Зейл. – Я не хотел… прости, Грей.

– Мне нужно домой.

Зейл протягивает руку, чтобы помочь мне встать, но я медлю в нерешительности. Я пока не могу нормально дышать.

– Все будет хорошо, – уверяет он. – Обещаю.

И я позволяю ему, только от слабости не могу стоять на ногах. Зейл подхватывает меня на руки, будто я ничего не вешу, и я обнимаю его за шею. Кожа у Зейла теплая и мягкая. Сейчас темная ночь, но Зейл не спотыкается. Он выносит меня из леса, но не говорит ни слова. А потом мы оказываемся в лодке. Позади нас остров Келлера исчезает в темноте.

Зейл управляет лодкой медленно и осторожно, проводя ее по мелким каналам с такой уверенностью, которой могли бы позавидовать Харт и Кейс. Словно он жил тут всю жизнь.

– Ты ее видела? – наконец спрашивает он.

– Да.

– А что насчет моего отца? Ты видела…

– Нет. – Я протягиваю руку, чтобы пригладить дрожащими пальцами его светлые волосы. – Извини.

Мы опять оставляем лодку у пруда Холберта, и я решаю не возвращаться к протоке Лайл за своими шлепанцами. Я уже не так слаба, как недавно, поэтому настаиваю на том, чтобы идти самой. Однако Зейл продолжает обнимать меня за талию. Он доводит меня до дощатого настила, прямо к ступенькам. Зейл отказывается оставить меня одну в темноте.

Несколько минут мы глядим друг на друга, а затем Зейл притягивает меня к груди. Я чувствую, как его дыхание щекочет мне макушку. Это так приятно. Приятна эта покалывающая близость. И то, что его сердце бьется рядом с моим. Мне так много хочется сказать ему, но я не могу подобрать слова. Не понимаю, как Зейл вообще прикасается ко мне после того, что сделала моя мать.

Когда теперь он знает, что она у него отняла.

– Грей, – шепчет он, – посмотри на меня. Что бы ни сделала твоя мать, ты за это не отвечаешь. – Я киваю. Глаза у него сейчас темно-синие, как ночное небо. – Я тебя сильно обидел? Раньше? – Я качаю головой, и Зейл издает вздох облегчения. – Я рад. – Он кладет руку на мою щеку. Я чувствую слабый импульс. – Я никогда не хотел тебя обидеть, Грей. – Его глаза вспыхивают в темноте. – Ты ведь это знаешь, правда?

– Конечно. Ты никого не обидел намеренно.

Зейл такой нежный. Больше похож на летний дождь, чем на грозовой шторм.

– Да, – говорит он, и поднимается ветер. – Но порой люди все равно обижаются.

Низко над байу проносится гром.

Зейл наклоняется ближе, и мне кажется, что он хочет поцеловать меня, но этого не делает. Просто шепчет мне на ухо то, что я и так уже знаю.

– Надвигается шторм.

Вскоре он исчезает во мраке, а я поднимаюсь по деревянным ступенькам на дощатый настил. Но, прежде чем зайти в дом, стою на крыльце «Мистической Розы» и долго смотрю на реку, слушая ночное пение ветряных колокольчиков Евы.

У меня ощущение, что прямо рядом со мной находится Элора. Я вижу ее ослепительную улыбку, длинные темные волосы. Если я чуть-чуть поверну голову… Но я ее не поворачиваю. А если я ошиблась?

Впереди, на пристани, кто-то натянул новые сигнальные ленты. Сейчас огорожена половина причала, гниение досок продолжается.

Я поворачиваюсь и тяну на себя дверь книжного магазина. Она не заперта. Дверь никогда не закрывается. В Ла-Кашетте не бывает серьезных преступлений.

Если не брать в расчет поджог.

И похищение людей.

И убийство.

Я тихо закрываю за собой дверь и поворачиваю засов.

Все огни в доме погашены, но в кухне играет радио. «Луизианский блюз». Я на цыпочках вхожу туда, чтобы налить стакан молока, и Сахарок ерзает на своей подстилке. Его ошейник позвякивает, и песик поскуливает во сне.

Я открываю холодильник, и покрытый линолеумом пол заливает свет. Музыку прерывают новости о погоде, и я останавливаюсь, чтобы послушать.

«Национальный ураганный центр прогнозирует, что ураган Элизабет к тому времени, как он достигнет центра Мексиканского залива, превратится в сильный шторм. – Голос по радио почти задыхается от волнения. – Центр тропического шторма сейчас расположен в четырехстах шестидесяти милях к юго-востоку от устья реки Миссисипи. Каждого, кто находится в области прослушивания, призываем подготовиться к экстремальному природному явлению».

Диктор замолкает, и продолжает звучать блюз.

И вот тогда я слышу свое имя. Я замираю, боясь, что каким-то образом тень моей покойной матери проследовала за мной сюда, с острова Келлера. Но, когда оборачиваюсь, за кухонным столом сидит Лапочка. Она в старом розовом халате, на голове бигуди. Я замечаю в ее руке фотографию, на которой мы с мамой. Ту, что я оставила на тумбочке возле кровати. Где у моей матери загнанные глаза.

Лапочка смотрит на снимок и произносит:

– Сахарная Пчелка, нам нужно поговорить.

* * *

Моя грудь болит, и я больше не в силах кричать, даже если бы хотела.

Хотя и