Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

Я открыла на телефоне последнее сообщение от банка. Но у меня еще на второй карте две последних зарплаты нетронутые. И кредитка на сотню.

– Хорошо. Но, кажется, больше ни за что платить не нужно будет, как сказал Сонин отец. Если только на месте что-то дать могильщикам… не знаю, как это принято сейчас. Маму хоронила – все наличкой раздала по разным рукам. Тогда казалось, никогда не закончатся эти жадные лапы: за место – дай, за лишний метр вынутой земли – дай, куст спилить, который мешает, – отдельная такса. А я в тот момент и не соображала толком ничего. Спасибо Кариму Николаевичу, деньги-то все его были, откуда им быть у меня, студентки?

А вот об этом узнать мне было неприятно. И не денег я пожалела – обидно стало, что часть его жизни прошла параллельно нашей с мамой. Выходит, не доверял? А маме?

– Оля, ответь честно – моя мама знала, что Карим и отец часто встречаются? А ты с ней виделась?

– Честно… насколько твоя мама была в курсе их дел, не знаю. У нас я ее не видела ни разу, но, когда пропал отец, моя ходила к вам домой. Без меня. Вернулась мрачная, вскоре слегла… я рассказывала. Единственное, что она мне тогда ответила на мой вопрос – его там нет. И добавила: «Понимаю, почему и Гиржель, и Карим так преданы Лидии. Она – ангел, ее нельзя не любить». Я тогда испытала сильное чувство – ревность. За маму стало обидно, на пропавшего отца разозлилась. Вот сейчас вдруг подумала: узнаем мы когда-нибудь, почему он тогда сбежал? Если не убивал Юренева?

– Кто-то ему угрожал, наверное. Странно, что он Кариму ничего не объяснил! Я же узнала, что Гиржель пропал давно, еще в две тысячи девятом, лишь когда Карим с Элизабет уезжали в Англию. Карим и о тебе рассказал, но тогда все мысли были о том, что он предал память мамы, ни о чем другом думать не могла. В общем, после их отъезда все эти шесть лет лелеяла обиду. Но скучала страшно, звонила, но молчала, он звонил – тоже молчала… глупость какая-то… а теперь его нет! – Я готова была заплакать.

– Ася, не реветь! Слезы еще понадобятся сегодня, – попыталась пошутить Ольга, хотя сама еле держалась. «Элизабет… я так и не связалась утром с Маргарет и Стивом!» – вспомнила я вдруг.

– Оля, у нас есть полчаса? Мне нужно заехать домой, это важно, – в очередной раз я подумала, что зря пожалела денег на хороший смартфон. Объема памяти моего не хватало, чтобы установить нужные приложения, и скайп в их числе.

– Если сейчас поедем, успеем. Но я чаю хотела предложить. Не завтракала еще.

– У меня поешь. Поехали…

Отправив Ольгу на кухню, я включила ноутбук. Увидев на экране серьезное лицо Маргарет, сразу поняла, что информацию та приготовила не из приятных.

– Асия, вчера в полицию обратился турист из Германии. Он принес свою камеру, которой снимал виды города во время пешеходной экскурсии. На одной фотографии – дом Ларкинз именно в то роковое время. Она стоит у открытого окна, а за ней четко виден силуэт мужчины. Через семь минут после того как был сделан снимок, Элизабет выпала из окна.

– Выходит, выпасть ей помогли? Мужчину опознали?

– Да, есть предположение, что ее смерть могла носить насильственный характер. При падении женщина пыталась ухватиться за верхнюю часть рамы – оторвана петля, на которой та держалась. И мужчину опознали, это ее муж Карим Бахметев. Прости, что огорчила, Асия.

* * *

Вечером я с трудом вспомнила все, что было днем. То есть я помнила похороны, но подробности остались как бы за кадром. Мы ехали, куда-то шли, вновь садились в машину, уже не Ольгину. И долгая безмолвная дорога до кладбища вспоминалась как сплошное мелькание заснеженных полей, деревьев и редких небольших строений за окном. Позже, стоя над могилами и слушая прощальные речи, я, помню, огляделась. Знакомых лиц заметила мало, немного в стороне кучкой стояли полицейские в форме, выделялся из остальной темной толпы лишь Игнат. Его я запомнила четко: при малейшем моем движении он тут же делал ко мне шаг, придерживал за плечи, а потом молча отходил на свою позицию. Ольга стояла рядом, наши руки иногда касались друг друга, пальцы сплетались. Я не заметила Барковских. Лишь после, когда мы с Ольгой вышли на центральную аллею, увидела Соню. Рядом, опираясь на ее плечо, стоял Юренев.

В этот момент и прорвался поток слез, который раньше приказала приберечь Ольга. К выходу с кладбища мы шли странной компанией – я с Максом, Соня с Ольгой и как-то немного позади их – Игнат.

По ту сторону ворот нас с Ольгой ждал сюрприз – Фирсов подвел к нам Джамала. Раньше в толпе полицейских у могилы отца мы брата не заметили. И вновь потоки слез, прощание, крепкие руки Макса, дорога домой. Я была благодарна Фирсову, впервые приписав ему положительное качество – человечность.

Не помнила я точно и того, как оказалась в квартире Юренева. Вроде бы Соня после поминальной трапезы в кафе привезла нас к моему дому… Я плакала, сидя в объятиях Макса на заднем сиденье ее машины, слушая и не слыша то, что он говорит. У моего подъезда из машины мы не выходили, Соня, глядя на нас, видимо, приняла решение меня не выгружать, а везти обоих к нему. Или он ее попросил?

А последующие воспоминания вызывали у меня легкий румянец и жар в теле…

Сейчас, ранним утром, лежа на плече Макса, спящего крепким сном, пыталась понять, кто он теперь для меня. Той школьной беспечной любви не было, испарилась. А разум взрослой женщины, уже привыкшей к одиночеству, сопротивлялся грядущим переменам. Я не хотела замуж. Не хотела взаимных обязательств, общего быта, детей… Детей?! Даже представить себя, гуляющей с младенцем в коляске по бульвару, считала невозможным. Я не справлюсь, нет, я даже с беременностью не справлюсь – со своими страхами, слабым вестибулярным аппаратом и боязнью сделать что-нибудь… неправильно.

Осторожно выскользнув из-под одеяла – тело сразу охватил озноб, – я нырнула в махровый халат Юренева. «Вот даже жить в его выстуженной морозным воздухом квартире не смогу! Конечно, им