Стихотворения - Всеволод Рождественский

248. ВОЛОГОДСКИЕ КРУЖЕВА

Городок занесен порошею,Солнце словно костром зажгли.Под пушистой сыпучей ношеюГнутся сосенки до земли.

Воробьи на антеннах веселоРасшумелись, усевшись в ряд,И к крылечку береза свесилаСнежный девичий свой наряд.

Мастерица над станом клонитсяИ, коклюшками шевеля,Где за ниткою нитка гонится,Песню ткет про тебя, земля.

Пальцы легкие и проворныеЗаплетают, вспорхнув едва,Как мороз по стеклу, узорныеВологодские кружева.

И чего-то в них не рассказано,Не подмечено в добрый час!Здесь судьба узелком завязанаДля приметливых карих глаз.

Там дорожки, что с милым хожены,Все в ромашках весенних рощ,И следы, что лисой проложены,И косой серебристый дождь.

А стежки, то прямы, то скошены,Разрослись, как в озерах цвель,—То ли ягоды, то ль горошины,То ль обвивший крылечко хмель.

Слово к слову, как в песне, ставится —С петлей петелька вширь и вкось,Чтобы шла полоса-красавицаКак задумано, как сбылось.

Расцветайте светло и молодо,Несказанной мечты слова…Вот какие умеет ВологдаПлесть затейные кружева!

Апрель 1962

249. ЛЕДОХОД

Необычные дни! На Неве ни единой морщины,У подножия крепости змейкой струится игла,И плывут, и плывут неустанно скользящие льдины,Словно сахар крошась и сверкая изломом стекла.

Их уступы мостов раздвигают зигзагами трещин,Обдирают бока им гранитных ступенек углы,А Нева на ладони несет их, как хрупкие вещи,Мимо каменных спусков и гордой петровской скалы.

Это Ладоги гости идут через город парадом.Неуклонно и ровно несет их ко взморью Нева,И я вижу, как двое к воде наклонившихся рядомЧто-то шепчут друг другу, а ветер относит слова.

Еще свежести зимней последняя песня не спета,Не сданы все зачеты, не взят бесплацкартный билет,А в душе у них бродит, волнуясь колосьями, лето,Пахнет липовым цветом и ширится волжский рассвет.

Ледоход! Ледоход! На последней, на тающей льдинеУплывает в просторы балтийской прохладной весныВсё, что гаснет в туманах, чего уже нет и в помине,Что рассеялось где-то, как смутно мелькнувшие сны.

Я люблю неизменно встречать эти дни ледохода,Что дыханьем своим леденят постаревший гранит, —Тихо, тихо скользят льдины этого, прошлого года,Льдины будущих весен, — а город всё так же стоит.

И не грустно глядеть мне на тихое это скольженье…Всё проходит на свете и тает, как ладожский лед,И сменяют друг друга одно за другим поколенья,Но стремление Жизни всё то же — вперед и вперед.

Май 1962

250. «Надо так, чтобы сразу запела строка…»

Надо так, чтобы сразу запела строка,Как хороший горнист перед фронтом полка

Или в тающем небе призыв журавлейНад кувшинками рек, над разливом полей.

…Звездной полночью возле раскинутых юртСлушать я полюбил, как казахи поют.

Высоко, высоко, распрямляя свой рост,Поднимается первая нота до звезд.

И плывет, и клубится туманом с реки,Чтоб потом, как тюльпан, развернуть лепестки,

Если будет та первая нота верна,Все слова, словно жемчуг, нанижет она,

Чтобы горечь, и нежность, и дух чебрецаОтозвались струне, обжигая сердца!

Май 1962

251. «Друзья мои! С высоких книжных полок…»

Друзья мои! С высоких книжных полокПриходите ко мне вы по ночам,И разговор наш — краток или долог —Всегда бывает нужен мне и вам.

Как много вас! Здесь все века и страны,Раздумий ваших и тревог цветы,Скитальцы в бесконечном, капитаны,Поэты и алхимики мечты.

Через века ко мне дошел ваш голос,Рассеявшийся некогда, как дым,И то, что в вас страдало и боролось,Вдруг стало чудодейственно моим.

Что мне теперь надменные пределыВремен, границ, чужого языка, —Я вижу мир, нерасторжимо целыйИ утвержденный мыслью на века.

Всё лучшее, чем может он гордитьсяИ чем мечта всегда была жива,Вложили вы в заветные страницыИ ставшие бессмертными слова.

О, если б мог вот так же передать яИ свой, пусть малый, опыт бытияВам, дальние неведомые братья,Грядущие, безвестные друзья!

25 июня 1962 Зеленогорск

252. ВСАДНИК

(Фреска)

Темноликий и огневолосый,Весь в лучах уходящего дня,Прорываясь сквозь сумрак белесый,Над обрывом он вздыбил коня.

И глаза его в сумрачном блеске,Разгораясь, как темный алмаз,С полустертой столетьями фрескиНеотступно летели на нас…

Живописца в монашеской келье,Видно, мучили странные сны,Если он не ушел от похмельяЗабродившей в душе старины.

И, должно быть, каноны святыеНарушая, он вспомнил о том,Как рубился с ордою БатыяНа таком же коне боевом.

И тогда, словно гул издалече,Захлестнув заповедный придел,В нарастающем грохоте сечиДонеслось к нему пение стрел.

И возник перед ним, как виденье,Этот всадник на голой стене,Уносящийся вихрем в сраженьеСо стрелою, застрявшей в броне.

Он схватил свои кисти в восторге,Чтоб навеки тот миг удержать,Словно некогда сам, как Георгий,Вел на недругов русскую рать.

В полумраке пустого собора,Про еду забывая и сон,Он писал то, что встало для взораИз клубящейся дали времен.

Он писал — не для тьмы и покоя,Не для нимбов и ангельских крыл,—Он в отважное сердце герояНеуемную страсть перелил.

И летит его всадник крылатый,Всех архангелов краше стократ,Принимая на светлые латыБурной жизни победный закат.

Август 1962 Зеленогорск

253. «Над рощей влажная заря…»

Над рощей влажная заряЕдва приметно розовела,Последней ласкою даряПоля, пустые до предела.

А там, в холодной вышине,Крылами тяжкими махая,К далекой солнечной странеПлыла курлычущая стая.

Мгновенье счастья и тоскиНарушить словом мы не смели,И пальцы тоненькой рукиВ моих ладонях холодели…

Прошло — не знаю, сколько лет, —И вдруг, неведомо откуда,Вновь потянулся длинный следЗари, мерцающей как чудо.

Воскресли поле, и закат,И низкий луг, и прядь тумана,И журавли опять летятНеудержимо, неустанно.

О время, мудрый чародей,Твоя негаснущая силаПластинку памяти моейНеторопливо проявила.

И стал богаче я стократТого, что в юности беспечнойРастратил слепо, наугадВ потоке жизни быстротечной.

Ноябрь 1962

254. «Сквозь ветер походкой твердой…»

Сквозь ветер походкой твердойШагает под скрип ботфорт,Как призрак с кошачьей мордой,Огромный усатый Петр.

Идет по доске щербатой,Короткий чубук паля,Туда, где скелет фрегатаПриподнят на стапеля.

Под сваями бродит хмуроВзлохмаченная Нева,Своею мохнатой шкуройНакрывшая Острова.

А норд его треуголкуСрывает ко всем чертям…Я слышу: «Не будет толку,Пока не примусь я сам!

Трудиться им неохота,Заели их лень и гнусь.А мне легко ль из болотаТащить кондовую Русь?»

И, скинув камзол суконный,Он яростно дотемнаВгоняет топор саженныйВ упругую плоть бревна.

Летят, завиваясь, стружки,Всё глубже уходит бут.С похмелья, с ночной пирушкиКуда как хозяин лют!

Здесь плотничьи пел он песни,Тесал крутобокий струг.И выстроит он — хоть тресни! —Бревенчатый Петербург.

Пусть внуки идут по следу, —Он сваи кувалдой бьет.На страх, на погибель шведуРоссийский да встанет флот!

1962

255–256. ИЗ ЦИКЛА «РУССКАЯ ИГРУШКА»