Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

Сказал, что, будь он моложе, пошел бы воевать, а так приходится заседать в комитетах. Я оставила их проводить очередное заседание и отправилась на Поланд-стрит за своими часами. По пути туда я прошла по узкой улочке, заставленной с обеих сторон тележками, на которых продавались чулки, скобяные изделия, свечи и рыба[656]. Посреди всего этого играла шарманка. Я купила 6 пачек цветных свечей. Суматоха, краски и дешевизна порадовали меня до глубины души, но из-за искусительной магии Роджера на Чаринг-Кросс-роуд мне не хватило денег заплатить 5,5 шиллингов за свои часы и пришлось оставить их в мастерской; тикали они как новые. Домой добралась от вокзала Виктория. Солнечный вечер, кишащий людьми.

9 апреля, вторник.

Сегодня самая странная, а также наиболее неприятная погода. Время от времени из темно-серых туч льет дождь, но и без него небо все равно серое. Тепло и сыро; молодые листья выглядят зловеще в этой зимней атмосфере, а зелень — как ночью в электрическом освещении. Вчера мы поссорились из-за моего кувшина сливок: Л. был неразумен, а я великодушна. Склока закончилась ровно в 16:25, а в 16:30 пришла мисс Маттай[657]. Я помню ее в Ньюнеме, откуда она ушла, как мы понимаем, «очерненной[658]». По вялому, извиняющемуся поведению легко понять, что это гонение истощило ее и лишило всяких сил для сопротивления. Мы обходили стороной тему войны, а она вообще уклонилась от обсуждения, и казалось совершенно отвратительным, что кто-то боится высказывать свое мнение, как собака, привыкшая к побоям, дрожит, стоит только поднять руку. Они с Л. обсудили свои дела, связанные с журналом «War and Peace», в результате чего ей могут предложить место в штате. Ей просто необходимо зарабатывать себе на жизнь. «Я должна сообщить вам одну вещь, — сказала она в конце разговора. — Мой отец был немцем. Я понимаю, что происхождение имеет большое значение и является серьезной помехой в коммерческом плане». Л. согласился. Эта долговязая неуклюжая непривлекательная 35-летняя женщина, у которой лицо внезапно краснеет и блестит, была одета в свое самое лучшее, невероятно плотное и уродливое. Но у нее живой ум, и она энтузиастка, заявившая, что любит писать.

10 апреля, среда.

Очень сырой темный день. Печатали. Я набрала одну страницу за час с четвертью — мой рекорд. При таком темпе книгу можно закончить через месяц. Вчера я получила письмо от миссис Гарриет Уивер[659] с предложением напечатать новый роман Джойса[660], от которого отказались все другие типографии, вероятно, из-за духа произведения. Он, должно быть, очень неплох, если учесть, какой успех имел предыдущий роман. Гарриет приедет сюда, хотя мы все равно вряд ли сможем взяться за книгу. Мне нравится погружение в этот невероятно увлекательный процесс. Кстати, в «Times» меня снова отвергли, поэтому я пишу роман с огромной скоростью, полагая, что в один прекрасный день на голову свалится куча книг для рецензий. Ходили к печатнику, который почти настроил свой новый станок, но без власти и наборщика мы по-прежнему далеки от вступления в свои права.

11 апреля, четверг.

Сегодня днем были в «1917», но все-таки нужно описать погоду. Представьте, что вы живете внутри желтого воздушного шарика, где потолок то сверху, то снизу, в атмосфере затхлого воздуха. Такое сейчас ощущение. Когда потолок давит слишком сильно, чуть ли не касаясь головы, нам приходится включать электрический свет, как мы сделали это за обедом. Время от времени идет дождь, не приносящий, однако, облегчения. По дороге в Лондон в поезде горели все лампы. Я сходила в «Omega», забрала свои картины и столкнулась с Роджером, который нес целый рулон рукописей якобы с переводом «Лисистраты». Имея средние познания в греческом языке, он перевел ее из желания поставить пьесу, но не знает, как далеко все это зайдет. Я несла картины всю дорогу до Джеррард-стрит[661], остановившись на Поланд-стрит, чтобы заплатить 5,5 шиллингов и получить наконец-то свои старые золотые часы, отличительные черты и великолепие которых особенно заметны после полугода в «Ingersoll[662]». В клубе я обнаружила… Нужно ли описывать одну и ту же сцену снова и снова? Думаю, замена тостов на булочки с медом интересовала меня куда больше, нежели обрывки разговоров Скарра[663] и Маршалла[664] или бледная и скованная бедняжка Аликс. Лишив ее двух недель с Джеймсом, я чувствовала себя немного виноватой[665]. Л. вернулся с собрания по поводу рабов и снова собирается уйти — на прощальную вечеринку в честь Берти[666] у миссис Гамильтон[667]. Вчера вечером он провел на собрании Лейбористской партии менее получаса.

13 апреля, суббота.

Прощальная вечеринка Л. была щедро усыпана нашими непослушными друзьями. Я не понимаю, почему их достоинства, собранные в одной комнате, так удручают. Там были Дора[668], Адриан, Карин (она объявила, что ждет ребенка), Бернс[669], Аликс и т. д. Берти сломлен, и его могут посадить в тюрьму либо за статью, либо за убеждения совести. Новый законопроект загребает мужчин старшего поколения[670]. Все их убеждения сейчас под вопросом, но пока они, похоже, склонны держаться подальше от тюрьмы.

Погода в пятницу стояла приятная: солнце, цветение, листья естественного цвета. Печать заняла всю вторую половину дня, но это был первый вечер, который мы провели наедине за долгое время, расслабившись в креслах, но наше совместное чтение прервал Уолтер Лэмб. Проанализировав разговор, я и Л. согласились, что он был немного лучше обычного. Уолтер долго рассказывал о своей прогулке в метель, причем каждой детали придавалось значение, более интересное ему, чем нам, однако даже самый страстный романс, исполненный этим голосом, приводит в уныние. Лорд Кентербери снова вышел на первый план. Он изучает Персию и подарил Уолтеру «Тысячу и одну ночь[671]». Он живет в недостаточно фешенебельном доме. У него есть лакей-итальянец, который через своего друга достает мясо в любом количестве. На днях у двери Уолтера оставили немного бараньей вырезки. Он полагает, что снова не устоит перед искушением. За неимением времени Уолтер бросил читать, но продолжает экзаменовать юношей по классике. Рассказал нам истории о Д. Д. Томсоне[672], мать которого держит маленький магазинчик, где Уолти в детстве покупал сладости. Так разговор скользил от одной темы к другой; У. сидел между нами; Л. открыто зевал, а я пыталась делать это украдкой. Академия хранит свои драгоценные картины, всего 18 штук, в какой-то шахте[673]. Их