Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

знаменитостей нашего времени: Веббов, Голди и т. д. Я ходила в бюро найма на Кингс-роуд[718], чтобы найти прислугу для Нессы. Их работница, истинная жительница Челси, выделяется, как Китай, своим платьем, манерами и утонченностью. Но, что еще важнее, у нее есть подходящая служанка. Затем на автобусе и метро — в Хампстед и на чай с Маргарет. Я чуть не приняла Лилиан, полулежащую на зеленой подушке, за персидскую кошку. Джанет была вся в той благопристойной пурпурной ткани, с помощью которой люди в Хампстеде ищут компромисс между модой и искусством. Маргарет, очень толстая и необъятная, вся в черном, поставила две фотографии Оттолин напротив моей тарелки. Я чувствовала, что это сердце их женской республики. Пришел Л., и у нас был долгий полуполитический спор о правительстве, возникший из-за молочных комбинатов. Ковер Маргарет придавал комнате атмосферу строгости.

«Ах да, моя жизнь — это компромисс, сплошные компромиссы», — сказала она. Как обычно, меня поразил ее искренний характер, а также неприкрытые чувства Лилиан, всегда прямолинейной и поразительно готовой высказать свои взгляды, несмотря на внешнюю скромность. На самом деле я считаю, что она справляется с делами лучше, чем большинство женщин, будучи совершенно не обремененной тщеславием, которое в ее случае вполне допустимо; в одежде, манерах и внешности Лилиан самая обыкновенная, поэтому ее слова с трубкой во рту звучат особенно сильно. Джанет проявляет признаки настоящей старости; она уступчивая и не притупленная, но все более задумчивая и слегка покачивающая головой. Однако выглядела она очень хорошо.

4 мая, суббота.

На обед пришел Ходсон[719]. Теперь он солдат, хотя по профессии — госслужащий. Жесткий и прямолинейный человек; все в нем кажется таким же обстриженным, как и его голова. Это человек средних способностей, я полагаю, и пример того, что мир делает с подобными людьми. У него нет особых талантов или удачи, облегчающих жизнь, поэтому он показался мне довольно грустным, очень мрачным, непритязательным и принимающим происходящее вокруг так, словно для него оно все равно достаточно неплохое. Ему не нравится война, но он отправился на нее «из чувства долга». Сначала ушли холостяки, потом женатые мужчины и, наконец, те, кто может себе позволить. Переезд обошелся ему в £200, но нет в этом ни капли героизма — просто «такова жизнь». Они с Л. поехали в Кью, а я отправилась к печатнику, который до сих пор занят. Первый погожий день с 1 апреля или около того. Жарко, голубое небо, ветра нет. Птицы поют, люди копошатся.

5 мая, воскресенье.

Но когда ветер дует на восток, начинается ливень. Такой весны я не помню, хотя по мрачности она, конечно, не сравнится с летом, которое я провела в постели в Твикенхэме[720]. По словам Нессы, во всей стране такая погода, поэтому мы вышли прогуляться вверх по реке и вниз по авеню в макинтошах. Изредка можно было встретить другую пару. Мне жалко частично накрытые тачки с апельсинами и промокшего торговца, укрывшегося под деревом, ведь его воскресная распродажа пошла коту под хвост. Чайные сады тоже выглядят растрепанными, а нарциссы вымокли и пригнулись к земле. Снаружи Дайсарт-хауса[721] мы слышали кукушку, а внутри на какой-то унылой вечеринке играла пианола[722]. К нашему облегчению, Дезмонд отложил свой визит: его мать обожгла лицо у газовой плиты. У Л. разболелась голова, возможно, из-за воспаленного зуба.

6 мая, понедельник.

Сегодня утром Л. чувствовал себя так тревожно, что мы вышли в одиннадцать; на улице было солнечно и красиво, дул восточный ветер. Мы собирались посидеть в Кью-Гарденс, но сады не открываются до полудня, поэтому пришлось коротать время в Кью-Грин[723]. Это место превратили чуть ли не в огород: сырая земля; уродливые грядки помечены белой бумагой, проткнутой палками. В полдень мы зашли в Кью-Гарденс. К общей красоте и свежести добавилось ощущение, будто мы находимся на улице, когда должны быть дома, — это всегда превращает окружающее в своего рода зрелище. Кажется, что все вокруг происходит без тебя. Мы сидели под деревом и стали центром скопления воробьев и малиновок, а еще в небе маячил надоедливый гигантский аэроплан.

Л. пошел к Харрисону вырвать зуб, потому что он был очень плох и, по словам врача, источал достаточно яда, чтобы вызывать постоянные головные боли. Я отправилась в Лондон по обычному маршруту, который мне нравится больше всего. В своем блаженном состоянии я забыла главное, за чем шла, — ленту для пишущей машинки. Ничего страшного. Будет повод прогуляться в другой день. Я совсем не люблю «Mudie’s», поскольку там заставляют ждать, зато мне нравятся Холборн и Чаринг-Кросс-роуд. Я люблю заходить в клуб «1917», встречать или ждать там кого-то, с кем мне хочется поговорить, но по-прежнему не люблю покупать шляпы, хотя отчасти я и преодолела этот ужас, научившись смотреть в глаза модисткам[724], смело выдвигая свои требования. 18 шиллингов за шляпу кажутся огромной суммой, но я заплатила и почувствовала такое облегчение, что в конце концов я снова счастлива. Но какие же лица у женщин на улицах! Столь же бессмысленные, как на игральных картах, и языки как у гадюк. В клубе я застала Джеймса [Стрэйчи] за чтением «Антигоны[725]». Вскоре пришли Леонард с Адрианом. Адриан выглядит невероятно высоким, а его маленький галстук-бабочка придает ему скорее легкомысленный, чем утонченный вид, словно бабочка села на него по ошибке. Он занялся какой-то офисной работой. Мы сплетничали. Кровное родство — очень сильная связь. Когда проходит застенчивость, много чего принимаешь как должное. Затем вошла Барбара в своей круглой черной шляпе с лентой вишневого цвета, такая аккуратная, словно никогда не была во Франции, но я все равно думаю, что она немного отличается от остальных. Ник в больнице и очень раздражителен. Свободное время Б. проводит с Саксоном. Смею предположить, что сомнения и метания не проходят бесследно, но нельзя же делать такие выводы из синяков под ее глазами! Мы сходили в Лондонскую библиотеку и вернулись домой.

7 мая, понедельник.

Я пишу в ожидании Филиппа Моррелла к ужину, но не то чтобы на этом нужно останавливаться. За окном дует восточный ветер, льет дождь и снова серое небо. Письмо от Гарри Стивена[726] намекает на визит, словно все эти годы у него была привычка заглядывать к нам после ужина раз в неделю. Кровные узы? Что-то очень странное происходит в мозгах у Стивенов. Л. чувствует себя лучше, хоть и не до