Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Система ведомого, принудительного развития была несовместима с научно-эволюционным мировоззрением, предполагающим свободную саморегулируемую конкуренцию и самоорганизацию жизненных процессов.

К концу 30-х годов давление на науку со стороны идеологических надсмотрщиков и связанных с ними лысенковцев сделалось невыносимым. Лысенковцы захватывали ключевые посты в управлении наукой, клеветали, писали доносы. Мёллер, которого Вавилов пригласил в СССР и который принял это приглашение из-за своих крайне левых убеждений, после семи лет работы в качестве члена-корреспондента АН СССР наконец начал понимать весь ужас происходящего. С большим трудом ему удалось вырваться из СССР и вернуться в США.

Вавилову же сбежать было некуда. После всех компромиссов с лысенковцами он наконец вступил с ними в открытую борьбу. Собрав данные о методах лысенковских экспериментов, он публично объявил Лысенко шарлатаном. Но Лысенко уже обзавёлся полной поддержкой наверху. В результате Вавилов в августе 1940 г. был снят со всех постов. Через некоторое время он был арестован по вздорному обвинению в организации саботажа среди крестьян.

На последней фотографии Вавилова из архива НКВД мы видим совершенно больного, с потухшим взглядом, погружённого в депрессивное состояние, небритого человека. Чувствуется, что он сломлен физически и морально. После осуждения по 58-й статье при отправке в ГУЛАГ Вавилов умер в саратовской тюрьме в 1942 г. при невыясненных обстоятельствах.

Избавившись от Вавилова, Лысенко развернул кипучую деятельность по искоренению генетики в СССР. Генетики ещё сопротивлялись на разных уровнях, показывая конкретные результаты деятельности школы Вавилова. Лишь в 1948 г. Лысенко одержал окончательную победу на сессии ВАСХНИЛ. По иронии «судьбы» это произошло как раз в тот год, когда ООН приняла Декларацию прав человека – международный документ огромной политической, правовой и моральной силы, провозвестник новой эпохи в развитии человечества, провозглашавший нормы функционирования государств, исключающие преследования за убеждения и подавление инакомыслия.

Придя к власти в подсистеме биологической науки, Лысенко на все ключевые посты посадил своих пособников и клевретов, которые зорко следили за тем, чтобы в научных учреждениях не оставалось учёных школ Вавилова и Четверикова. «Чистка» науки от учёных проводилась и руководством институтов, и органами госбезопасности. Она проходила очень успешно, и вскоре этот искусственный отбор привёл к полной победе коммунистического креационизма над научным эволюционизмом.

Теперь огромные возможности для реализации идей «творческого» дарвинизма открылись перед Лысенко и его последователями. В ранг «самых передовых в мире» научных идей были возведены чисто креационистские идеи, вылившиеся в учение о «живом веществе», скачкообразном порождении одних видов другими, в том числе и отдалёнными видами, теории «определённой изменчивости», «стадийного развития» растений и животных и т. д. Этот креационизм, обильно приправленный диалектико-материалистической, атеистической и антиидеалистической фразеологией, базировался на убеждении, что партия Ленина-Сталина, в лице её учёных и селекционеров, вооружённых идеями марксизма-ленинизма, способна творить всё, что угодно по своему произволу и с растениями, и с животными, и с людьми, создавать новые виды и заставлять их изменяться вопреки естественной эволюции.

Этим теоретическим «достижениям» соответствовала обширная сельскохозяйственная практика. Избавившись от учёных – генетиков и селекционеров, имевших многолетний опыт выведения новых сортов растений и пород животных, Лысенко внедрил в практику сельского хозяйства по всей необъятной территории шестой части земной суши от Буга и до мыса Дежнёва целый ряд «новаторских» идей, которые могли быть реализованы только при колхозном строе и нигде больше. Среди них наибольшую известность в мире в качестве курьёзов получили кластеризация посевов и посадка картофеля в середине лета.

Результатом этих экспериментов над растениями и над людьми стало усугубление продовольственной проблемы в СССР. По мнению ряда западных специалистов, подобные же испытания ожидали бы и сельское хозяйство в США, если бы креационисты победили эволюционистов или если бы библейская история творения преподавалась наравне с научной теорией эволюции.

Это, конечно же, неверно. В США не было ни колхозного строя, ни создавшей его тоталитарной системы, ни тесно связанной с государством фанатической религиозности, претендующей на научность и абсолютную истинность.

Уникальные научные идеи Лысенко и его последователей базировались на столь же уникальных технологиях проведения экспериментов. Эксперименты ставились так, чтобы подтвердить заранее определённый результат. Для этого заранее подбирались предназначенные для эксперимента растения с определёнными свойствами, не проводилось наблюдение над контрольными группами растений, если эксперимент не давал нужных результатов, его повторяли снова, изменяя соответствующим образом условия его проведения.

Широко использовались образцово-показательные формы ухода за экспериментальными растениями и животными. Глядя на буйно колосившуюся пшеницу на опытных делянках или на специально отобранных и ухоженных животных экспериментальных ферм, партийные функционеры, контролировавшие научную деятельность Лысенко и его команды, уезжали очень довольными и докладывали начальству об огромных успехах в развитии советской биологической и сельскохозяйственной науки под руководством «народного академика».

После смерти Сталина Лысенко ещё некоторое время удавалось подобным же образом обманывать и Хрущёва, навещавшего несколько раз его образцово-показательное хозяйство. Никита Сергеевич был таким же лысенковцем и в политике, и в экономике, и в сельском хозяйстве. Но время было уже не то. После так называемого «разоблачения культа личности» Сталина Лысенко продолжал удерживать сильные позиции в управлении научной сферой, хотя его противникам удавалось воспользоваться хрущевской «оттепелью», чтобы противостоять его монополии в этой сфере. Лишь после свержения Хрущева в 1963 г. закончился период насаждения кукурузы на всех широтах, занимаемых СССР. Лысенко был отправлен в отставку и пополнил ряды советских пенсионеров. В науку вернулись некоторые ранее выброшенные из неё серьёзные учёные, «недобитые» последователи Вавилова и Четверикова заняли в ней высокие посты, стали академиками и членами-корреспондентами. Но и лысенковцы остались. Многие из них быстро «перекрасились» и стали более крутыми сторонниками генетического селекционизма, чем ранее разгромленные ими приверженцы этого направления.

Мобилизационный подъём в науке стал иссякать, как это очень быстро происходило и в обществе. Лысенко ушёл, а лысенковщина осталась – как в сфере науки, так и в управлении обществом. Брежневский период в истории СССР характеризовался апофеозом социальной лысенковщины – имитацией грандиозных успехов и полной деградацией науки и общественной жизни.

23.4. Создание основ синтетической теории эволюции

Популяционное мышление, которое развивали в СССР Четвериков и его школа, подхватил и развил в Англии специалист по математической статистике из Кембриджа Рональд Фишер. В 1930 г. он опубликовал книгу с красноречивым названием «Генетическая теория естественного отбора». Фишер задался целью создать модель эволюции с применением методов математической статистики. Поскольку законы Менделя, открытые эмпирическим путём, носили вероятностный характер, Фишер решил применить к расчёту распределения генов в популяциях ту же модель, которую Бойль в своё время применил к динамике газов в сосуде.

В этой модели законы распределения признаков по Менделю должны были объяснять изменчивость видов по Дарвину. Модель Фишера не нуждалась в рассмотрении мутаций как движущей силы эволюции, что было присуще генетическому антидарвинизму. Влияние мутаций на изменчивость признаков расценивалось как ограниченное.

Согласно Фишеру, влияние одного гена на организм является ограниченным, различия между видами являются результатами накопления различий во многих генах. Поэтому видообразовательные возможности отдельных мутаций генов исключались. Видообразовательная способность полностью присваивалась отбору. Внешне это выглядело как полное торжество дарвинизма, отбросившего наконец все дарвиновские сомнения и дополнительные факторы эволюции. На самом же деле это была именно генетическая теория естественного отбора, оставившая от дарвинизма только отбор и не нуждавшаяся более ни в борьбе за существование, ни в усилиях, преобразующих органы.

Это была безжизненная абстракция, выраженная на языке математической статистики по образу и подобию движения неживой материи – колебания молекул в газах. В абстракции всё получалось замечательно, если не считать допущения о том, что гены распределяются между особями популяции независимо друг от друга и с равными вероятностями, подобно молекулам газа в закрытом сосуде.