Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

По-разному сложились судьбы учёных, попавших по действие коммунистической «инквизиции». Многие были расстреляны или сгинули в концентрационных лагерях сталинского ГУЛАГа. Некоторые выжили и вернулись к научной деятельности после смерти Сталина. Многие были выброшены из науки. Кто-то из учёных, будучи снят со своих постов, продолжал эксперименты на даче. Немало было и таких, кто был запуган и переметнулся на сторону лысенковцев. Кому-то удалось эмигрировать и обосноваться в Германии или США.

Борьба лысенковцев против генетиков продолжалась с середины 30-х годов, когда будущий «народный академик» и защитник «мичуринской биологии» получил поддержку Сталина, обещав, что наука поможет колхозному строю накормить страну и доказать своё превосходство над буржуазно-индивидуалистическим типом хозяйствования.

Полную и окончательную победу над нормальной наукой лысенковцы одержали на печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года и вплоть до смерти Сталина в 1953 г. «добивали» притаившихся «менделистов – морганистов».

Корифей «мичуринской биологии» получил известность как автор метода так называемой яровизации. На самом деле он заимствовал идею применения этого метода и лишь разрекламировал её. Яровизация заключалась в том, что семена пшеницы замачивались в воде и охлаждались в холодильных установках. После этого искусственного «воздействия средой» пшеница раньше колосилась, давала кустистый колос и её семена были пригодны для озимых посевов.

Происходил эффект яровизации семян, т. е. превращения яровой пшеницы в озимую. Сделав на этом эффекте свою карьеру в сложившейся ультрамобилизационной системе науки, Лысенко с его полуграмотным интеллектом и узким кругозором возомнил себя первооткрывателем важнейшего закона природы, главного механизма эволюции.

Он был не только главным палачом, но и жертвой этой системы. Фальсификатором и обманщиком его делало не только карьеристское стремление угодить властям и самому быть наверху, но и неистовая вера в свою правоту и правоту партии Ленина-Сталина. Характер этой веры очень хорошо был выражен в надписи на транспаранте, помещённом строителями на плотине при перекрытии реки Кубань: «течёт вода Кубань – реки куда велят большевики!». Это означало: и люди, и природа не могут сопротивляться воле строителей коммунизма.

Но природа вела себя так, как будто сопротивлялась указаниям партии и правительства. Одно дело поворачивать вспять реки и совсем другое – открывать механизмы эволюции. Раз за разом Лысенко повторял свои эксперименты, изменяя условия, чтобы заставить пшеницу передавать из поколения в поколение искусственно изменённые признаки. Но семена приходилось вновь замачивать и охлаждать, усвоенные признаки ни при каких условиях потомству не передавались.

Призрак Вейсмана витал над «мичуринской биологией», накладывая запрет на наследственную передачу приобретенных признаков. Правота неизменно оставалась за буржуазным, «реакционным», а не социалистическим, «творчески преобразованным» дарвинизмом. Приходилось «подправлять» природу тем, что позднее назовут жульничеством и шарлатанством, подтасовкой и намеренным искажением результатом экспериментов.

Лысенко оказывался в том же положении, что и средневековые алхимики, которых феодальные властители держали при своих дворах для изготовления золота из недрагоценных металлов. Алхимики верили, что они на верном пути, что осталось ещё немного, и философский камень, который они создадут, станет источником несметных сокровищ.

Но короли и сеньоры становились всё более нетерпеливы, им нужно было оплачивать бесконечные войны за овладение замками, землями и городами, и им нужно было золото, больше золота, и прямо сейчас. Они угрожали алхимикам жестокими пытками и казнями, если не будет золота. И золото появлялось. Его подкидывали в свои плавильные тигли сами алхимики, чтобы выиграть время, чтобы доказать, что они уже нашли путь добывания золота, что его пока еще немного, но будет больше, будет очень-очень много, нужно только продолжать опыты.

Большая лысенковщина, сталинский феодально-бюрократический абсолютизм, требовала от малой конкретных результатов научной деятельности. И они появлялись. Чтобы водить за нос Сталина с присущей ему подозрительностью, а вместе с ним и всю огромную рать доносчиков и надсмотрщиков над наукой, не требовалось особого искусства. Нет ничего легче, чем обманывать тех, кто сами желают обманываться и верить тому, чего быть не может.

Лысенковщина во всей наглядности и очевидности продемонстрировала как псевдонаучный, так и антинаучный характер коммунистической веры. Претендуя на «до конца научный» характер марксистского учения о развитии, коммунистическая религия на самом деле включала и креационизм, являющийся неизменным спутником веры во всемогущество запредельных, возвышающихся над человеком антропоморфных сил. В коммунистической религии такой творческой силой наделялись партия коммунистов и её бесчеловечные вожди.

Альтернативой Лысенко в 30-е годы был выдающийся российский учёный Николай Вавилов. Вавилов не принадлежал к школе Четверикова и не работал с дрозофилами. Круг его научных интересов был необычайно широк, в чём-то напоминая экнциклопедистов XVIII столетия. Руководя крупными научными коллективами, Вавилов направлял исследования в сферах прикладной ботаники, селекции, генетики, растениеводства, систематики, биогеографии, истории науки и во всех этих сферах обеспечивал значительные достижения и научную новизну.

Ещё в 1917 г. Вавилов начал поиск аналогичных форм среди злаковых растений и в 1920 г. сформулировал так называемый закон гомологических рядов наследственной изменчивости, который прославил его имя во всей мировой науке. Первоначальная формулировка этого закона состояла в определении устойчивой тенденции генетически близких (родственных по происхождению) видов и родов образовывать сходные формы наследственной изменчивости.

Из этой общей тенденции вытекал целый ряд важных для теории эволюции следствий. Во-первых, сходство этих параллельных рядов изменчивости возникает с такой регулярностью и правильностью, что, зная ряд форм в пределах одного вида, можно предвидеть наличие соответствующих параллельно возникающих форм и у других видов. Это следствие, обладающее предпосылкой к прогнозированию свойств видов в зависимости от их положения в гомологическом ряду, как бы воплощало мечту генетиков о создании своего рода таблицы Менделеева живой природы и было с огромным энтузиазмом встречено мировой научной общественностью.

Во-вторых, чем ближе родство по происхождению, выражающееся в расположении видов в общей систематике, соответствующей геккелевскому генеалогическому дереву родов и видов, тем полнее сходство в рядах их изменчивости. В-третьих, существуют циклы изменчивости, в чём-то подобные экономическим циклам, причём этими циклами характеризуется развитие и видов, и родов, и целых семейств живых организмов.

Теория Вавилова стоит особняком в ряду развития фундаментальных основ генетического селекционизма. Среди своих непосредственных предшественников Вавилов называл как генетика де Фриза, так и ламаркиста Копа. Закон гомологических рядов Вавилова прямо противоречил представлению генетического селекционизма об абсолютно случайном характере мутаций. Позднее, как мы знаем, это представление стало одним из функциональных постулатов ортодоксальной синтетической теории эволюции.

«Н.И. Вавилов в своём законе гомологических рядов наследственной изменчивости, – пишет по этому поводу, авторитетнейший российский биолог-эволюционист Н.В. Воронцов, – обратил внимание на существование определённой направленности в изменчивости у ещё не изученных форм на основе анализа рядов изменчивости у родственных организмов… После работы Вавилова изменчивость перестала представляться безграничной» (Воронцов В.В. Развитие эволюционных идей в биологии – М.: Издат. отдел УНЦ ДО МГУ, 1999 – 640 с., с. 497–498).

Тем самым «неудобный» Вавилов нарушил не только стройность теории генетического селекционизма и поставил ряд вопросов, ответы на которые противоречат синтетической теории эволюции. Он ещё и поправил Дарвина, также считавшего неопределенную изменчивость организмов абсолютно случайной. Закон гомологических рядов Вавилова свидетельствовал о том, что открытый генетиками мутагенез и любая форма наследственной изменчивости совершаются не во всех направлениях, не как попало, а направляются и детерминируются ходом предшествующей эволюции.

Такая постановка вопроса, естественно, не устраивала многих сторонников генетического эволюционизма, а на родине буквально бесила набиравших силу лысенковцев, вследствие чего теория Вавилова стала подвергаться ожесточённой критике с самых различных позиций. Посыпались обвинения в витализме, ламаркизме, недооценке роли случайности, расхождении с дарвиновской теорией изменчивости. Вавилов оправдывался, разъяснял свои позиции, шёл на компромиссы, утверждал, что открытый им закон ничему не противоречит, ничего не подрывает и т. д.