Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Такая постановка вопроса, естественно, не устраивала многих сторонников генетического эволюционизма, а на родине буквально бесила набиравших силу лысенковцев, вследствие чего теория Вавилова стала подвергаться ожесточённой критике с самых различных позиций. Посыпались обвинения в витализме, ламаркизме, недооценке роли случайности, расхождении с дарвиновской теорией изменчивости. Вавилов оправдывался, разъяснял свои позиции, шёл на компромиссы, утверждал, что открытый им закон ничему не противоречит, ничего не подрывает и т. д.

В отличие от Дарвина, прямо и с достоинством отвечавшего на любые возражения против его теории, Вавилов, находившийся под постоянным давлением коммунистического креационизма, вынужден был отвечать не столько на возражения, сколько на обвинения во всевозможных отклонениях от догматов диалектического материализма, и доказывать, что он не впадает в какой-либо иной «изм».

А с другой стороны напирали коллеги-генетики, которые избирали Вавилова председателем различных научных конференций и конгрессов, и в то же время были не очень довольны несовпадением теории Вавилова, созданной на основе сравнения живых организмов (фенотипов), с данными экспериментов на дрозофилах, которые свидетельствовали об абсолютной случайности как самопроизвольных, так и вызванных облучениями мутаций. Некоторые генетики были весьма разочарованы тем, что их собрат по профессии сомневается в достоверности самого святого – результатов опытов с дрозофилой. Посягательство на «честь дрозофилы» они рассматривали как личное оскорбление.

Вступая в диалог с генетиками по поводу причин мутаций в природе, Вавилов обращался к истории генетики в своих статьях и выступлениях 30-х годов. Он стремился выявить проблемы и перспективы генетических исследований, чтобы установить связи между собственными наблюдениями и генетическими экспериментами. Он изменял формулировки закона гомологических рядов, стремясь подстроиться под много раз менявшиеся в эти годы представления о наследственности.

Сделав немало для развития этих представлений, он не был в среде генетиков, работавших с дрозофилами, «своим» человеком. Они рассматривали его как натуралиста старой школы, который больше доверяет своим глазам, чем статистическим вычислениям популяционной динамики и манипуляциям в «мушиных» лабораториях. А с другой стороны он подвергался всё более наглым нападкам сторонников Лысенко за то, что, занимая высокие посты в советской научной иерархии, защищал этих «мухолюбов», которые, по мнению Лысенко, зря тратят народные деньги, высчитывая, сколько мух родилось с красными глазами и сколько – с большим, чем положено, числом конечностей.

С точки зрения Лысенко вся эта возня с мухами не имела никакого практического значения. То ли дело выведение зимостойких сортов пшеницы или повышение урожайности злаковых культур на колхозных полях! В 1936 г. Вавилов издал работу «Пути советской селекции», в которой, похвалив Лысенко за конструктивную и плодотворную деятельность в сфере сельскохозяйственной науки, стремился дать квалифицированные объяснения в ответ на нападки Лысенко против закона гомологических рядов.

Вавилов признавал, что в первых формулировках закона, предложенных им в 1920 г. и позднее, недостаточно учитывалась изменчивость генов, поскольку в генетике того времени господствовало представление об их неизменности. Когда же экспериментальные исследования и их теоретические обобщения опровергли это представление, пришлось отказаться от категоричности первоначальных формулировок, внести необходимые коррективы в понимание закона и уделить больше внимания роли отбора.

Но Лысенко и его окружение, всё более укреплявшее свои позиции благодаря поддержке партийной верхушки, мало волновали нюансы формулировок закона Вавилова и его взаимосвязи с генетическими исследованиями. Им не терпелось «спихнуть» Вавилова с его ключевых постов в науке и самим занять эти посты, получив возможность наконец свести счёты с этими ненавистными «пособниками буржуазии».

Лев Берг в это же время предпринимал усилия для того, чтобы использовать закон гомологических рядов для обоснования своей теории номогенеза, придав этому закону антидарвиновское звучание. Вавилов категорически возражал против такой трактовки и заявлял о своей поддержке дарвинизма. Он заявлял, что его закон – не «прокрустово ложе», в которое укладывается изменчивость вопреки Дарвину, что если и наблюдается ограничение в рядах изменчивости, то оно возникает в результате определённых физических пределов развития тех или иных видов.

Генетики предлагали Вавилову хотя бы отказаться от самого названия «гомологические ряды», заменить его более созвучным с их представлениями термином – «геноидентичные ряды», «аналогичные мутации» или каким-либо ещё из арсенала отработанной ими технологии. Но Вавилов сопротивлялся, понимая, что в этом случае от сущности открытого им и явно подтверждаемого наблюдением закона ничего не останется.

Между тем лысенковцы всё более убеждались, что справиться с Вавиловым при помощи доносов и аппаратных игр совсем не так просто, как сочинять схоластическую критику закона гомологических рядов. Вавилов и его научная школа развили бурную деятельность, которая приносила заметную пользу науке, сельскому хозяйству, а тем самым – и командно-административной системе хозяйствования и управления.

Немалое значение для поддержания имиджа власти на международном уровне имел и громадный авторитет Вавилова. Заработанный не столько законом гомологических рядов, сколько неутомимой деятельностью в растениеводстве, биологической селекции, биогеографии, учении о происхождении культурных растений, истории их возникновения, развития и географического распространения. Он организовал целый ряд научных экспедиций – по Средиземноморью, Северной Африке, Афганистану, Ирану, Северной и Южной Америке.

Участвуя в ряде экспедиций и возглавляя, он продолжал традиции российского путешественничества, которые имели для России особое значение, будучи своеобразным продолжением и аналогом, хотя и запоздалым, западноевропейской эпохи Великих географических открытий. Возрождение традиций Пржевальского, Крузенштерна, Миклухо-Маклая, Кропоткина с целью изучения генезиса и эволюции культурных растений принесло науке замечательные плоды.

Если бы не биогеографические открытия Вавилова, основанные на законе гомологических рядов, наука долго ещё строила бы гипотезы относительно расположения древних центров происхождения этих растений. Открытия Вавилова не только обеспечивали прочное подтверждение закона гомологических рядов, вопреки ворчанию лысенковцев и сопротивлению ортодоксов генетики, они проливали свет на эволюцию растений и даже на историю становления древнейших человеческих предцивлизационных сообществ, в рамках которых накануне возникновения цивилизаций происходила выработка форм окультуриваемых растений методами спонтанной селекции.

Выявление этих центров повлекло за собой появление возможностей для выявления центров приручения и одомашнивания животных. Всё это имело огромное значение для исторической науки в целом, для воссоздания в научных представлениях эволюции человеческих сообществ, предшествующей формированию ранних цивилизаций. Если бы Вавилов сделал только это, этого было бы предостаточно для того, чтобы причислить его к ряду наиболее выдающихся учёных-эволюционистов всех времён и народов.

В своих путешествиях и научных изысканиях Вавилов собрал крупнейшую в мире коллекцию семян культурных растений. Он внёс серьёзный вклад и в изучение иммунитета растений. Он организовал целый ряд научных учреждений, был президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук с 1929 по 1935 гг., президентом Всесоюзного географического общества с 1931 по 1940 гг. Но тучи над его головой уже сгущались.

Жизненная катастрофа, постигшая Николая Вавилова, была результатом не только интриг Лысенко и его пособников. Она была закономерным следствием функционирования преступной системы, которой верой и правдой служил Вавилов, будучи правоверным коммунистом. Он был убеждён, что коммунистическая система больше способствует развитию науки, чем «буржуазная», что она лишена тех религиозных и классовых предрассудков, которые несовместимы с последовательным эволюционизмом, являющимся мировоззренческой основой прогресса научных исследований.

Как он был слеп! Его последовательный эволюционизм столкнулся именно с религиозным креационизмом, хотя и атеистического толка, что и привело к трагическим последствиям для него и других представителей российского биологического эволюционизма. Торжество лысенковщины было предрешено самим ультрамобилизационным механизмом функционирования тоталитарной системы, а не только волей и усилиями отдельных личностей.