Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Однако по мере развития экспериментальной базы потребность возврата к основам дарвинистского эволюционизма начинают ощущать сами генетики. Вначале эта потребность была связана со становлением представлений о популяциях как сообществах организмов, генофонд которых подвержен отбору. Популяционное мышление стало подтачивать и подрывать сальтационизм – кажущийся таким простым и быстрым путь образования видов. Намечавшийся синтез генетики и дарвинизма проходил крайне неравномерно в разных исследованиях и в разных странах. Лидерами и одновременно конкурентами в развитии синтетического дарвинизма стали учёные США, Британии, Германии и России.

Первый крупный шаг в направлении изучения взаимодействия генетических и селекционных механизмов эволюции сделал российский зоолог Сергей Четвериков. Ещё в 1905 г. он опубликовал статью о так называемых «волнах жизни» – периодических колебаниях численности природных популяций. Эти колебания, по Четверикову, влияют на направление естественного отбора, т. е. образуют некое единство генетики и селекции.

Когда в 1921 г. в Советскую Россию переехал выдающийся американский генетик Герман Мёллер, ранее длительное время работавший в лаборатории Моргана, он заразил своих российских коллег романтикой «мушиной комнаты», открывшей возможность отслеживать наследственные изменения на смене многих поколений дрозофил. Он привёз образцы, сделал множество сообщений по методике экспериментов, позволивших Моргану разработать хромосомную теорию наследственности. Сам Мёллер разработал методику создания у дрозофил индуцированных мутаций, вызванных воздействием различных химических веществ и радиоактивных облучений. Теперь не нужно было ждать, пока из огромного множества размножающихся мух появятся одинокие мутанты. Мёллер уже в «мушиной комнате» Моргана стал производить множество мутантов путём искусственного повреждения генетических структур.

Послушав американца, Четвериков решил идти своим путём. Он стал экспериментировать на европейских видах дрозофил в природных популяциях.

Работая с 1921 по 1929 годы в институте экспериментальной биологии, он организовал при этом институте знаменитый дискуссионный семинар – Совместное орание о дрозофиле, или, сокращённо, Дрозсоор. На базе этого семинара сформировалась могучая и сплочённая когорта ученых – одна из наиболее продвинутых научных школ по проблемам эволюционной биологии в мире.

В 1926 г. Четвериков опубликовал статью «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики», которая и стала первым крупным шагом на пути синтеза генетики и дарвинизма. На основе своих многолетних опытов на дрозофилах не в закрытой «мушиной комнате», а на природе Четвериков прежде всего показал, что природные популяции насыщены разнообразными скрытыми (рецессивными) мутациями и с каждым новым поколением включают в свой генетический фонд всё новые и новые мутации.

По мере того, как мутации переходят из рецессивного состояния в доминантное, они подвергаются отбору, который, таким образом, имеет дело не только с заново возникающими мутациями, как это полагали и де Фриз, и Морган, а с огромным фондом мутаций, накопленным в данной популяции за всё время её существования. Понимание этого обстоятельства ещё и показывало несостоятельность «опровержений» теории отбора, построенных на опытах Иоганнсена и утверждавших нехватку для отбора генетического материала. Его в каждой популяции оказывалось более чем достаточно.

Создание Четвериковым экспериментальной популяционной генетики и соединение её с теорией отбора оказало огромное влияние на развитие эволюционной биологии во всём мире. Четвериков первым совершил переход к популяционному мышлению, что означало, безусловно, определённый разрыв с учением Дарвина и с классическим дарвинизмом, делавшим упор на трансформацию видов. Восстановление в правах дарвинизма как эволюционной теории уже с самого начала синтеза генетики с теорией отбора сопровождалось и определённой победой генетического подхода к эволюции, ранее выраженного в генетическом антидарвинизме, над дарвинизмом как формой универсального эволюционизма, не сводившей материал для действия отбора к репродуктивному популяционному сценарию. Из Дарвина был взят главным образом его селекционизм. Популяционное мышление отводило основное значение популяциям как размножающимся сообществам, тогда как видовое мышление – морфологическим особенностям видов.

Синтез осуществлялся при безусловной лидирующей доминирующей, мобилизующей роли генетики, которая ограничивала отбор главным образом поддержкой генетически обретенных преимуществ и отбраковкой генетически обретенных недостатков. Жизненный процесс, наполненный борьбой за существование и связанной с ней биологической работой, признавался участником эволюции лишь постольку, поскольку он через посредством отбора влияет на состав и генофонд популяции. Тем самым популяционное мышление с его гипертрофированным вниманием к размножению вобрало в себя некоторую долю генетического антидарвинизма.

Борьба за существование теперь сводилась к конкуренции за неограниченное размножение, лимитируемое отбором из внешней среды. Все остальные аспекты борьбы за существование как биологической работы по выживанию и оптимизации жизнедеятельности объявлялись неважными с эволюционной точки зрения, поскольку они не влияют на мутации и рекомбинации генов, а стало быть, их результаты пропадают со смертью, не могут никоим образом передаваться потомству. Тем не менее популяционное мышление было прогрессивным явлением в науке своего времени, а синтез генетики и теории отбора был колоссальным шагом вперёд в развитии теории эволюции.

Этот синтез обладал неоспоримой истинностью и в пределах развивающейся генетики, и в пределах развивающегося селекционизма. Но эволюционная теория, создаваемая и развиваемая на базе этого генетического селекционизма, обладала такой же неполнотой в отношении учёта индивидуального развития и направляющей его биологической работы, как классический дарвинизм с его неполнотой, обусловленной незнанием механизмов наследственной изменчивости.

Поэтому эволюционную теорию, первым шагом в развитии которой была экспериментальная популяционная генетика, основанная Четвериковым, не вполне верно называть синтетическим дарвинизмом, а более правильно характеризовать как генетический селекционизм.

Правота генетического селекционизма перед его конкурентами в сферах генетики и селекции неоспорима. Она подтверждается колоссальными успехами сельского хозяйства XX века, зиждется на гигантском экспериментальном материале. Но возникшая на базе генетического селекционизма синтетическая теория эволюции неполна, является чересчур упрощённой и нуждается в дальнейшем развитии путем самого решительного пересмотра ее о основных положений.

Это предполагает необходимость нового синтеза с учётом эволюционной работы всех биологически активных структур, включая и генетические. Разумеется, ортодоксальными сторонниками генетического селекционизма само понятие биологической работы будет интерпретировано как проявление неоламаркизма, как якобы антидарвинистский эволюционизм. Но тот путь развития дарвинизма, который был начат в 1926 г. генетическим селекционизмом Сергея Четверикова, сегодня не может не привести к возникновению потребности в новом, более полном синтезе в духе общей теории эволюции.

Ибо всякий порядок образуется в процессе эволюционной работы мобилизационных структур, и ничто в мире не может эволюционировать без неё. Отбор слеп и случаен, пока он имеет дело со случайными селекционными преимуществами, образующимися посредством мутаций. Он становится «зрячим», направленным и упорядоченным, приобретает творческий характер, когда взаимодействует с результатами биологической работы.

Отбор в большинстве случаев поддерживает конкурентоспособных, конкурентоспособность в большинстве случаев поддерживается большей работоспособностью, конкуренты, выработавшие в процессе биологической работы наиболее ценные преимущества в большем числе случаев передают свои гены потомкам, потомки в большем числе случаев накапливают и развивают эти свойства и преимущества, передавая предрасположенность к их развитию своим потомкам и так далее.

Конечно, в этом процессе постоянны случайные отклонения, проистекающие из мутаций и рекомбинаций. Но процесс идёт, пробивая себе путь через все случайности и отклонения, а отчасти благодаря накоплению случайностей и отклонений. Отсутствие этого учёта составляет главный недостаток генетического селекционизма от Четверикова (и его школы) и до современных исследователей, работающих в рамках синтетической теории эволюции.

Сказанное, однако, не умаляет значения для науки и человечества ни самого генетического селекционизма, ни созданной на его базе синтетической теории эволюции, ни гигантских масштабов экспериментальных исследований и практических достижений генетики.