Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Генетика принимала характер такого же социально-научного движения, каким ранее был классический дарвинизм. Она пришла на смену последнему и начисто отрицала его правоту. Ведь именно Морган открыл конкретный механизм преобразования генов, ответственный за наследственную изменчивость и сохранение наследственных признаков в цепи поколений.

Наблюдая мутации, генетики были уверены, что столь сильные изменения организмов, идущие из глубин наследственности не могут не приводить к изменениям видов. Мутации, оборачивающиеся смертью мутантов или утратой ими жизнеспособности они наблюдали тоже. Но Морган, сутками проводивший среди этих изменяющихся мушек, был убеждён, что если мутант выживет, сохранит способность к размножению и хотя бы минимум жизнеспособности, то он даст начало огромному множеству потомков, сохраняющих в своём генетическом аппарате обретенные ими наследственные признаки и повышающих в последующих поколениях свою жизнеспособность благодаря обновлению соматических клеток. И если унаследованные признаки окажутся пригодными для существования в определённой среде, обладатели этих признаков состоятся как новый вид.

Эта убеждённость Моргана разделялась и другим генетиками, спаянными единством движения со своими лидерами и кумирами. Для них дарвинизм с его учением о постепенном, в течение тысяч поколений происходящем изменении видов представлялся столь же устаревшим, как и библейская история о сотворении мира за семь дней созидательной деятельностью Творца. Они не замечали, что именно их собственная вера в сотворение видов посредством мгновенных мутаций генетического аппарата содержит в себе своеобразно мутировавший креационизм.

Под действием этого упрощённого понимания эволюционных процессов кризис охватил не только классический дарвинизм. С территории, занятой в науке эволюционной биологией, он перекинулся на смежные отрасли знания, на прикладные биологические, медицинские и сельскохозяйственные науки.

Генетический антидарвинизм мутировал в антиселекционизм. Среди генетиков распространилось представление о затухающей кривой изменчивости, согласно которому каждый вид обладает определённым пределом изменчивости, и селекция не может выйти за этот предел. Многие генетики советовали вообще прекратить селекцию как безнадёжное дело и заменить её выведением мутационных пород.

Это представление перекликалось с теорией убывающего плодородия почвы, которая прогнозировала крах земледелия. В медицине распространилось убеждение в невозможности лечения наследственных заболеваний, поскольку это лечение воздействует только на соматические клетки тела и не доходит до зародышевых клеток.

Абсолютизация наследственной детерминированности жизни в генетическом антидарвинизме была мгновенно заимствована различного рода расистскими, националистическими и прочими псевдонаучными теориями, в которых она прекрасно уживалась с социал-дарвинизмом. Были предложены теории генетически обусловленной неравноценности рас, наций, классов и отдельных личностей.

Далеко не все генетики, как ранее и далеко не все дарвинисты с негодованием встретили подобные извращения их научных открытий. В XX веке мир шёл к двум чудовищно кровопролитным и разрушительным мировым войнам, и кризис гуманизма был ещё более продолжительным и глубоким, чем кризис дарвинизма.

23.2. Синтез генетики и дарвинизма. Генетический селекционизм

Новое восхождение дарвинизма после многих лет кризиса и упадка напоминает мифологический сюжет о Фениксе, возрождающемся из пепла, или гегелевскую абстрактную схематику диалектического развития: тезис – антитезис – синтез. Собственно, в период кризиса дарвинизма теория эволюции также находилась в полном упадке, она была подменена крайне упрощённой схемой зарождения видов из мутантов, получившихся путём каких-то чисто физических манипуляций генов в хромосомах.

Победа генетических антидарвинистов над дарвиновской теорией эволюции зиждилась на превосходстве экспериментально доказанного знания некоторых глубин порождения жизни над наблюдениями натуралистов за внешней формой и поведением живых существ. Но это была пиррова победа.

Во-первых, при всей важности достижений ранних генетиков их продвижение в познании механизмов наследственности было ещё очень недалёким и лишь создавало почву для дальнейших исследований. Их исследования не шли ни в какое сравнение с гениальными трудами Дарвина, охватившего и преобразовавшего в своей теории эволюции все биологические знания своей эпохи. Достижения Дарвина и его последователей в познании живой природы в период кризиса дарвинизма никуда не делись, они продолжали оставаться основой научных знаний в биологии, её интеллектуальным ядром. Даже пангены де фриза были заимствованы из дарвиновской теории «ламаркистской» гипотезы, приведя, в конечном счете к понятию генов.

Во-вторых, сами эксперименты генетических антидарвинистов были далеко не так безупречны, как им казалось. Эксперименты де Фриза с ламарковской энотерой, как это выяснилось позднее, были основаны на неверном понимании развития исследуемого растения, на приписывании ему пресловутого «мутационного периода», которого на самом деле не существовало ни у энотеры, ни у какого-либо другого растения или животного.

Эксперименты Иоганнсена на «чистых линиях» фасоли также были несостоятельны и в исходных предпосылках, и в конечных выводах, как было показано выше.

Это, конечно, не умаляет заслуг ранних генетиков перед наукой и человечеством. Но это показывает, насколько они были неправы, отрицая основы дарвиновской теории эволюции. Лишь Морган, привязав себя на долгие годы к «мутационной комнате», добился относительно правильного понимания результатов собственных экспериментов. Но он, как и де Фриз, совершенно неверно понимал ход эволюционных изменений. Он сводил его к мутациям и начисто отрицал роль постепенных эволюционных преобразований. Такой подход к эволюции был скорее антиэволюционным.

В-третьих, генетический антидарвинизм, по существу, исключал из эволюции жизни роль самой жизни. Роль отбора сводилась к уборке мёртвых, полностью отрицались его возможности в направлении развития живых. Борьба за существование глухо и неявно признавалась, но только в виде превосходства выживших мутантов в своей среде над прежними обитателями этой среды. Такое понимание опровергалось палеонтологическими исследованиями, прослеживавшими крупные морфологические преобразования видов при освоениях новых сред.

О биологической работе как важнейшем средстве борьбы за существование и факторе развития жизни генетики-антидарвинисты и слышать не хотели. Они воспринимали все эти употребления или неупотребления органов как чушь старого чудака в парике – Ламарка, которая была повторена другим давно умершим стариком – Дарвином, и о которой не стоит и вспоминать. Ведь совершенно очевидно и проверено на опыте, что мутации до неузнаваемости изменяют представителей любых видов без всякого там упражнения или неупражнения органов.

При таком подходе весь жизненный процесс со всеми его превратностями и достижениями оставался вне эволюции, эволюционные изменения ограничивались преджизнью – происшествиями в хромосомах зародышевых клеток. Понятно, что такой «безжизненный» подход противоречил здравому смыслу и не мог удовлетворять научный разум, стремившийся объяснить эволюцию жизни, исходя из самой жизни, а не из физических процессов в оплодотворенных клетках.

Первыми отреагировали неоламаркисты, механистическое мировоззрение которых не могло смириться именно с неподчинением генетики доводам обыденного рассудка. К которому они сводили здравый смысл, этот бессменный проводник человеческого разума в миры, в которых именно и пробуксовывает обыденный рассудок.

В условиях кризиса дарвинизма неоламаркисты стремились создать альтернативу и ему, и генетике, стать «третьей силой», которая поведёт за собой науку, отметая «крайности» обоих конкурентов. В 1922 г. в СССР в Госиздате была издана книга советского биолога Льва Берга «Номогенез, или эволюция на основе закономерностей». Критикуя дарвинизм за представление о случайном ходе эволюционных процессов и случайном воздействии на них естественных отбора, Берг утверждал, что эволюция может происходить только на основе внутренних закономерностей, присущих живым существам.

Эволюция по Бергу – это процесс развертывания задатков, присущих каждому живому существу, каждому организму. Направленность развития каждого организма, а в конечном счёте и вида задаётся внутренними причинами. Берг выделяет две группы таких причин – автономические и хорономические. Автономические заключаются в организации и строении организмов, в химических свойствах его белков, отчасти – в наследственных структурах, образующих передачу и изменения признаков. В том Берг вполне солидарен с генетическим антидарвинизмом. Эта группа причин не зависит от условий внешней среды.