Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников

это слово пустое сотрясение воздуха. Обоснуй свои подозрения.

— Не могу. Просто верю...

— А что думает по этому поводу уважаемый товарищ Ескин?

Громадный парень вскочил, вымолвил рьяно:

— Ульмас правду говорит. А доказать... Не могу доказать!

Консультант поднялся из-за стола, походил по кабинету, поглаживая бородку.

— Ну что же, друзья мои, то, что вы высказали, называется версией. Таких версий может быть множество. Но их все надобно проверить. Отпадет одна, другая, третья... А подлинная останется.

— А если не обнаружится подлинная версия? — нетерпеливо спросил Ескин.

— Такое обычно не бывает. Если добросовестно изучить обстоятельства дела... Одна версия отпадает, другая... Двадцатая. Но истина все же должна восторжествовать. Есть мудрая пословица: «Сколько веревочке не виться, а конец — будет».

В кабинет вошел Лугин с двумя бутылками керосина.

— Здравствуйте, дорогой Сансаныч! Это железнодорожники вам небольшой презент преподнесли. Вы же и по ночам работаете, вот вам и керосинец для лампы.

— Право же... — застеснялся Крошков. — Я и так... Лучина, коптилка тоже не так плохо.

— Не возражайте, уважаемый. Дареному коню в зубы не смотрят. Рабочие заботятся о вас. Им обидно будет, если откажетесь.

— Ну разве что так...

— Я от Фоменко. Он интересуется результатами графологической экспертизы.

Крошков слегка сконфузился.

— Простите великодушно. Только что сам собирался позвонить Игнату Порфирьевичу, да вот разговорились с юными моими друзьями.

— Сарычев написал записку?

— Нет. Записка исполнена двумя разными лицами.

— Что?!

— Да-с... Первая фраза: «Долой большевиков!» исполнена одной рукой, вторая — «Да здравствует свободная пресса!» — принадлежит человеку с другим почерком.

Лугин выпил из чайника воды. Сел. Воскликнул гневно:

— Сволочи!.. — И вдруг спохватился. — Позвольте!.. А что же тогда Сарычев?.. Где он?!

— Вот именно — где?

Появился дежурный. Сказал Крошкову:

— Вас к телефону, срочно.

Консультант удалился в приемную, взял трубку. Услышал голос Фоменко.

— Извините, Сансаныч, только что отправил к вам Лугина, чтобы не отрывать вас от дел. А теперь вот крайняя нужда свидеться. Звонил Цирулю, Пригодинскому...

— Они проверяют патрульную службу. С Лугиным сейчас же выезжаем.

Через несколько минут Крошков с Лугиным прибыли на дежурном фаэтоне на Аулеатинскую, 5.

У Фоменко сидели члены коллегии ТуркЧК Богомолов, Шарафутдинов и его заместитель Сидоров. Они разглядывали какие-то листочки.

— Вы уж простите, — начал Фоменко извиняясь. — Надоедаем... Но что поделаешь. Вот, взгляните, — он протянул Крошкову листочки из ученической тетради.

Это была антисоветская листовка, озаглавленная «Долой комиссаров!».

— Только что найдена в учебной команде Сарычева, — пояснил Фоменко. — Была спрятана под обивкой стула писаря Миненко. Сам Миненко о нашей находке пока не ведает. Надо срочно провести экспертизу...

— Попытаюсь. Есть текст, с которым можно сличить?..

— Есть. Разные тексты. Кстати, а как кончилась экспертиза с запиской Сарычева?

— Записку не Сарычев писал.

— Неужели?

— Это точно, что не он.

— Хм... — Фоменко потер лоб ладонью. — Что же получается?.. Сарычев исчез. А записки он не писал. Может, его того... исчезли?

— Не исключено.

— Когда вы, Алексансаныч, можете дать заключение по этой подлой листовке? Сейчас три часа ночи.

— Часа через два.

— Поторопитесь, очень прошу. Время дорого!

— Постараюсь.

На рассвете консультант уже докладывал председателю ТуркЧК:

— Фраза «Долой большевиков!» из так называемой «записки» Сарычева исполнена рукой писаря Миненко. Он же написал и в листовке — «Долой комиссаров!», а также текст на первом листе; остальные листки исписали какие-то два других преступника.

Фоменко помрачнел.

— Так... Хреновая картина. За сарычевскую учебную команду надо браться серьезно... Только куда же он сам-то девался, а?

После тяжелой ночи Пригодинский, вздремнув часок-другой, вступил в свой кабинет. Следом явился дежурный, доложил:

— Только что позвонили. В Саларе обнаружен труп в мешке.

— Откуда звонили?

— Из имения «Дегресс», в конце Дачной улицы. Рабочие прокапывали арык. Мешок нашли в камышах. Вот запись в журнале. Звонил техник по фамилии Рогожин.

— Так... Крошкова позовите.

Зашел консультант, поклонился.

— Александр Степанович, вы, должно быть, насчет убийства на Кауфманской?

— Не угадали, коллега. Временно отложите дело с убийством на Кауфманской. Другое дело в буквальном смысле слова всплыло.

— Что такое?

— Обнаружен труп в мешке. Прошу вас осмотреть место, где найден мешок, составить протокол. Кого возьмете с собой?

— Хотелось бы Коканбаева и Ескина. Отличные юноши. Перспективные.

— Натаскиваете?

— Для пользы дела.

— Спасибо, Сансаныч. Берите их. Дежурный фаэтон в вашем распоряжении. Ни пуха, ни пера!

Вскоре фаэтон тронулся в путь. С Романовской выехали на Касьяновскую, миновали Ходжентскую, Рядовскую, Череванский переулок, Андреевскую, проехали мимо Губернаторской дачи, а затем узкой дорогой меж фруктовых садов и клеверных угодий добрались до деревянной саларской переправы. Привольные, просторные места. Лет семь назад Крошков охотился здесь на фазанов и диких уток, которых было великое множество.

На противоположной стороне Салара розыскников встретил техник Рогожин с рабочими.

— Уголовный розыск, — представился Крошков, предъявив удостоверение.

— Идемте...

У отлогого берега, густо заросшего камышом, лежал длинный мешок, уже развязанный.

— А где веревка, которой была завязана горловина? — поинтересовался Крошков.

— Выбросили.

Крошков поморщился.

— Надо бы отыскать.

— Зачем?.. Да и не веревка это была вовсе.

— Тем более.

Рогожин распорядился:

— Давай, Степан, ищи в камышах. Ты бросил. Ты и ищи.

Рабочий побрел в камыши. Вскоре раздался всплеск — Степан оступился, свалился в воду. Матерно ругаясь, захлюпал по камышовым зарослям. Тем временем мешок оттащили на берег и извлекли из него труп мужчины в военном обмундировании. Шею убитого туго стягивал солдатский пояс. Никаких ран на теле или голове, никаких травм.

— Ой-йе!.. — не выдержал Коканбаев. — Какой страшный!

— Привыкать надобно. Такая уж работа, ничего не поделаешь. — Успокаивая юнцов, Крошков одновременно обыскивал убитого, точнее — задушенного. Вынул из нагрудного кармана гимнастерки размокшую книжечку, оказавшуюся партийным билетом. Чернильный текст расплылся, однако Крошков с помощью лупы все же разобрал фамилию, имя и отчество владельца билета — Сарычев Александр Алексеевич!

От неожиданности Александр Александрович вздрогнул. Кажется, сбылись самые худшие предположения. Правда, возможно и то, что партбилет умышленно положили в гимнастерку убитого. Но где же тогда сам Сарычев?

Усилием воли Крошков скрыл от своих воспитанников одолевавшее его волнение. Распорядился вполголоса:

— Обувь, одежду, белье с убитого снять... Нет-нет, не раздевать. Разрезать по шву голенища, гимнастерку, все остальное... Да смелее, друзья!

Вдалеке