«Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - Синтия Л. Хэвен

beast’s ferocity, defends the buttons on her shirt.

Having slipped on a cherry pit…

С уровня культуры/нравственности (поэта перестала навещать птица, а может быть муза, и это упадок творческих способностей поэта) – соскальзывание на второй, психологический/эмоциональный уровень, – утрата сексапильности. А затем финальное «соскальзывание» к поскальзыванию о вишневую косточку и падению[160] – иссякание физической и биологической энергии.

И снова вернемся к тринадцатой строфе.

Первая строка относится к уровню культуры/нравственности – «это не крик отчаяния». Затем соскальзывание на психологический/эмоциональный уровень – одичание, «зарастание мхом», так сказать. И финальное скатывание в молчание, бессловесность. То есть это начало умирания, скатывание в состояние бессловесности.

Эта тема неотступно занимала его мысли со времен «Сретенья», или, как вы уже отмечали, с еще более ранних времен, в «Горбунове и Горчакове» сказано: «Жизнь – только разговор перед лицом молчанья».

Да. А это стихотворение, написанное в ноябре – декабре 1972 года, вторит той же мысли, проводя параллель между жизнью и речью, с одной стороны, и смертью и молчанием, с другой. В нем есть это неотступное ощущение надвигающегося конца, непоправимой утраты.

А для поэта – ощущение финального угасания в пучине молчания.

В молчании вечности. В этом стихотворении он заявляет: «старение есть отрастанье органа / слуха, рассчитанного на молчание». Иначе говоря, прогрессирующая глухота у стариков – подготовка к молчанию после смерти.

Не кажется ли вам, что распространение верлибра и его последующий неизбежный упадок привели к тому, что носители английского языка утратили гибкость слухового восприятия в том, что касается метрики и рифм? Ведь эти формы стихосложения распространены в поэзии на очень многих языках, не только в русской. Реакция англоязычных слушателей характеризует больше нас самих, чем саму форму стихосложения.

С рифмами та же история. Сегодня многим из нас кажется, что безупречно точным рифмам место на поздравительных открытках с готовым текстом. Но, по-моему, не факт, что беда – в исчерпании запаса рифм. Мы разучились их воспринимать. Виноваты не рифмы, а наши уши.

Что ж, возможно, вы правы. Вчера вы цитировали слова Уайссборта. Думаю, в них есть зерно истины. Иосиф пытался… как выразил это Уайссборт?

Он утверждал, что Бродский «пытался русифицировать английский, не проявляя ни малейшего пиетета к духу английского языка… ему хотелось, чтобы межъязыковой перенос происходил без коренных изменений, а достичь этого удалось бы только при условии, если бы сам английский язык изменился».

Да, думаю, здесь есть зерно истины. Я размышлял об одном стихотворении – помните стихотворение Шеймаса Хини? Что-то там про автомобиль, припоминаю. Вы помните это стихотворение?

Называется «Размером Одена», стихотворение памяти Иосифа Бродского, начинается так:

Joseph, yes, you know the beat.

Wystan Auden’s metric feet

Marched to it, unstressed and stressed,

Laying William Yeats to rest.

(Джозеф, помнишь этот ритм?

Оден, твой любимый бритт,

Брел под гул таких же стоп,

Провожая Йейтса в гроб.)

А продолжается так:

Politically incorrect

Jokes involving sex and sect,

Everything against the grain.

Drinking, smoking like a train.

(Как любил ты шутки звон —

Брысь, политкорректный тон!

Гладил ты не по шерсти

С вечным кэмелом в горсти.)

Стихотворение очень длинное, очень сильное и, в сущности, в некотором роде пронизано добродушной критикой – это можно так назвать, – а также очень-очень нежное и благоговейное. В нем сказано что-то вроде: Бродский был как автогонщик, а английский язык был для него гоночным автомобилем, и Иосиф управлял им, постоянно газуя.

Да. Вот это место:

Nose in air, foot to the floor,

Revving English like a car

You hijacked when you robbed its bank

(Russian was your reserve tank).

Worshipped language can’t undo

Damage time has done to you:

Even your peremptory trust

In words alone here bites the dust [161].

(Как ты бешено пылил

На английском! Как любил

Гнать на нем аж миль под сто,

Как на угнанном авто!

Лишь язык боготворя,

Верил в слово ты. А зря.

Копы времени, озлясь,

Лихача вдавили в грязь [162].)

«Колыбельная Трескового мыса» («Lullaby of Cape Cod»)

Давайте поговорим об истории, которая стоит за стихотворением, наполовину переведенным вами в 1977 году. Как всем нам известно, Энтони Хект выполнил перевод, принятый неоднозначно, но все же доныне остающийся самым точным. Для меня стал неожиданностью отзыв Гиффорда о «Колыбельной Трескового мыса» [163] . Приведу полную цитату: Гиффорд предостерегает о пагубности «раболепного многословия», а затем пишет:

У Энтони Хекта есть дар манипулировать словами, и с его бойкой версией «Колыбельной Трескового мыса» все было бы в порядке, если бы она не навевала ощущение, что перед нами не Бродский, а, допустим, более экспансивный Луис Макнис вместо Бродского. Искусность Хекта не подлежит сомнению, но он недостаточно строг к себе – в некоторых строфах у него в полтора раза больше строк, чем в оригинале. Слова Бродского о зазеркальном эффекте, к которому приводит перемена одной империи на другую («ваш пробор… влево сместился»), превращается в:

the mirror’s revelation that the part in your hair

that you meticulously placed on the left side

mysteriously shows up on the right.

«Мысль о Ничто» просто обязана превратиться в «a queer, vertiginous thought», а «решка» (монеты) – в «its opposite (tails), its double, its underside». «Смерть» снабжена глоссой «that punctuation mark», «циферблат» – глоссой «a broad, bottomless sea» [164] . В результате превосходное стихотворение утрачивает свою восхитительную стройность. Ум читателя не находит ничего, что заставляло бы его трудиться, поскольку Хект устроил так, что отпала надобность в способности, которой всегда ждал от своей аудитории Мандельштам – в таланте гадателя; кстати, в нашу эпоху, когда господствует проза, большинство читателей поэзии и так уже обленились.

В последний момент Иосиф обратился к вам с просьбой о переводе для публикации.

Иосиф позвонил